Читать интересную книгу Тайм-аут - Андрей Титов

— Мария, ты понятия не имеешь о том, что такое испытания, — говорит Биня. — Все, что у тебя есть — это набор неясных претензий к жизни, в основном к тому, что в ней не все так, как ты хочешь. Хотя, почему оно должно быть так, — лично мне не понятно. Тебе чего-то там не дают? Позволь рассказать кое-что. — он ставит чашку на стол. — Три года назад я перенес операцию на головном мозге, два месяца после нее приходил в себя и еще примерно полгода после этого баловался всякими приятными мелочами типа лучевой и химиотерапии, это к вопросу об испытаниях. Так вот. Оперировал меня доктор наук, профессор Солоников Дмитрий Емельянович, заведующий отделением хирургии опухолей головного и спинного мозга Института имени Поленова. С ним как раз все понятно, потомственный ученый, светило мирового масштаба, все дела. Рассказать я хочу о человеке, который ему ассистировал — кандидате медицинских наук, нейрохирурге Оруджиеве Шофкате Ибрагимовиче. Родился и вырос он в Узбекистане, стране, где до сих пор жопу рукой вытирают. Сейчас этот человек — заместитель заведующего отделением в одном из важнейших медучреждений России. А теперь скажи мне — Путин его тыкал носом в учебники? Или может быть Путин водил его за руку из одного места в другое, пока не привел в то, где он сейчас? Каждый человек имеет в жизни то, что хочет, и кто-то для реализации своих целей изучает обстановку вокруг себя и ищет возможности, а кто-то лежит на диване и плачет о том, что плохой Путин не дает ему самореализовываться. — Биня пристально смотрит на нее. — Ты когда-нибудь задумывалась о том, что для того, чтобы быть бездомным алкашом, нужна всего одна вещь — нужно хотеть быть бездомным алкашом. Ни при каких других обстоятельствах этого не добиться. Во всем остальном примерно то же самое.

— А если, например, форс-мажор? Просто не повезло, произошли события непредвиденного характера?

— Это какие, например? Кроме того, речь не о том. — он поднимается с места и идет к шкафу. — Сейчас я тебе зачитаю. — Биня достает небольшую потертую книжку и начинает ее листать. — Где-то здесь… да, вот! «Трудно удержать власть новому государю. И даже наследному государю, присоединившему новое владение — так, что государство становится как бы смешанным, — трудно удержать над ним власть, прежде всего вследствие той же естественной причины, какая вызывает перевороты во всех новых государствах. А именно: люди, веря, что новый правитель окажется лучше, охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого. Что опять-таки естественно и закономерно, так как завоеватель притесняет новых подданных, налагает на них разного рода повинности и обременяет их постоями войска, как это неизбежно бывает при завоевании. И таким образом наживает врагов в тех, кого притеснил, и теряет дружбу тех, кто способствовал завоеванию, ибо не может вознаградить их в той степени, в какой они ожидали, но не может и применить к ним крутые меры, будучи им обязан — ведь без их помощи он не мог бы войти в страну, как бы ни было сильно его войско.». — Он переводит глаза на Маню. — Никколо Макиавелли. Если упростить — челядь всегда недовольна. Испокон веков она свято верует в то, что ее обязаны носить на руках и целовать в задницу, а вместо этого обворовывают и унижают. Смена власти ничего не дает до тех пор, пока неизменен менталитет, ибо у народа такая власть, какую он заслуживает. «Рождено больше учеников, чем государство может воспитать и устроить. Должно так случиться, что многие лица будут воспитаны негодными к иным призваниям, что сделает царство полным недостойных, глупых и бессмысленных людей.» — произносит Биня. — Фрэнсис Бэкон. Если это было понятно еще в семнадцатом веке, интересно, что бы он сказал сейчас, когда царство до отказа забито тупорылыми неумехами, которые требуют-требуют-требуют. Требуют благодати вместо того чтобы самостоятельно ее себе обеспечить.

— Как мы, например, Виктор Николаевич. — говорит Макс с улыбкой. — Мы себе обеспечиваем. Мы молодцы.

— Молодцы-молодцы. — вздыхает Биня. — Кстати, там Зелибобу оформили ночью, — улыбка Макса мгновенно исчезает, — Все стандартно: разместить в секционной, провести внешний осмотр, проверить наличие инородных тел в глубоких отделах дыхательных путей, жидкости в желудке и тонком кишечнике, взять на анализ образцы костного мозга. Наслаждайтесь.

— Что такое «зелибоба»? — спрашиваю я Макса по пути в хранилище.

— Это пи**ец.

Спустя несколько минут я понимаю, что «****ец» — это еще мягко сказано. В хранилище мы находим обвитое водорослями тело с раздувшимся лицом, кожа грязно-бежевого, местами серого и коричневого цветов начала слазить с рук и ног вместе с ногтями, образуя подобие перчаток (позже я узнал, что это явление так и называется — перчатки смерти). Вонь от тела непереносимая. Несмотря на все усилия, меня начинает рвать еще до транспортировки. Благо, кроме чая в желудке ничего нет.

