Читать интересную книгу История новоевропейской философии - Вадим Васильев

Ну а уже потом, в восемьдесят первом году он поселился на «Принцесинштрассе», и там‑то он и прожил последние годы. Там был достаточно большой дом, туда он уже стал приглашать гостей на свои знаменитые обеды.

— В каком году он начал вот так обедать?

Пообедать‑то он был не против и раньше. Обедал он регулярно. С восемьдесят четвертого года, когда у него свой дом появился. Когда он снимал угол или комнату в другом месте, он не мог по — настоящему организовать вечер. Был эпизодические случаи, но это не было общей практикой.

Но вернемся ко дню Канта. В пять часов утра его будил слуга, отставной солдат Мартин Лампе, легендарная фигура, который, кстати, пережил Канта на несколько лет. Он не был слугой до конца жизни Канта, Кант выгнал его за пьянство, но при этом очень любил Лямпе, очень трудно ему было с ним расставаться и потом он даже возвращался мыслями, как то его тревожило как там он, как там его семья — а Лампе активную жизнь вел: женился, разводился, рожал детей, — Кант на все это внимание не обращал, когда он узнавал, что у Лампе новая жена или родился новый ребенок, для него всегда это было откровением, настолько вот абстрактно он существовал.

Но вот и он не забыл оставить часть своего состояния (причем довольно крупную) Лампе и его семье, хотя и не общался с ним уже тогда.

Ну вот, как он будил: подходил к кровати и стоял, так как бы его подталкивал, но стоял не уходил до тех пор, пока Кант не поднимался. Кант шел в столовую, там уже на столе стояла чашка чаю. Ничего другого Кант не ел и не пил утром. Выпивал пустой чай, иногда две чашки и выкуривал трубку с крепким табаком. Просыпался, взбадривался и приступал к работе. Шел в кабинет, где была масса книг, бумаг. У Канта была довольно большая, хотя и не суперогромная даже по тем временам библиотека. В ней было примерно пятьсот томов. Список этих книг сохранился до нашего времени. Удалось все зафиксировать, какие книги там были — это важным подспорьем в изучении Канта служит, особенно когда мы хотим понять, какие влияния на него были оказаны. Обычно работу он делил на две части: час готовился к лекциям, а час размышлял, записывал эти размышления на независимые темы. Записывал он свои мысли на том, что было под рукой. Кант по каким‑то причинам, не совсем ясным, не любил делать наброски на листах чистой бумаги. Трудно сказать, то ли из экономии, то ли просто такая привычка, может быть она с юных лет у него появилась, когда у него просто не было денег на бумагу, но дальше он и продолжал ей следовать и к счастью это было так, потому, что. что было под рукой у него? Под рукой были, прежде всего, письма, которые валялись на столе (ему многие писали), и учебники, по которым он читал лекции. Ну и вот хоть и говорят, что в книгах писать нехорошо, но для Канта можно сделать исключение — он писал именно в книгах, на полях. Особенно плотно он заполнил мыслями своими ту самую «Метафизику» Александра Баумгартена, про которую я уже рассказывал вам. Он читал по этому учебнику лекции многие годы, у него было даже два экземпляра, так он любил этот учебник — один из них, к сожалению, утерян неизвестно, что там Кантом было записано (в 2000 году этот экземпляр все же был найден В. Штарком). А вот второй экземпляр этой книги сохранился и дошел до наших дней.

Там тоже детективная история была — примерно сто лет назад этот томик «Метафизики» Баумгартена, вдоль и поперек исписанный Кантом (там текста кантовского раза в два или три больше, чем текста самого Баумгартена, потому что Кант писал и на полях, и между строчек Баумгартена, и даже между строчек собственных записей. Кстати этот момент служит важной вехой в определении хронологической последовательности набросков Канта. Кант не был из числа тех гениев, самоуверенных, самовлюбленных, которые считают сначала важным зафиксировать — вот эта гениальная мысль пришла мне такого‑то числа. Он ничего такого не делал естественно, и непонятно, когда что было написано. Огромная работа была проведена, использовались самые разные критерии, изменение почерка, к примеру, Канта. Или, например, если какая‑то запись сделана внутри другой записи, то явно можно сказать, что вторая позднее. Самые разные ухищрения, например, разные чернила. В восьмидесятые, кажется, годы Кант писал в основном красными и коричневыми чернилами, а до восьмидесятого года другими — синими, карандашом иногда, но редко.

