Читать интересную книгу Синеокая Тиверь - Дмитрий Мищенко

– Княже, – сказали наконец. – На то, чтобы вы оба брали жребий, есть решение веча. Мы не имеем права переиначивать его, хватит, раз уже переиначили.

Это было резонное объяснение отказа. Но Волот думал сейчас не об этом. Другое огорчило: его уже не почитают как князя. Удивительно, не пришла, как бывало раньше, ярость, не почувствовал в сердце гнева. Опустошенной была его душа, да что-то похожее на жалость к себе почувствовал он.

«О, боги! Как же я, столько времени приказывая, ни разу не подумал, что могу обидеть кого-то своими повелениями? Для меня существовала только навязанная стоящим ниже моя воля. Всякое бывало».

Ослаб, видно, духом. Малка, заметив эту слабость, коснулась его руки:

– Не печалься, муж мой, не теряй присутствия духа. Вдвоем нам надежнее будет идти в последний путь. А уж боги знают, кого выбрать из нас двоих. Надеюсь, что избранницей буду я.

– Надеешься?

– Да, надеюсь. Лишняя я между вами, – пояснила чуть погодя. – Боги еще тогда обрекли меня, когда лишили возможности быть матерью.

Волот хотел возразить: «Неправда, не лишняя ты, Малка!» Но протестам его не суждено было слететь с уст: подошел старейшина и спросил, кто из них будет тянуть жребий первым.

– Я, – выскочил Волот и даже неучтивым жестом отстранил жену.

Видно, привыкла она признавать за мужем право быть везде первым, поэтому не возражала, молча согласилась и ждала. Князь тем временем шел уже в сопровождении старейшин. Он был сосредоточенным и решительным. Только бледность выдавала его волнение.

Когда он встал перед жертвенником и выбрал свое, богами назначенное, не поверил, наверное. Переглянулся, удивленный, со старейшинами, потом снова растопырил пальцы и посмотрел.

– Такова воля богов, – сказали ему старейшины. – Не тебе – княгине Малке суждено быть принесенной им в жертву.

Подняли над головой выбранный князем жребий и оповестили людей, что он означает. А князь стоял поникший, растерянный и не знал, как посмотрит Малке в глаза. Зачем поспешил и сказал: «Я первый»? Пусть бы она, Малка, шла и брала свое, брала и не думала, что это он уготовил ей такую стезю.

Когда же набрался мужества и оглянулся, жена стояла уже в окружении воинов, и путь у нее был только один – к шатру. Она была бледная, словно на смертном ложе. Лишь глаза беспокойно искали кого-то в толпе.

– Жена моя, – шагнув в ее сторону, с болью в голосе окликнул Малку Волот.

– Найди Богданку, – попросила вдруг Малка. – Девочек не надо, а его найди и приведи. Он уже взрослый, хочу проститься с ним и сказать последнее напутствие.

Волот бросился на поиски сына, но вдруг вспомнил: он не подсуден уже, он князь, и тут же повелел другим разыскать сына.

Все, что было потом, происходило словно во сне: всплывали и исчезали лица, слышались чьи-то голоса, но ему уже не было до всего этого никакого дела. Он видел только Малку, прислушивался только к тому, что говорила Малка. Чувствовал себя виноватым перед ней и только в эти минуты понял, насколько она ему дорога: жалость и боль рвали его сердце на части. Когда же она оглянулась перед самым шатром и крикнула: «Береги детей, Волот! Не давай их в беду!» – он совсем потерял присутствие духа. Обнимал сына, просил его быть мужественным, сам же не мог отыскать в себе ни капли этого чувства. Казалось, всю твердость духа и силы забрала с собой Малка и понесла на жертвенник богу Хорсу.

XXVIII

Поля долго не оживали после нашествия саранчи. Лежали среди зеленеющих рощ и урочищ рыжие, будто вытоптанные ратью новоявленных готов. И поселяне не работали на них. То ли ожидали дождя и лелеяли в себе надежду: если выпадет он вскорости, засеют поля просом и этим спасут себя от голода; то ли потеряли всякую надежду на урожай за все эти страшные годы и отвернулись от него. Трудно поверить в это, потому что пустыми стояли не только клети, а и кадули, берковицы, меры и полмеры, в загонах поубавилось скотины.

Волот осунулся после того, что произошло у капища Хорса, на люди не показывался и у себя никого не хотел видеть. Что он делал в своем чернском тереме, никто не знал. Давая волю домыслам, люди сходились кучками и шептались:

– Князь недоволен решением веча – принести в жертву богам кого-то из его семьи.

– Да, он в гневе на всех, поэтому не хочет никого видеть.

– Вы так считаете?

– А вы нет?

– Мы – нет. Князь виноват перед Малкой, поэтому и опечален.