— Дыши через рот. — говорит Максим, склонившись над трупом.

— Стараюсь. А разве нет ничего, чем можно помазать под носом?

— Это дерьмо ничто не перебьет. Я пробовал брызгать на маску женскими духами, толку ноль, зато подруга стала ассоциироваться с секционной. Заставил сменить на другие, — член не вставал, хоть убей. — Макс молчит какое-то время, затем улыбается. — Егор тут недавно пришел довольный, «Что за повод?» спрашиваю, «Да у телочки одной день рождения, подарок дарил», «Что за подарок?», «Ершик унитазный» говорит и «гыгыгы» весь такой. В какой-то книге очередной прочитал, что подарок должен быть неожиданным, не важно, насколько он дорогой. «Молодец» — говорю, — «теперь каждый раз, счищая говно, она будет думать о тебе». Бедолага аж позеленел, отпросился у Бини, побежал забирать обратно.

Я пытаюсь улыбнуться, взгляд невольно возвращается к грязному раздувшемуся лицу. Не в силах смотреть на него, закрываю глаза.

— Мне кажется, я не вынесу этого, Макс.

— Не распускай сопли, скоро втянешься.

— Сомневаюсь.

— Ну, что интересного расскажете? — в зал входит Биня.

— Вкратце: ЧМТ с переломами свода и основания черепа. — говорит Максим. — Мелкопузырчатая пена в дыхательных путях, а также отверстиях рта и носа отсутствует. Похоже, скончался он не в воде. На затылочной части многочисленные кровоподтеки и ссадины, возможно, его волокли перед тем как сбросить в водоем.

— Понятно. Что с желудком и кишечником?

— Пока не вскрывали.

— Ну так вперед. Стас, не хочешь попробовать?

— Нет, спасибо.

— Ты какой-то хмурый сегодня. Все нормально?

— Угу.

— Ну смотри. — говорит Биня и выходит из секционной.

— Правда нормально? — спрашивает Макс. — А то не стесняйся. — кивает в сторону утопленника. — Расскажи товарщу, как тяжело тебе приходится. Его, кстати, неплохо бы обратно перенести, Мань, подсоби, а? Я опаздываю страшно.

— Ага, щас. — отвечает Маня и начинает утробно гоготать.

Всегда было интересно, откуда берется эта веселость у толстух? Чем питается? Я никогда особо не жаловал жиробасов, как образчик необоримой лени и наплевательского отношения к себе, но быть толстым мужиком — это полбеды, с возрастными тоже все ясно, молодая толстая баба же — явление за пределами моего понимания. Взять ту же Маню. Если и отважился какой-нибудь смельчак свернуть горы (в прямом смысле) и заправить своего червяка куда надо, то было это не иначе как в полуобморочном от количества выпитого состоянии этак декаду назад. Что тут веселого, казалось бы? Ан нет, с утра до ночи веселятся. Или это замаскированные рыдания? Попытка привлечь к себе внимание? Самое странное, что очень редко за этим гоготом можно услышать фальшь. Похоже, им и вправду весело. Загадка.

17

Воздух поражает восхитительной прохладной свежестью, настолько сладостной и желанной, что я решаю не спускаться в метро на ближайшей станции, а дойти до следующей. Незнакомое состояние… Лень думать, лень чувствовать. Хочется просто идти, бесконечно долго, не встречая никого, ни на что не глядя.

Под конец смены отвращение и тошнота сменились неприятным, тревожным чувством, рассеявшись на воздухе, оно вновь начало подступать по мере спуска в метро. Подземка напоминает преисподнюю, всасывающую и изрыгающую души одновременно. Трупная вонь, тщетно соскабливаемая мной в душевой Бюро, усиливается с каждым метром, ни на секунду не покидает ощущение, что на меня кто-то косо смотрит. На середине маршрута, женщина, несколькими минутами ранее севшая рядом, поднимается и пересаживается на другое место.

По пути домой я заглядываю в магазин и покупаю проволочную щетку и кусок хозяйственного мыла, которыми поочередно тру себя в душе. Позже состояние становится значительно хуже, облупившийся, в желтых потеках потолок начинает напоминать рыхлую кожу утопленника. Едкое, гнусное пламя разъедает изнутри грудную клетку, пробирается к гортани, отдаваясь в руках и ногах, сердце колотится. Боюсь смотреть в темноту прихожей, не дает покоя смутная уверенность, что через секунду в ней начнут проступать очертания… В попытке унять сердцебиение, я вспоминаю как маленьким мальчиком, проснувшись среди ночи, дрожал от страха, вспоминая прочитанную накануне повесть «Красная Рука, Черная Простыня, Зеленые Пальцы». Не смешно ли? Нет, мне совсем не до смеха. В парах сомнамбулического безумия, в окружении призраков гниющих тел, порванных, разбитых, обезображенных лиц, я вопрошаю в пустоту: «Какого х-я?». «КАКОГО х-я?!»