Ну, так вот, эта книга пропала примерно сто лет назад. По разгильдяйству, между прочим, наших дорогих российских чиновников, потому, что книга эта хранилась в городе Тарту, библиотеке города Тарту, который тогда назывался Юрьев — это был русский город. И Прусская академия наук попросила этот том для подготовки академического издания сочинений Канта. Хотели все эти записи расшифровать и опубликовать. И вот наши отдали без твердых гарантий возвращения. Ну, правильно конечно, что они отдали, это ясно, очень хорошо, что они это сделали, но потом вернуть оказалось невозможно. Они все время, издатели этого академического собрания сочинений, все время обещали, что отдадут, вот еще чуть — чуть — поначалу они вообще года на два брали. Потом стали тянуть, тянуть, а потом совсем замолчали. И книга исчезла, считалась пропавшей. Ходили слухи, что она где‑то все‑таки есть, но лишь после распада СССР вдруг она появилась. И это связано, конечно, с какими‑то политическими факторами. И в 1995 году ее опять вернули в Тарту. Сейчас она находится в университетской библиотеке и вот уж теперь можно быть уверенными, они никогда и никому ее не отдадут (и даже не показывают — настолько бояться).

Вообще рукописное наследие Канта активно перемещается. Его знаменитое последнее сочинение «Опус Постумум», над которым он работал с где‑то начиная восемьдесят пятого года до конца своей жизни, считал главной своей работой, но не успел довести ее до конца, тоже рукописи гуляли по Европе, и буквально в этом году летом они были наконец куплены Берлинской библиотекой и теперь станут общим достоянием. Выкуплены они из частной коллекции, где они были практически недоступны. Какие‑то рукописи, говорят, есть у нас, были в свое время вывезены из Германии. Очень много записей, в частности записей кантовских лекций, пропало во время войны.

Ну, так вот. Он писал, писал, иногда использовал эти записи, чаще всего нет. В семь начинал лекции, в одиннадцать примерно их заканчивал, потом еще два часа работал, но уже менее интенсивно. Потом входил Лампе и произносил фразу: «Суп на столе». Это означало, что гости уже собрались, можно идти и обедать. Обедал Кант долго, обед продолжался часа три. Всех это всегда удивляло всегда, поражало даже. Вот философ, говорят, должен быть таким абстрактным человеком, парить в высотах мысли, а он так набрасывался на еду, хватал ее. Он же не ел день перед этим. Он ел один раз в день (хотя исследования последних лет поставили это под сомнение;)), и естественно был голодный. Но людям, которые этого не знали, это казалось странным. За обедом Кант очень любил поговорить, без гостей он не ел. Гостей было не меньше трех, не больше девяти. Поговорить он любил на самые разные темы, но только не о философии — это у него было строгое правило: не говорить о философии за столом. Причем больше всего на свете он любил поговорить о других странах, о других культурах.

Он, между прочим, изобретатель культурологии в современном смысле этого слова. Он первым стал читать лекции по так называемой «физической географии». Пусть вас не смущает это название. В действительности, в этих лекциях шла речь о культурах разных народов. И об антропологии он открыл лекционный курс и даже ввел антропологию в число академических дисциплин. И антропологические курсы они более психологичны были, но они как‑то смыкались с лекциями по физической географии, и поэтому образовывали вот такое единое культурологическое целое. Там тоже очень много, в антропологических лекциях, было таких вот отступлений. Ну, иногда это выглядело комично — приезжает к нему человек из Лондона, а он начинает рассказывать как там в Англии, какая там политическая обстановка, погода и так далее. Я думаю, что его это увлечение было связано с тем, что сам он никогда не путешествовал, по большому счету. Ну известно, что. тут есть какая‑то глубинная связь. Вот Жюль Верн — прекрасный французский писатель. Он тоже весь мир изобразил в своих романах, но сам нигде ведь не бывал. Сидел в своем кабинете и писал. Самый может быть известный географический фантаст. И о России он, вы знаете, писал. Есть у него роман, посвященный России. Правда, говорят, что он писал, используя справочники. Брал энциклопедии и. вставлял нужную информацию в свои романы. для увеличения объема… Но Россию он явно слабо себе представлял. Москва, по его мнению, это город, где тысячи церквей, ну еще ладно церквей — а вот минаретов, мусульманских. Это явно преувеличение — может быть Иерусалим современный так выглядит, но никак не Москва XIX века. Ну ладно, не будем отвлекаться.