На возвышенности у Бастони 101-я дивизия остановила наши отступающие артиллерийские и саперные подразделения, собрала и организовала их. Генерал МакОлифф, командовавший тогда 101-й, твердо решил принять бой. Когда немцы подошли, он был готов встретить их. Правда, вскоре он был окружен и отрезан, но он уничтожал немецкие танки, как только они прорывались сквозь его кордон. Когда немецкий командующий предложил ему капитулировать, он ответил только коротким: "Катись ты…", предоставив немецким лингвистам догадываться, что это может значить.
82-я авиадесантная дивизия достигла линии реки за Сен-Витом, — впереди стояла еще 7-я танковая, — и донесла, что она готова к отпору.
Подобно 82-й и 101-й авиадесантным, 1-я пехотная дивизия тоже стояла на отдыхе, но в ближайшем тылу Первой армии.
Когда эта дивизия выступила, младшие офицеры не знали, что им предстоит. Она ударила по северному клину прорыва и отогнула его к югу, в сторону от Льежа.
После этого Брэдли отдал Ходжесу приказ снять дивизии, которые были у него в районе Аахена, и повернуть их правым плечом назад на девяносто градусов, чтобы сдержать немецкую атаку на северном фланге. Ходжес создал линию обороны, шедшую с востока на запад через Арденнские возвышенности; его войска заняли ее прежде, чем могла докатиться немецкая атака. Фрицам так и не удалось захватить открытую дорогу, по которой они могли бы продвинуться в обход американских позиций.
Одновременно Ходжес получил приказ создать отдельный корпус под командованием генерала Коллинза, который осуществил прорыв при Сен-Ло, — в непосредственном тылу за новой линией обороны. Задачей этого корпуса была контратака в направлении на юг, как только фронт немецкого наступления расширится и начнет ослабевать его ударная сила.
Приняв все эти меры, Брэдли считал, что он является хозяином положения. Удерживая Сен-Виг и Бастонь, он оставлял немцам только одну дорожную артерию, ведущую на запад, а именно: дорогу, проходящую посредине между этими двумя городами, через маленький городок Уффализ. Наличность только одной питающей артерии автоматически ограничивала глубину и силу немецкого продвижения, а тем временем Брэдли и Паттон уже готовились нанести первый контрудар. Паттон с целой армией двигался с юга, а Ходжес готовил удар Коллинза во встречном направлении; это были клещи контрнаступления, которые должны были откусить любую немецкую группировку, которая попыталась бы наступать по выходе из бутылочного горлышка Уффализа.
И вдруг в самый разгар сражения, когда все решающие меры были приняты и немцы плотно попали в петлю, которую готовил для них Брэдли, Эйзенхауэр потерял голову. Он потерял ее не совсем по своей вине. Это случилось с ним, когда потеряли голову его английские советники, а Монтгомери впал в панику.
Первое сообщение, которое поступило к нам в штаб от Монтгомери, через офицера связи, — гласило, что англичане вылезут из своих нор и перейдут в наступление на севере, где гунны должны были ослабить свои позиции, чтобы собрать нужные силы для арденнской атаки. Но не прошло и суток, как мы узнали, что вся английская армия отступает.
Оставив на передовой линии лишь слабый заслон, Монтгомери с быстротой, поразительной для человека, бывшего обычно таким осторожным, оттянул главную массу английской Второй и канадской Первой армий из Голландии на оборонительное полукольцо под Антверпеном, подготовленное для последнего позиционного сражения, которое, как он, по-видимому, считал, ему придется там дать. Одновременно он возопил к Черчиллю в Лондоне, и к заместителю Союзного верховного главнокомандующего главному маршалу авиации Теддеру, и к самому верховному главнокомандующему в Париже, требуя передачи ему командования над американскими войсками, сражавшимися в промежуточном пространстве между ним, Монтгомери, и немцами. Эти американские войска состояли из новой Девятой армии под командованием Симпсона (расположенной вне сектора, подвергавшегося атаке) и Первой армии, находившейся в самом огне.
Вопил не только Монтгомери: американское военное министерство, которому Эйзенхауэр посылал оптимистические сообщения, тоже подняло шум на тему: "Что за чертовщина там у вас происходит!" И это также обрушилось на Эйзенхауэра. Как только Монтгомери возопил о помощи, оборона в Арденнах приобрела характер международной проблемы, и Эйзенхауэру ничего не оставалось, как занять определенную позицию в пользу той или другой стороны.
Эйзенхауэр запросил Брэдли, может ли он остановить немцев. Брэдли ответил:
— Да.
Но Монтгомери возражал на это, что немцы двигаются в направлении к нему — на Антверпен — и он не отвечает ни за что, если ему не будет передано командование всеми войсками, находящимися в промежутке между Антверпеном и наступающим неприятелем.
Монтгомери выдвинул странное утверждение, что немецкая атака, расколов фронт, тем самым разбила Арденны на два поля сражения и на каждом из них должен быть свой особый командующий; пусть Брэдли останется командующим на юге, говорил он, а я, Монтгомери, возьму на себя северный фланг. Я называю это утверждение странным, гак как с чисто военной точки зрения то обстоятельство, что фронт был расколот, еще более настоятельно требовало, чтобы оборонительные силы оставались под единым командованием. По существу, первая цель всего немецкого наступления именно в том и заключалась, чтобы отколоть американские войска от английских. Это классический военный прием — наносить удар на стыке союзных армий, где координация слабее всего. То, чего добивался Монтгомери, означало, таким образом, поднести немцам на серебряном блюде их ближайшую цель — раздельное командование союзников.
При разрешении этой проблемы Эйзенхауэр находился в окружении английских советников, а Монтгомери опирался на поддержку самого английского
премьера. Подчиняясь давлению, верховный главнокомандующий уступил. Не вдаваясь в дальнейшее изучение создавшейся у Брэдли обстановки, он отобрал Первую и Девятую американские армии у американского генерала и передал их Монтгомери.
Самый сильный довод в защиту генерала Эйзенхауэра, какой мне приходилось слышать, заключался в том, что он принял свое решение, находясь в прискорбном заблуждении, не зная, что происходит на фронте. Офицер, стоявший вместе с ним у карты, рассказывает, что его сбили с толку своими сводками офицеры английской разведки, развернувшие перед ним панораму ужасов. Рисовалась картина, как немцы захватывают огромные склады в Льеже, заправляют машины горючим и продолжают путь к морю. С возможностью остановить неприятеля офицеры английской разведки не считались, так как, если допустить, что неприятеля можно задержать, — что в действительности уже было сделано, — то разгром немецкого контрнаступления, бесспорно, являлся делом одного начальника, координирующего действия на обоих флангах. На основе же той картины, которая была ему нарисована, Эйзенхауэр считал, что решение может быть только одно: разделить ответственность между Монтгомери и Брэдли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});