Читать интересную книгу История новоевропейской философии - Вадим Васильев

Там тоже детективная история была — примерно сто лет назад этот томик «Метафизики» Баумгартена, вдоль и поперек исписанный Кантом (там текста кантовского раза в два или три больше, чем текста самого Баумгартена, потому что Кант писал и на полях, и между строчек Баумгартена, и даже между строчек собственных записей. Кстати этот момент служит важной вехой в определении хронологической последовательности набросков Канта. Кант не был из числа тех гениев, самоуверенных, самовлюбленных, которые считают сначала важным зафиксировать — вот эта гениальная мысль пришла мне такого‑то числа. Он ничего такого не делал естественно, и непонятно, когда что было написано. Огромная работа была проведена, использовались самые разные критерии, изменение почерка, к примеру, Канта. Или, например, если какая‑то запись сделана внутри другой записи, то явно можно сказать, что вторая позднее. Самые разные ухищрения, например, разные чернила. В восьмидесятые, кажется, годы Кант писал в основном красными и коричневыми чернилами, а до восьмидесятого года другими — синими, карандашом иногда, но редко.

Ну, так вот, эта книга пропала примерно сто лет назад. По разгильдяйству, между прочим, наших дорогих российских чиновников, потому, что книга эта хранилась в городе Тарту, библиотеке города Тарту, который тогда назывался Юрьев — это был русский город. И Прусская академия наук попросила этот том для подготовки академического издания сочинений Канта. Хотели все эти записи расшифровать и опубликовать. И вот наши отдали без твердых гарантий возвращения. Ну, правильно конечно, что они отдали, это ясно, очень хорошо, что они это сделали, но потом вернуть оказалось невозможно. Они все время, издатели этого академического собрания сочинений, все время обещали, что отдадут, вот еще чуть — чуть — поначалу они вообще года на два брали. Потом стали тянуть, тянуть, а потом совсем замолчали. И книга исчезла, считалась пропавшей. Ходили слухи, что она где‑то все‑таки есть, но лишь после распада СССР вдруг она появилась. И это связано, конечно, с какими‑то политическими факторами. И в 1995 году ее опять вернули в Тарту. Сейчас она находится в университетской библиотеке и вот уж теперь можно быть уверенными, они никогда и никому ее не отдадут (и даже не показывают — настолько бояться).

Вообще рукописное наследие Канта активно перемещается. Его знаменитое последнее сочинение «Опус Постумум», над которым он работал с где‑то начиная восемьдесят пятого года до конца своей жизни, считал главной своей работой, но не успел довести ее до конца, тоже рукописи гуляли по Европе, и буквально в этом году летом они были наконец куплены Берлинской библиотекой и теперь станут общим достоянием. Выкуплены они из частной коллекции, где они были практически недоступны. Какие‑то рукописи, говорят, есть у нас, были в свое время вывезены из Германии. Очень много записей, в частности записей кантовских лекций, пропало во время войны.

Ну, так вот. Он писал, писал, иногда использовал эти записи, чаще всего нет. В семь начинал лекции, в одиннадцать примерно их заканчивал, потом еще два часа работал, но уже менее интенсивно. Потом входил Лампе и произносил фразу: «Суп на столе». Это означало, что гости уже собрались, можно идти и обедать. Обедал Кант долго, обед продолжался часа три. Всех это всегда удивляло всегда, поражало даже. Вот философ, говорят, должен быть таким абстрактным человеком, парить в высотах мысли, а он так набрасывался на еду, хватал ее. Он же не ел день перед этим. Он ел один раз в день (хотя исследования последних лет поставили это под сомнение;)), и естественно был голодный. Но людям, которые этого не знали, это казалось странным. За обедом Кант очень любил поговорить, без гостей он не ел. Гостей было не меньше трех, не больше девяти. Поговорить он любил на самые разные темы, но только не о философии — это у него было строгое правило: не говорить о философии за столом. Причем больше всего на свете он любил поговорить о других странах, о других культурах.

