— Замерзнут, — тревожилась Ксандра.
— Какие-нибудь другие, а наши никогда, — успокаивали ее. — Наши ездить на оленях могут круглый год. А в Мурманск — очень хорошо, весело.
Все восприняли поездку как праздник, срочно сшили артистам новую одежду, обутки. Некоторые из родителей вызвались сопровождать их, чтобы придать смелости тем, которые не бывали в городе и боялись его.
Две недели новых репетиций, споров, волнений: наконец выехали. Ксандра попросила Коляна поехать с ними, для выручки. Она ужасно боялась и за дорогу, и за устройство в городе, и особенно за концерт.
Дорога обошлась благополучно, даже весело, с игрой в снежки, в догонялки. Об устройстве в городе тоже зря тревожилась: на вокзале артистов встретили, жить поместили в школе, питаться прикрепили к столовой бесплатно. Когда Ксандра, похожая в своей оленьей одежде на белую медведицу с выводком белых, серых, бурых медвежат — артистов, появилась в городском клубе, раздались такие аплодисменты, словно все деревянное здание раскатилось по бревешку. Артисты перепугались, некоторые заплакали, чем вызвали новый гром восторга.
Началось представление. Спели довольно стройно «Интернационал». Продекламировали хором «Левый марш» Маяковского. Тут вышла небольшая нескладица: под выкрики «Левой! Левой!» некоторые артисты топали правой ногой. Но у малышей это получилось мило, их снова наградили аплодисментами. Еще спели и продекламировали кое-что хором. Но петь, декламировать в одиночку, как предполагалось, ребятишки решительно отказались. Такое шумное многолюдье было страшно им, они все время держались за Ксандру и друг за друга.
Надвигался провал. Посоветовавшись с Крушенцем, Ксандра выпустила на сцену Коляна. Он исполнил под гусли песню собственного сочинения «Наш город»:
Это — сон, навеянный тундрой,Виденье, созданное полярным сиянием?Сказка, родившаяся перед глазами полярной ночью?А взойдет солнце — исчезнет сказка?И станет былью пустой берег и пустое море?Нет, не сон, не виденье, а город.Послушай! Он шумит, он живой, настоящий.Потрогай! Он из камня и дерева.И когда морские туманы уходят —Он остается.И когда потухает всякий свет с неба —Он продолжает сиять своими огнями.
Всем понравилось, послышались крики: «Бис!»
На «бис» Колян спел:
На каждой дороге — мой след,Под каждой сосной — костерок.Брожу двадцать восемь лет,Измызгал с полсотни сапог.А все впереди не видатьНи ночи спокойной, ни дня.Хочу заявленье подать,Чтобы возили меня.
В зале снова кричали: «Бис! Браво! Подавай заявленье, пора! Будем возить».
Хуже всего получалось с плясками: ребята не хотели плясать ни одиночно, ни группой.
— Тогда надо что-то другое! — требовал Крушенец от Ксандры. — Эффектное.
— Пусть споет еще Колян, — предлагала она.
Но Крушенец отводил Коляна:
— С него довольно. Нельзя перебарщивать. Выдайте что-нибудь вы! Романс, танец.
— Я ничего не умею и еле держусь на ногах, — отговаривалась Ксандра, хотя и понимала, что последний номер необходим. Она в самом деле едва стояла — так умаял ее этот праздник.
— Ну, скорей! — требовал Крушенец. — Как объявлять?
— Колян, помнишь «Сени»? Сыграешь? — спросила Ксандра.
Он помнил. И Крушенец объявил:
— Русский танец. Исполняет руководительница ансамбля.
«Сени» получились без огонька, усталые, но зрители приняли это как особую манеру исполнения и остались вполне довольны.
На другой день в школу, где остановились веселоозерские артисты, пришел Крушенец, похвалил всех за интересный, искренний концерт, затем повел отдельный разговор с Коляном:
— Я тебе советую поступить в агитбригаду.
— Зачем?
— Петь, играть на гуслях.
— А что делать?
— Я ж сказал: петь, играть.
— Все время? — удивился Колян.
— Конечно, на штатную должность.
— Я спрашиваю: что будут делать руки, ноги?
— Ну, как тебе сказать… — Крушенец явно растерялся. — Ноги будут стоять, а руки иногда махать.
— Стоять, махать… — Колян засмеялся. — Какое это дело?!
— Но ты будешь петь, играть.
— Тоже не дело. Ноги ходят, бегают, руки правят оленями, рубят дрова, стреляют, рыбачат. Колян водит ученых, собирает камни, варит обед — вот дело. А один рот поет — смешно. Всяк скажет: Колян лентяй.
