Читать интересную книгу Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк - Йен Макдональд

Однако нравилось ей это или нет, а агенты уже съезжались со всех сторон, откомандированные из разных районов Лондона. Они были еще где-то в пути, но неумолимо приближались к своей цели. Их послал Центр после разговора с Ричардом Говардом, который заявил, что мы, материальные люди, больше ни за что туда не поедем.

Позже Ричард, обеспокоенный своим поступком, позвонил мне.

— Я понимаю, это кажется негуманным, — оправдываясь, сказал он, — но я в самом деле считаю, что мы должны держаться от этого подальше, неужели ты не согласен? Клариссе пора бы уже знать — когда мы что-то говорим, то именно это мы и имеем в виду, а иначе она будет снова и снова выкидывать свои фокусы. Господи, она же не где-нибудь, а на площади Пикадилли. Даже Клариссе должно быть совершенно ясно, что невозможно отправиться в центр Лондона и вернуться обратно в этой дурацкой колымаге. Она явно воображает, что мы поедем и заберем ее. Да она просто уверена в этом.

Я, так же как Ричард, пришел в ярость от поступка Клариссы. Я провел полдня, сгребая листья и наводя порядок в своем маленьком уединенном садике. Я только что перекусил, выпил бокал портвейна и мечтал о спокойном вечере в тепле за задернутыми шторами, планировал сделать кое-какие предварительные заметки для 62-й главы своей книги «Упадок и разрушение реальности». (В 60-й и 61-й главах речь шла о появлении Интернета и мобильной связи, что послужило лишь прелюдией к большому, центральному разделу всего моего исследования, который впервые должен был предоставить неопровержимые доказательства того, что человеческая раса своими собственными руками разрушит планету не через века, даже не через десятилетия, а через годы, если не сможет сократить свое материальное присутствие до теперешнего уровня.).

«Проклятая Кларисса! Черт бы ее побрал, эту Клариссу!»

Почему я должен отказываться от спокойного вечера, посвященного новой главе, если старуха сама ищет неприятностей на свою голову? Как наверняка было известно Клариссе, я всегда до ужаса боялся ездить в центр Лондона, и все-таки она самоуверенно полагала, что я мог и обязан был тащиться туда в любое время, когда бы ей ни заблагорассудилось. И все же я понимал, что должен ехать к ней.

— Но, Ричард, я не могу оставить ее в руках агентов. Я знаю, с ней сплошная нервотрепка, знаю, что она нас использует, но я просто не могу ее бросить.

— О Том, ради бога, это будет ей уроком, — сказал Ричард, благодаря моей мягкотелости окончательно утвердившись в своем решении. — Как же еще ее проучить, если мы сейчас не настоим на своем? Для ее же собственной пользы, в самом-то деле! Да и агентов все равно теперь уже не отозвать. Ты же их знаешь.

— Что ж, если они все равно будут там, так уж лучше и мне там быть, — сказал я. — Она, глупая, их боится. Я сейчас же выезжаю, так что, по крайней мере, кто-то из тех, кого она знает, поддержит ее.

Как в омут головой нырнул я в холод ночной улицы и завел машину. Я был ужасно возмущен поведением Клариссы. И конечно, страшился тех темных чувств, которые неизменно растравляли во мне поездки в Лондон: стыда, замешательства, ощущения утраты, зависти и глубокой-преглубокой печали, сравнимой разве что с печалью от встречи с бывшей возлюбленной, которая принадлежит теперь другому и никогда уже не будет твоей… Я был измучен одной только мыслью о душевных усилиях, затраченных мною, не говоря уже о дискомфорте и холоде.

Когда я добрался до площади Пикадилли, агенты уже съезжались туда: один появился с Шефтсбери-авеню, другой — с Пикадилли, двое остальных — с севера и юга Риджент-стрит. Но съежившаяся под статуей Эроса Кларисса не могла их видеть: когда она находилась в материальном мире, было слишком темно, а в виртуальном — агенты обретали невидимость. Сидевшая на корточках рядом с ней Лили обнимала своей виртуальной рукой физическое плечо Клариссы. Та то видела, то не видела Лили, но в любом случае это объятие не добавляло ей тепла, как ни хотелось Лили поделиться им со своей новой знакомой.

Как только мои материальные фары пронзили физическое пространство, первым, что увидела Кларисса, были два агента, которые выплыли из темноты и двинулись в ее сторону. Это было похоже на кошмарный сон из ее детства, и она закричала. При этом имплантат сам собой включился, и вернувшиеся огни, автобусы и людская толпа скрыли агентов. Но это было даже хуже, ведь она знала, что они по-прежнему там, за лоском этого фасада, и шаг за шагом приближались, хотя теперь и незаметные. Она снова закричала:

— Не подходите ко мне, слышите?! Не приближайтесь!