Он, между прочим, изобретатель культурологии в современном смысле этого слова. Он первым стал читать лекции по так называемой «физической географии». Пусть вас не смущает это название. В действительности, в этих лекциях шла речь о культурах разных народов. И об антропологии он открыл лекционный курс и даже ввел антропологию в число академических дисциплин. И антропологические курсы они более психологичны были, но они как‑то смыкались с лекциями по физической географии, и поэтому образовывали вот такое единое культурологическое целое. Там тоже очень много, в антропологических лекциях, было таких вот отступлений. Ну, иногда это выглядело комично — приезжает к нему человек из Лондона, а он начинает рассказывать как там в Англии, какая там политическая обстановка, погода и так далее. Я думаю, что его это увлечение было связано с тем, что сам он никогда не путешествовал, по большому счету. Ну известно, что. тут есть какая‑то глубинная связь. Вот Жюль Верн — прекрасный французский писатель. Он тоже весь мир изобразил в своих романах, но сам нигде ведь не бывал. Сидел в своем кабинете и писал. Самый может быть известный географический фантаст. И о России он, вы знаете, писал. Есть у него роман, посвященный России. Правда, говорят, что он писал, используя справочники. Брал энциклопедии и. вставлял нужную информацию в свои романы. для увеличения объема… Но Россию он явно слабо себе представлял. Москва, по его мнению, это город, где тысячи церквей, ну еще ладно церквей — а вот минаретов, мусульманских. Это явно преувеличение — может быть Иерусалим современный так выглядит, но никак не Москва XIX века. Ну ладно, не будем отвлекаться.

После окончания обеда Кант либо шел в гости, — у него был закадычный друг Грин, шотландец, с которым он однажды чуть не подрался на дуэли. Надо сказать, что Кант ходил со шпагой, но он не умел ею пользоваться, а тут поспорил о политическом устройстве Англии, в очередной раз стал с апломбом говорить, а его визави, оппонентом оказался очень вспыльчивый человек, он сказал, «что вы вообще несете, ну‑ка, давайте разберемся». Кант ему ответил и тот уже готов был драться, сражаться с ним. Но Кант сумел силой слова убедить его, что этого делать не надо, и с тех пор этот человек стал его закадычным другом. Вот Кант ходил к нему в гости, они сидели подолгу на креслах, разговаривали. Потом Грин умер, и тогда‑то Кант начал гулять, осуществлять свои знаменитые прогулки. Под вечер он любил разглядывать собор, который очень хорошо виднелся из его окна. Но не тот собор, что на острове, я специально выяснял этот вопрос у историков в Калининграде, т. е. в Кенигсберге, какой все‑таки собор видел Кант из окон своего дома. Дом Канта не сохранился, там снесли все. Даже королевский замок (Кенигсберг — Королевская Гора) который стоял прямо напротив острова, за рекой, на возвышении, он тоже был снесен. На его месте построили обком партии.

— Это в наше время? Не во время войны?

В наше, конечно. После войны многое сохранилось, в том числе этот замок. Ничего с ним срашного не случилось. Стали строить монстроузное здание обкома, так и не достроили, теперь там стоит эта коробка, ну прямо ситуация нарочно не придумаешь. Говорят, секретарю обкома партии очень не нравилась вся эта старина, и он проезжая на машине по мосту к месту своей работы всегда раздражался. Очень ему хотелось снести и собор. Тем более он стоял полуразрушенный. Но этого не сделали, потому что с задней стороны собора и находится могила Канта. Сносить уж могилу Канта они не осмелились. Так что можно сказать, что Кант спас Кенигсбергский собор. Могила очень скромная — такая колоннада, портик, за ним огромная гранитная тумба. На большой глубине сама могила, а на стене собора металлическими буквами выбито Иммануил Кант — больше ничего, даже годов жизни не указано, это не нужно.

Но тоже были проблемы. Смотрел, смотрел он на это здание, на купола, и тут у соседа выросло дерево и своими ветвями загородило собор. На этот раз Кант уже не отступил. Он упрашивал, упрашивал соседа, пока тот не согласился и не подрезал верхушку дерева и опять стал виден собор. Кант, я уже сказал, вел жизнь по строгому распорядку, даже в юношеские годы он старался соблюдать правила, пусть не такие строгие. Но одним из важнейших его убеждений было то, что жизнь обязательно надо строить, очень бережно относясь к нашему организму. И для того, чтобы его сохранить в целостности, надо применять целую систему таких врачебно- гигиенических мер, которые Кант сам разработал. Именно поэтому некоторые считают, что он учился на медицинском факультете. Вы знаете, что в то время в университете тогда было только четыре факультета — философский, медицинский, юридический и теологический. Причем философский факультет был так называемым низшим факультетом, на нем давали то, что мы сейчас называем общим образованием. А потом происходила специализация на одном из высших факультетов. Так что на философском Кант не мог учиться, а скорее на медицинском, хотя некоторые считают, я вот тоже склоняюсь к этому, может и на теологическом. Трудно вообще решить эту проблему.