И сколь ни старался Крушенец внушить, что музыка и пение могут быть главным занятием человека, Колян остался при своем убеждении: музыка и пение хороши как попутчики, помощники делу, как отдых, а заниматься только этим не годится. Народ не любит бездельных игрунов и певунов, и у лопарей нет таких. Самые веселые беззаботные люди все-таки делают что-нибудь серьезное. Колян будет жить, как народ.
Ребятишки сказали, что Ксандру спрашивают чужие люди. Она вышла в коридор. К ней пришли старик в морской форме и старуха в русской матерчатой шубе, сером вязаном платке и черных валенках, оба еще стройные, бодрые.
— Вы узнаете меня? — спросил старик.
— Не совсем, — призналась Ксандра. — Будто встречались, но где, когда — не припомню.
— Однажды в поезде. У нас был довольно длинный разговор. Он остался незаконченным. Мы расстались в Ленинграде.
— А-а-а… — Ксандра вспомнила капитана дальнего плавания, ехавшего из Мурманска. — Вы сильно изменились.
— Да, постарел почти на десять лет.
— Батюшки, верно. И я постарела на столько же.
— Нет, вы ничуть. Изменились, но не постарели.
— Как же так? — изумилась Ксандра. — Время одинаково старит всех.
— Ошибаетесь. Дети от времени становятся подростками, юношами. Юноши от него взрослеют, зреют. И только зрелые идут к старости. Когда я старел, шел под гору, вы поднимались вверх, взрослели, зрели. Вот как по-разному действует время: теперь вы в самом зените вашей зрелости, вашей красоты.
— Не надо комплиментов, не люблю. — Ксандра поморщилась. — И не верю им.
— Я говорю сущую правду, без ложных комплиментов. Но согласен, довольно об этом. Начнем по порядку. — Моряк кивнул на свою спутницу. — Моя жена. Знакомьтесь!
— Что привело вас ко мне? — спросила Ксандра.
— Тот давний разговор в поезде и вчерашний концерт в городском клубе.
— Как он? — Ксандра вспыхнула от нетерпеливого интереса. — Очень плох? Но мы ведь деревня, с нас нельзя спрашивать строго.
— А мы совсем не будем спрашивать, — успокоил Ксандру капитан. — Мы приглашаем вас на чашку чая.
— Куда?
— К нам, домой.
— Но мы едва знакомы. Я не знаю, можно ли так, — растерялась Ксандра. — Мне не приходилось.
— Знакомы вполне достаточно. С моим мужем вы встречались прежде, он мне рассказывал об этом. Вчера мы глядели на вас целый вечер. Сегодня вот беседуем. Вполне достаточно, чтобы вместо почаевничать, — начала уговаривать Ксандру старушка. — У вас живы родители?
— Да, и мама и папа. Они далеко, на Волге.
— А у нас есть дети. Но тоже далеко. Разве это не сближает нас с вами?
— Пожалуй, — согласилась Ксандра.
Она оглядела себя. По всему темно-синему платью посверкивали серебристые оленьи шерстинки.
Затем на минуту вернулась в классную комнату, где квартировали артисты, попросила Коляна побыть с ними и вышла, жалуясь на шубу:
— Зашерстила все мои наряды.
— Да сбросьте вы этот нелепый, звериный балахон! Он совсем убивает вас, — обрушилась капитанша на оленью малицу. — К вам подойти страшно. Купите хорошее городское пальто, шляпу, все прочее!.. Можно сейчас, мы пойдем мимо магазина.
Ксандра сказала, что у нее нет денег. Капитанша удивилась:
— Странно. Где же они? На Севере хорошо платят.
— Растекаются. Я не умею держать их. Дам одному, другому, что-то куплю себе, школе — и нет, исчезли.
— Давать надо с оглядкой, на школу тратить казенные, — посоветовала капитанша с материнской строгостью.
— Бывает, что казенных нет: не прислали либо не предусмотрены, а школа нуждается.
— Вы обмолвились, что вам не с кем ходить вот так… — Капитанша взяла Ксандру под руку. — А кто он, который играл на гуслях, не муж?
— Нет.
— Не жених?
— Нет.
— Он так влюбленно глядел на вас.
— Пусть. Лучше с любовью, чем с ненавистью.
…Капитаны, как назвала Ксандра про себя своих новых знакомых, жили в двух небольших комнатах. С первого взгляда квартирка показалась Ксандре комиссионным магазином, где собраны со всего мира статуэтки, вазочки, веера, раковины, бусы, птичьи перья, звериные и рыбьи зубы…
— Это все навозил мне мой муж, — сказала капитанша. — Он всю жизнь, с юнги, скитается в морях. Несколько раз обогнул земной шар.