— Не бойтесь, Кларисса, — сказала Лили. — Я здесь, с вами. Но Лили не дано было понять Клариссу. Она никогда не чувствовала холода. Она не ведала физической боли. Она не знала о присутствии агентов. Она не испытывала потребности в другом мире — мире тишины и мрака, который скрывался за яркими огнями площади Пикадилли.

Я вылез из машины. С включенным имплантатом, так что мне приходилось с большой опаской преодолевать расстояние, остававшееся между мной и Клариссой, я слишком хорошо знал, насколько легко виртуальная поверхность дороги могла маскировать мерзкие материальные рытвины. Я изо всех сил старался избегать направленных на меня недоверчивых и неприязненных виртуальных взглядов, и все это время во мне не переставала клокотать ярость по отношению к Клариссе, которая в очередной раз втравила меня в неприятную историю. Как она смеет вытаскивать меня из дому в такую холодную ночь?! Как смеет выставлять меня напоказ всему этому искусственному городу, этим людям, с их пристальными неодобрительными взглядами, когда все, о чем я мечтаю, — это сидеть у себя дома, за высокой живой изгородью, превращенной мной в крепостную стену, за запертыми дверями и плотно задернутыми шторами, и наслаждаться описанием «реальности».

— Вы ведь знакомы с ней? — спросил меня какой-то мужчина. — Ну так сделайте что-нибудь, дружище. Она психопатка. Она душевнобольная. Ей нужна помощь.

Я не ответил ему, поскольку никогда не знал, как разговаривать с этими людьми, такими явно нереальными, но, однако же, несомненно, живыми. Я относился к ним с презрением и в то же время завидовал им. Сколько мишуры было в их сконструированном мире, с каким малодушием и смирением они его принимали! И все же каким узким и безрадостным в сравнении с ним оказывался мой собственный мир, с его унылым садиком за живой изгородью, с моей книгой, моим ежевечерним бокалом портвейна да еженедельными вылазками на дорогу, ведущую к «Лошади и гончим псам», последнему реально существующему пивному бару, где я мог выпить настоящего пива во все уменьшающейся компании скучных, дряхлых стариков и старух, которые называют себя последними материальными людьми.

— Ее нужно держать взаперти, — сказала какая-то женщина. — Это та самая, что в прошлом месяце перекрыла движение по Северной линии. Я видела ее фотографию в газете.

Я пробирался сквозь поток машин.

— Все в порядке, Кларисса, — холодно окликнул я ее, подойдя ближе. — Я снова здесь ради тебя. Простак снова здесь, на что ты, без сомнения, и рассчитывала. Я приехал, чтобы забрать тебя домой.

— Простак? Кто такой? — дрожащим голосом выговорила она, опасаясь, что это один из агентов.

— Да я это, Кларисса. Всего-навсего Том.

— Кто это? — пробормотала Кларисса, напрягаясь изо всех сил, чтобы разглядеть меня.

— Он сказал. — Том, дорогая, — пояснила Лили. Кларисса повернула голову в сторону картонного лица, с его крошечными черными точками глаз и изогнутым вниз ртом. И тут Лили снова исчезла, вместе со всем Полем, а несчастная женщина опять провалилась во мрак материального мира. Но теперь светились фары моей машины, так что Кларисса, которую Поле уже не сбивало с толку, могла ясно видеть, как я приближаюсь к ней, равно как и наступающих со всех сторон агентов, готовых взяться за дело в случае, если я с ним не справлюсь.

Неуклюже, морщась от боли, Кларисса поднялась на ноги.

— Я только хотела снова посмотреть на огоньки, на такие, какими они были в моем детстве, — сказала она упрямо.

И вдруг принялась кружиться на месте, как это порой делают, играя, дети, только очень-очень медленно, шаркая ногами и то и дело гримасничая от боли. Она все кружилась и кружилась, а неисправный переключатель ее имплантата продолжал мельтешить, так что на несколько секунд вспыхивал яркий свет, возникали автобусы и машины, затем все погружалось в темноту, которая становилась для нее источником холода и боли, а вокруг плясали мертвые стены пустых домов, освещаемые лишь фарами моей машины.

Лили появлялась и исчезала. Когда она была там, агенты испарялись. Когда исчезала она, возникали они. Лишь я один никуда не пропадал, — я, который, как и Кларисса, мог и ощущать физический холод, и видеть искусственные огни.

— Пойдем, Клари, — спокойно сказал я. — Пойдем. Старуха еще некоторое время не обращала на меня внимания, продолжая свое странное замедленное вращение и тихонько что-то напевая. Люди высовывались из машин и автобусов, чтобы посмотреть на нас. Пешеходы, застыв посреди дороги, глазели с таким откровенным любопытством, словно это и в самом деле был цирк и мы специально для них разыгрывали представление. Внезапно Кларисса остановилась. Она пошатывалась от головокружения, но глаза ее горели ярко, как у загнанного в угол зверька.