Всех недовольных скупостью информации о связях Троцкого и Петржака просим запастись терпением: изложенные здесь информационные крохи собирались несколько лет — тайна сия до сих пор велика есть!
5. Леонов Иван Леонтьевич, в 1925 году начальник Секретно-оперативной части (СОЧ) Ленинградского ГПУ, заместитель Станислава Адамовича Мессинга, первой здешней «кожаной куртки».
Напоминаем: участковый надзиратель Н. М. Горбов, выйдя в 1930 году из тюрьмы, письменно заявил, что его пребывание за решеткой объясняется тем, что он «критиковал некрасивые поступки» Леонова.
Служебное досье Леонова нам недоступно (а оно многое бы прояснило), но имеются, как мы уже замечали, серьезные детали. В то время, когда он был начальником Особого отдела и одновременно заместителем председателя Московской ЧК(1920–1921), на Лубянку попадал Есенин (например, как уже говорилось, в августе 1921 года по делу о «Зойкиной квартире»), то есть поэт вполне мог быть в поле зрения Леонова. Несомненно, Троцкий по долгу службы знал второго человека в столичной ЧК, не исключено, давал ему секретные поручения и, допускаем, проникся к нему доверием после их исполнения. Он же мог заметить в мае 1917 — марте 1918 годов Леонова — члена президиума Василеостровского Совета Петрограда (позже члена коллегии ЧК северной коммуны, а затем председателя Иваново-Вознесенской ЧК). Плотная закрытость чекистской архивной информации мешает говорить на интересующую тему подробнее. Но то, как Леонов успешно раскрутил в декабре 1925 — январе 1926 годов маховик лжи вокруг «дела Есенина» с помощью, конечно же, известных ему «своих» сексотов (Л. В. Берман, В. В. Васильева, В. В. Князев, П. Н. Лукницкий, П. Н. Медведев, В. М. Назаров, П. П. Петров, И. П. Цкирия, В. И. Эрлих и др.), может свидетельствовать об отклике Ивана Леонтьевича на сигнал Льва Давидовича.
Есениноведы утверждают, что, возможно, сохранились шифротелеграммы, летевшие из Ленинграда в Москву и обратно. Выскажем наше соображение: такие шифротелеграммы существовали, но они носили, скорей всего, неофициальный характер, потому что расширение сферы допуска к подобным документам увеличивало риск утечки сверхсекретной информации. Вряд ли «есенинские» материалы регистрировались традиционным путем, все шло «по-домашнему»: условный звонок, келейная конспиративная встреча и прочее в том же роде. Нелегальные квартиры А. Я. Рубинштейн под видом москательной лавки и прачечной лишь подтверждают наше предположение.
Существовал, очевидно, тайный оперативно-организационный треугольник по сокрытию убийства Есенина: «человек Троцкого» (он-то и был убийцей поэта) — Петржак-Леонов. Первый из них и осуществлял всю оперативную связь со своим хозяином в Москве и с двумя распорядителями — назовем их так — в Ленинграде. Петржак, по-видимому, отвечал за первую, очень важную стадию операции: задать изначально надежный и ложный ход возможного последующего — уже официального — расследования. Милицию и даже ГПУ оттеснили на задний план, на первом этапе им отводилась роль пассивных статистов, что с помощью Г. С. Егорова и И. Л. Леонова и было исполнено. У нас, кстати, нет уверенности, что об этой закулисной возне знал начальник Ленинградского ГПУ С. А. Мессинг, по имеющимся данным вовсе, кажется, не благоволивший к Троцкому и троцкистам.
На втором этапе псевдорасследования, когда АСО УГРО сделало свое черное дело, подключился к операции Леонов, «чистильщик» грязных следов; его ищейки срочно создавали официальную легенду о самоубийстве поэта, брали под свою опеку его приехавших в Ленинград родственников, распускали слухи, контролировали «Англетер», заботились о фальсификации документов — возни хватало.
Наладив «машину лжи», «человек Троцкого», дабы лишний раз не маячить в городе, поспешил отбыть с докладом в столицу, поручив дальнейшую связь Эрлиху. Потому-то последний так часто в январе-феврале 1925 года вояжировал между Москвой и Ленинградом.
ГПУ, прежде всего в лице Леонова, «приняло» тело поэта в 5-м номере «Англетера» от 5-й бригады АСО УГРО.
6. Далее, на наш взгляд, в вакханалию вмешался чекист Павел Петрович Петров (Макаревич), прятавший свою гэпэушную физиономию под личиной кинорежиссера Севзапкино. Человек именно его профессиональных знаний и конспиративного опыта и выступил режиссером «постановки». Авторитетный для коменданта «Англетера» Назарова «член партии» свое задание, однако, выполнил плохо. Доверившись громилам, перетащившим труп по подвальному лабиринту из дома, как мы доказываем, следственной тюрьмы ГПУ по проспекту Майорова, 8/23, Петров не проверил подготовленный для открытого обозрения 5-й номер. В результате возникло немало недоуменных вопросов: почему веревка обвивала горло несчастного лишь полтора раза и не было петли; как Есенин, истекающий кровью, смог с порезанными ладонями и другими ранами соорудить на столе столь сложную пирамиду и взобраться под потолок; что за страшный вдавленный след над переносицей (официальная версия — ожог); наконец, куда исчез пиджак покойного??? Кстати сказать, видевший его Оксенов растерянно записал в «Дневнике»: «…вдоль лба виднелась багровая полоса (ожог — от накаленной трубы парового отопления, о которую он ударился головой?), рот полуоткрыт, волосы, развившиеся страшным нимбом вокруг головы. <…> Когда надо было отправить тело в Обуховку, не оказалось пиджака (где же он? Так и неизвестно)». И далее: «В гробу он был уже не так страшен. Ожог замазали, подвели брови и губы».
Начинавший тогда сексотскую службу молоденький стихотворец Павел Лукницкий свидетельствует: «Есенин мало был похож на себя. Лицо его при вскрытии исправили, как могли, но все же на лбу было большое красное пятно, в верхнем углу правого глаза — желвак, на переносице — ссадина, и левый глаз — плоский: он вытек» (Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1.1924–1925. Paris: Ymca- Press, 1991).
Мы часто преувеличиваем качество змеиного ума некоторых чекистов. В истории с Есениным садисты действовали напролом. Парадоксально, но факт: нет ни одного убедительного доказательства самоубийства поэта!
Итак, выполнив преступное задание, домоуправ-гэпэушник Ипполит Цкирия передал «дело» Петрову, разыгравшему дальнейший жуткий сценарий.
«Сценарист» мог заочно или лично познакомиться с Троцким. Косвенно это подтверждается следующим образом. Ленинградский Гублит, как уже говорилось, возглавлял И. А. Острецов. Встречавшийся с ним Корней Чуковский в своем «Дневнике» записал такой монолог амбициозного цензора: «Недавно я запретил одну книгу по химии, иностранная книга в русской переделке. Книга-то ничего, да переделка плохая. Получаю письмо от Троцкого: «Тов. Острецов. Мы с вами много ссорились, надеюсь, что — это в последний раз».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});