Читать интересную книгу Ледокол - Валерий Рощин

Получилось. Поелозив вперед-назад, «Громов» разрушил правым бортом кромку льда и отдалился от глыбы на относительно безопасное расстояние в полкабельтова. Теперь синеватый с белыми прожилками наплыв не нависал над ледоколом и не окатывал его палубы потоками воды и льда.

Когда опасность миновала, капитан оставил на мостике Банника с Тихоновым и спустился в медицинский блок.

— Как он? — заглянув в апартаменты Долгова, кивнул на лежащего боцмана.

— Неплохо, — ответил доктор. — Могло быть хуже.

— Обморожения нет?

— Нет, все ткани целы, чувствительность в норме. Голос пропал, но со временем восстановится.

Петров подошел к Цимбалистому, наклонился над ним, заглянул в глаза. Затем слегка сжал его ладонь и быстро направился к выходу…

* * *

— Андрей! — постучал в дверь капитанской каюты Еремеев.

Никто не ответил.

Он осторожно повернул ручку и толкнул ее. Не вышло — дверь была заперта.

— Андрей, я доложить по повреждениям, — сказал старпом, добавив голосу громкости.

И вновь ответом ему была тишина.

— В общем, обшивка левого борта пострадала. Но с этим ладно — герметизация корпуса не нарушена. Винт слегка зацепило — на вал передается вибрация. Но самое отвратительное, что накрылся локатор.

Озвучив доклад, старший помощник помолчал, прислушался…

Ни шагов, ни голоса, никаких других звуков.

Еремеев тихо выругался, сплюнул и, удаляясь по коридору, пробормотал:

— Ну и сиди там…

Петров в это время находился внутри каюты.

Он лежал на застеленной постели и отлично слышал каждое слово, сказанное через дверь старпомом. Только говорить с ним или встречаться он не хотел. В его руках была фотография в красивой деревянной рамке. Улыбаясь, супруга Людмила обнимала маленького сына Федора.

От снимка будто исходило тепло. Разглядывая своих близких, Андрей, сам того не замечая, начал улыбаться…

* * *

Как ни странно, познакомились они на борту «Капитана Воронина». Молоденькую журналистку — выпускницу журфака — редакция прислала сделать репортаж о команде только что вернувшегося из трудного плавания ледокола.

Людмила была в легком платьице и белых босоножках; в руках она держала фотоаппарат и большой блокнот. Она очень волновалась и подошла к трапу аж за 20 минут до назначенного времени.

Петров тогда был старшим помощником капитана и стоял на вахте. Старого капитана-пьяницу наконец-то отправили на пенсию. «Бойцовского пса» Макеева перевели на берег с повышением, чему долго радовался весь экипаж. Андрей по праву занял его должность, а команду ледокола возглавил грамотный и непьющий молодой капитан, с которым у нового старшего помощника сразу сложились прекрасные рабочие отношения.

Заметив с мостика стоявшую у трапа миниатюрную девушку, Петров позвонил вахтенному матросу и попросил узнать, к кому она пришла.

Получив ответ, сам спустился вниз.

— Извините, — робко пробормотала она, — меня прислали… Из редакции… Вот мое редакционное удостоверение…

Разобравшись, что к чему, он представился и пригласил Людмилу на борт. После чего устроил настоящую экскурсию по ледоколу.

Люда впервые попала на настоящее морское судно. Ее поражали и его размеры, и огромное количество палуб в надстройке, и современное оснащение… Андрей любезно показал ей все, начиная от машинного отделения и заканчивая рулевой рубкой. Во время показа он подробно отвечал на ее вопросы, рассказывал о работе команды во время плавания, о быте, о питании.

Выслушивая ответы, она что-то строчила в блокнот и беспрестанно щелкала фотоаппаратом. Затем он пригласил ее в кают-компанию и, несмотря на протесты, угостил вкусным обедом.

В целом она была в восторге от экскурсии. Да и обходительность старшего помощника, посвятившего ей два часа своего времени, говорила о многом.

Собрав материал для будущего очерка, она засобиралась на берег. Он проводил ее до трапа, пожал на прощание ладошку. И напоследок решил схитрить.

Дело в том, что девушка ему очень понравилась: симпатичная, со стройной фигуркой, с роскошными волосами, начитанная, остроумная. И вдобавок скромная. Вот и решил он хоть как-то выцыганить номер телефона.

— Люда, а как же мы узнаем, когда выйдет номер газеты с вашим очерком? — изобразил он наивное удивление. — Команда теперь будет его с нетерпением ждать.

Она на мгновение задумалась. Потом неуверенно сказала:

— Может, кто-нибудь позвонит в редакцию?..

— А не лучше будет вам оставить свой номер? Тогда капитан мог бы иногда позванивать.

Тут она смекнула, в чем дело, и подозрительно прищурилась:

— Кажется, вы меня обманываете насчет капитана?

Петров улыбнулся:

— Людмила, я знал только одного человека, который не врал. Да и тот был шизофреником.

Посмеявшись, она все же написала на чистом листе блокнота свой номер и, вырвав его, отдала старшему помощнику.

— Ладно, звоните.

И он позвонил. В первый раз действительно поинтересовался временем выхода очерка. А во второй отважился пригласить ее на свидание.

Она согласилась…

* * *

Поднявшись в рулевую рубку, Еремеев в сердцах хлопнул дверцей и бросил взгляд на присутствующих. Матрос Тихонов, как и положено, стоял у штурвала; второй помощник разглядывал отдалившийся от судна айсберг.

— Ну шо он там? — поинтересовался Банник, как всегда приправляя речь кубанским колоритом.

Не ответив, старпом нервно пожал плечами.

— Дело понятное. Небось и говорить с тобой не захотел?

Постучав пальцами по стеклу, Еремеев вдруг резко выпалил:

— Считаю, надо доложить обо всем в Ленинград.

— О чем именно?

— Обо всем, как есть.

Теперь взял паузу второй помощник — поглядывая на старпома, он помалкивал и ждал продолжения. А тот, заложив руки за спину, принялся расхаживать по рубке и придумывать текст…

— Несмотря на возражения экипажа, товарищ Петров своевременно не предпринял необходимых мер по спасению экипажа и судна…

— Экипажа — это, стало быть, нас? — не выдержал Банник.

— Да, нас. После его ошибочных действий сохранность судна и жизни членов команды были поставлены под угрозу. Результатом явилась смерть одного из полярников и такие-то повреждения…

— Смерть-то зачем приплел? — поморщился второй помощник, отчего один его ус приподнялся. — Он таки как раз хотел его спасти, а ты предлагал бросить.

Но Еремеев лишь отмахнулся на замечание. Закончив сочинять донесение, он обернулся в ожидании положительной реакции. Однако вместо одобрения во взгляде Банника он заметил насмешку.