– И то правда. Даже к той, что замутила своей красотой его разум, не едет. Все ходит по следам Малки, казнится своей виной да утешает-успокаивает детей Малкиных.

– Ох, дети, дети… Что с ними будет, как они теперь?

– И я говорю: что будет? Хорошо, если князь станет заботиться о них, а если забудет, пригретый той, что в Соколиной Веже?

Тревога брала верх над печалью, печаль – над тревогой. Пришла и крепко засела в Тиверской земле беда, настала самая смутная пора. Старейшины родов век доживают уже, а не припоминают такого. Подумать только, третье лето подряд засевают такую плодородную, щедрую землю зерном, а она ничего не родит. Боги светлые и боги ясные, сколько же можно брать со скотины и на нее только и надеяться? А тут и обры, поговаривают, возле Днепра уже, стали и думают, как перейти его, такой широкий и быстрый. Что будет, если перейдут и двинутся морским побережьем к Днестру, а там и через Днестр? Хватит ли у людей силы, выносливости преградить им путь, стать по Днестру и сказать: «Хотите идти к ромеям, идите по Дунаю и переправляйтесь через Дунай, а в нашу землю – ни шагу!»? Троянова земля велика, в ней всегда находилась сила, которая любому могла перекрыть путь. Но это было когда-то. А ныне она на треть поражена лихолетьем, и неизвестно, оправится ли после нашествия саранчи.

Из мужей, близких к князю, казалось, только двое еще не пали духом – Стодорка и Власт. Один, как воевода, правил за князя в Черне, другой заменял его за пределами Черна: смотрел, чтобы воины тиверские и народ не прекращали сооружение твердей по Днестру, чтобы им было что пить и есть.

Знал ли князь, чем озабочена без него земля Тиверская, или ему не было до этого никакого дела, только однажды позвал он челядь и велел запрягать в возы коней, сложить в них чуть ли не все, что было в тереме, посадить отдельно детей и отправиться в Соколиную Вежу.

– Я догоню вас, – пообещал дочкам, когда усаживал их и наказывал Богданко приглядывать за ними в пути. – Дам распоряжения челяди, мужам и догоню.

Это вызвало немало пересудов: князь все-таки едет к той, соколиновежской княгине, берет дочек, сына, поклажу. Не хочет ли сказать этим: «Оставайтесь, если такие, без князя, отрекаюсь от вас»?

Пытались расспрашивать челядь о намерениях князя – те только пожимали плечами и отмалчивались, намекали мужам ратным и думающим, а они косили хищным оком и тоже отмалчивались. Тогда люди пошли к старейшинам, чтобы всем вместе разгадать, что думает делать князь после отъезда из Черна. Тризна тризной, горе горем, а князь не такой, каким был до смерти жены. Похоже, не зря говорят горожане: отныне князю Волоту безразлично, чем живет и чем озабочена земля Тиверская и ее народ, как он будет жить, когда настанет зима. Ни самого не видят среди мужей, ни его бирючей. Если он и думает о ком, то только о детях и хозяйстве Соколиной Вежи, если и ищет утешения, то только в беседах с детьми и женой Миловидой.

– Надо идти к князю и напомнить ему, – сходятся на одном мужи и старейшины, – что у него, кроме семьи, есть земля, народ тиверский, есть долг перед землей и народом.

– Прежде чем идти к князю, надо подумать, что скажем ему.

– А то и скажем: есть долг. Он заключил с нами договор, вот и должен княжить в своей земле, быть князем, а не только отцом и мужем в семье.

– Князь уже давал совет, и не его вина, что мы не успели сделать его мудрое слово законом: когда земля в беде, все ее угодья должны принадлежать тиверскому народу. Теперь следует подумать, с каким решением придем к князю.

Думали и спорили день, а разошлись ни с чем, думали-гадали второй – снова ничего не решили: советовать должны что-то существенное, а что посоветуешь, если землю постигло горе, если она третье лето не плодоносит? Теперь и на свободные земли властелинов не кивнешь, потому что и там голодному поживиться нечем. Саранча побывала везде, она не разбиралась, где поля господина, а где поселянина, как в прошлом и позапрошлом году не разбиралась засуха.

– И все же не следует сидеть и молча ждать погибели, – сказали наиболее решительные. – Нужно выбрать самых уважаемых людей, пусть идут к князю и вместе с ним ищут спасение для народа.

– Да, так и нужно сделать: под лежачий камень вода не течет. Обязан думать, если князь, а нет – заключим договор с другим.

За выборными дело не стало, а они без промедления отправились к князю, встали перед ним. Труднее оказалось найти с ним общий язык. Волот сразу почувствовал в словах посланцев укор и не оказал им знаков гостеприимства.