С трудом, но можно предположить: если глава местной цензуры часто переписывался с Троцким, значит, в какой-то форме с последним мог иметь дела и Петров, ранее служивший под началом Острецова.
Возможны и другие каналы связи. Кинорежиссер-чекист родом с Могилевщины, где начинал свою революционно-подпольную работу. С тем же краем во многом перекликается и деятельность председателя Реввоенсовета Троцкого — так что их встречи не исключаются. Любопытно: в есенинской «Стране негодяев» один из героев говорит Чекистову-Лейбману, за которым — это известно — угадывается «демон революции»: «Все равно в Могилеве твой дом». Разумеется, строчка с подтекстом, но здесь важно видеть не земляческую, а духовную близость. Интуиция не подводила Есенина: к примеру, начальником личной охраны Троцкого был П. Р. Севрюк, уроженец тех же мест.
Еще мелочь: Петров по совместной работе знал заведующего коммерческой частью Севзапкино""Я. П. Чудновского. Последняя фамилия не пустой звук для биографов «вождя». Вместе с ним в Америке до 1917 года занимался партийной журналистикой Георгий Исаакович Чудновский. Возможно, кинокоммерсант не седьмая вода на киселе соратнику Троцкого по эмиграции (инициалы имени и отчества не должны смущать, тогда перекрашивались тысячи вчерашних конспираторов).
Обнаружилась тоненькая ниточка знакомства Петрова с журналистом Г. Ф. Устиновым, прихвостнем Льва Давидовича. В сохранившемся протоколе (1925) приема новых членов в ленинградский профсоюз РАБИС их фамилии (с инициалами) стоят рядом. Вряд ли это случайное совпадение. Тайная работа и того и другого требовала определенной легализации документов. Кстати, обоим в заочном приеме в РАБИС отказали, назначив незнакомцам испытательный срок.
Продолжаем реестр негодяев.
7. Илья Ионович Ионов (Бернштейн), директор Ленгиза. В его тесном знакомстве с Троцким сомневаться не приходится — достаточно прочитать протокол (1937) «репрессивных» допросов Ионова в архиве ФСБ. Не случайно он укрывал под сенью издательства от возможных неприятностей причастных к «англетеровской» истории А. Я. Рубинштейн, П. Н. Медведева, С. А. Семенова, щедро, печатал под маркой Госиздата В. В. Князева, И. И. Садофьева, М. А. Фромана, В. И. Эрлиха и других.
Ионов всегда мгновенно и горячо откликался на смерть сотоварищей Троцкого по эмиграции в США и другим его подпольным делишкам. Пал от руки мстителя Володарский — Ионов сочиняет ему рифмованный некролог. Погибает Урицкий — он первый спешит на Марсово поле и произносит поминальную речь.
Мало известен и такой факт: на том же кладбище похоронен Семен (Самуил) Восков (1888–1920), сотрудничавший в Америке вместе с Троцким в эмигрантской газете «Новый мир». Ионов посвятил Воскову стихотворение «Памяти пролетария» (каковым тот никогда не был).
Критик Оксенов записал в «Дневнике» слова, будто бы сказанные Есениным: «…таких, как Ионов, я люблю». Может быть, зависевший от издателя поэт и обронил когда-нибудь такую фразу. Но мы находим у него о том же человеке и другие, холодные и резкие отзывы. Прекраснодушный Оксенов по-детски растерялся, увидев в «Англетере» изуродованное лицо Есенина, но, увы, не задумался, куда мог исчезнуть из 5-го номера пиджак покойного. А мог бы. Не хватило мужества и зоркости, как и у многих «почитателей» поэта. Также недоставало Оксенову и мудрости увидеть подоплеку отношений двух совершенно разных по духу и культуре людей.
Сочувствие Ионова есенинской беде было официально-показным, отдавало нарочитостью. О такого рода фарисеях писал жене в 1917 году затравленный большевиками Г. В. Плеханов. «Как мало ты знаешь этих людей! Они способны подослать наемного убийцу, а после убийства проливать крокодиловы слезы» (Год на родине. Т. 1. Париж, 1921). У Ионова не нашлось ни одного доброго слова памяти поэта на партийных собраниях Ленгиза, состоявшихся 29 декабря 1925 и 2 января 1926 годов (протоколы сохранились). Внешне шурин Г. Е. Зиновьева, если верить воспоминаниям Павла Лукницкого (к ним следует относиться весьма осторожно), больше всех хлопотал при прощании с гробом Есенина, даже занял у какой-то женщины денег на билет одному из пассажиров печального вагона. Но — обратите внимание! — провожали гроб в Москву, кроме Софьи Толстой-Есениной и Василия Наседкина, Илья Садофьев и Вольф Эрлих. Двух последних — отбросим сомнения — снарядил Ионов по подсказке некоего режиссера официальных похорон (спустя несколько дней он и сам отправился в Москву, передав, согласно сохранившемуся приказу, директорские обязанности Польгковскому). Выходит, от имени ленинградских литераторов присматривали за ходом событий — секретный сотрудник ГПУ «Вова» и «постукивавший» в ту же тайную дверь Садофьев.
Раньше, обращаясь к последней фамилии, мы подозревали ее носителя в укрывательстве убийства, — теперь появились новые доказательства. Так думать позволяет письмо (от 13 июля 1964 года) литератора Леонида Ильича Борисова к собрату по перу Владимиру Викторовичу Смиренскому (он сберег листочек из похоронного венка на гробе Есенина, маленькая эта реликвия цела доныне). Цитируем: «…Садофьева не вижу, — говорят (наши, живущие в доме), что ему трудно стало выходить, — он стал, как слон, и голова у него подобна бурдюку бараньему. Не люблю, простите, сего господина; немало зла сделал он много лет назад — и Ваганову [Константин Константинович Ватинов (Вагенгейм, 1900–1934), поэт, участник литературной группы обэриутов. Репрессирован явно по доносу И. И. Садофьева. — В. К], и мне отчасти, — балда этот Садофьев изрядный…»
Мы вовсе не отвлеклись от Троцкого, — наоборот, приблизились к нему, обращаясь, казалось бы, к далеким от него именам. Прослеживать дорожку в его логово неимоверно трудно. В его дебри приходится продираться по почти заметенным следам.
8. «Наследил» в есенинской истории и Георгий Ефимович Горбачев, уже известный нам персонаж. Сей товарищ не просто знал Троцкого, но и давно с ним сотрудничал. Их дорожки постоянно пересекались. Председатель Реввоенсовета Троцкий в годы Гражданской войны наверняка выслушивал отчеты Горбачева, политинспектора Петроградского военного округа, в 1921 году — заместителя начальника Политического управления 7-й армии. В 1926–1928 годах, в период все нараставшей борьбы Сталина с троцкистами, у Льва Давидовича, пожалуй, не было в Ленинграде более преданного сторонника, чем Георгий Ефимович. Причем воинственного, упрямого, использовавшего нелегальные средства для утверждения идей разжигателя мировой революции.
22 июля 1932 года областная Контрольная комиссия в очередной раз исключила Горбачева из партии. Тогда в его характеристике записали: «…состоял активным членом троцкистско-зиновьевской оппозиции…», один из организаторов «Литфронта», «…являвшегося отражением троцкистской теории в литературе… — объективно агентурой контрреволюционного троцкизма…». В протоколах допросов Горбачева следователями НКВД, которые остались нам недоступными, кондово-партийной фразеологии наверняка поменьше, а конкретных фактов побольше. Протоколы те, по данным архива ФСБ, целехоньки и находятся в Москве, в тайниках той же службы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});