— Гм.
С издевательской улыбкой оценивая Франсин, он придвинулся ближе, чтобы разглядеть ее явно накладные ресницы, не приобретенные по случаю этой поездки, а забытые в косметичке со времен костюмированной вечеринки, на которую ее приглашали в День Всех Святых. Наткнувшись на них утром, Франсин решила, что лучше переборщить, чем оказаться тусклой, и тщательно наклеила их. Не отвалятся ли они до вечера — вот был вопрос. Она одарила Жиля ангельской улыбкой.
— Вы выглядите как…
— Кокотка? Знаю. Но мне показалось, что это платье — моя ошибка, а ошибки либо скрываешь, либо… усердствуешь в них. Я выбрала последнее.
— Наверное, было бы лучше первое, — деликатно возразил Жиль. Тихо поблагодарив Жан-Марка, он взял у официанта кофе и отхлебнул, глядя на нее поверх чашки. Она разглядывала его. Он, по всей вероятности, принял душ и явно побрился. Подбородок был идеально гладким, от него пахло, несомненно, дорогим лосьоном для бритья. На нем были отличная итальянская трикотажная рубашка и джинсы.
— Вы оделись не по-праздничному, — проговорила она с неодобрением в голосе.
— Нет. Я заметил, до чего вы эффектно выглядите, еще с утра, когда вы совершили святотатство над праздничным убранством возле вашего купе, и понял, что мне не тягаться с вами, — сухо ответил он.
— Я вас не видела.
— Знаю. Еще раз — счастливого Рождества.
— А первый раз вы мне его желали?
— Я сделал это мысленно, — ответил он еще более сухим тоном, а она улыбнулась, вспоминая, как он поцеловал ее, и ей стало грустно.
Что испытывает женщина, добившаяся любви этого человека? Или просто симпатии?
— Клэр тоже должна была ехать? — неожиданно для себя спросила она.
Он изменился в лице. Замкнулся.
Опустив глаза, она уставилась в чашку.
— Я видела вас на вокзале.
Молчание.
Она с недовольством подняла взгляд и переменила тему:
— Что вам принес Рождественский дед?
— Он еще не приходил. Поезда у него всегда на последнем месте — тут он отдыхает, прежде чем олени помчат его домой, в Лапландию. — На мгновение вскинув голову и взглянув на потолок, Жиль тихо сказал: — Мне послышалось, что он спустился.
— Болтун, — бросила она, не сознавая, что смотрит на него и грустно улыбается.
Он допил кофе, встал, на мгновение устремил на нее пристальный взгляд, как накануне в вагоне-ресторане, и лукаво, с невыразимым обаянием улыбнулся.
— Ваша маргаритка поникла.
Машинально подняв руку, она поправила цветок и с укоризной пояснила:
— Не маргаритка, а поинсеттия.
— Что бы там ни было, она все-таки поникла. Простите, мне пора выставлять херес и пирожки.
Она нахмурилась, потом поняла: это значит, играть роль Рождественского деда с оленями. Нет, она не думала, будто он станет этим заниматься, просто он воспользовался предлогом, чтобы уйти. А вот ее покойный отец — другое дело. Она хорошо помнила ритуал с чулком и оживление в доме после посещения Рождественского деда. Малли ничего такого не изобретала. Она не признавала сентиментальщину, как сама выражалась, хотя всегда была необыкновенно щедра, что касается подарков. Если не говорить про этот, последний. Доставшийся от Жиля.
— Где же ваша веселость? — пожурил ее Жан-Марк, стоя у Франсин за спиной.
Она обернулась и с улыбкой протянула чашку, чтобы он вновь ее наполнил.
— Извините.
А когда стали собираться остальные гости, она воспрянула духом и вместе с ними смеялась над своим шутовским видом, притворялась общительной и оживленной. Притворялась, пока в салон не вошла Маргерит, взглянувшая на нее не то с неприязнью, не то с насмешкой, а возможно, с неприязнью и насмешкой. Еще у двери Маргерит грубо щелкнула пальцами, требуя шампанского.
Когда объявили, что завтрак подан, все направились в вагон-ресторан — гурьбой, как возбужденные дети, подумала Франсин. Они смеялись, переговаривались, а потом громко выражали восторг при виде всевозможных подарков в яркой обертке, грудами наваленных на каждом столе, включая ее стол. Она в недоумении подняла глаза на Жиля, севшего напротив нее.
— Может, вы мне и не нравитесь, — тихо произнес он, — но выказывать грубость к вам я не намерен. — Дотронувшись до свертков, он сказал: — Разверните — это вам.
Она не собиралась…
Вдруг задохнувшись, отчаянно дергая носом, чтобы не разреветься, а то наверняка отвалились бы накладные ресницы, она опустила голову и стала возиться с розовой ленточкой на одной из коробок.
— Это — так, пустяки. Я не ожидал, что вы появитесь здесь.
— Почему же? — хрипло спросила она. — Вот мне никто не сказал, что меня не приглашали. Я не знала, что поезд зафрахтован.
— Я уже понял, дело не в этом. Я думал, вы найдете способ лучше употребить свое время.
— Найду что-то лучше дорогостоящей поездки по Швейцарии?
— Да.
— А если бы вы думали, что я поеду, вы купили бы мне подарки?
— Да.
— Но я вам несимпатична, а вы не любите ходить за покупками.
— Я и не ходил. Ходила моя секретарша, — ответил он. — Я всего лишь составил список.
— Но, судя по их виду, подарки упаковывал знаток своего дела, — проговорила она.
— Разумеется.
— Так как же…
С неожиданной улыбкой он заговорщически наклонился к ней и шепнул:
— Я оторвал несколько карточек.
— С подарков, предназначенных другим дамам? С тех, что подошли бы женщине независимо от возраста и вкуса?
— Угу.
Молча остановив на нем взгляд, все еще с недоумением на лице, она тихо сказала:
— Я вас не понимаю.
— Не понимаете?
В растерянности указывая на подарки, она пробормотала:
— Прекрасный жест. Спасибо.
— Пожалуйста. И разверните их, будет вам любоваться красивой упаковкой. Позже увидимся. — Он встал и направился в салон.
Интересно, он ест когда-нибудь? — подумала она. А он — он получил подарки?
— Эй, Красный Цветок! — крикнул кто-то с другого конца зала. Она подняла голову и криво усмехнулась своему другу с веселыми голубыми глазами. — Зачем же сидеть одной? И киснуть?
— Все в порядке! — ответила она. — Правда!
— Вздор!
Выбравшись из-за стола, он подошел к ней, собрал в охапку ее коробки и зашагал обратно к своему столу.
Делать было нечего, она взяла сумочку и последовала за голубоглазым весельчаком. Супруги-американцы сидели по ту сторону прохода, и она улыбнулась им, поздравила с Рождеством. Они тоже улыбнулись, похвалились подарками. Наконец и она развернула свои: черный, вызывающего фасона пеньюар, который она поспешила запихнуть обратно в пакет, обратив внимание на то, как оживился при виде вещицы ее приятель, заколка для шарфа, шарф — с маркой «Гермес», обомлев, отметила она, духи, бальзам для ванны, коробка швейцарских шоколадных конфет. И это он назвал «пустяки»? Оглядываясь вокруг, она увидела, что у других было нечто в том же роде; у мужчин — галстуки, сигары, булавки для галстуков. Она в изумлении покачала головой. Конечно, все это стоило ему целого состояния. Но он располагал состоянием, он так и сказал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});