Жуткая дама возвышалась метра на два. Ее взгляд приковал меня к месту. Я даже не заметил, как тот, кого она назвала Корв, отцепился от меня и отошел, встав рядом с хозяйкой. В горле пересохло. От пронизывающего взгляда старухи я словно покрывался коркой льда. Мне стоило огромных усилий, чтобы разорвать эту связь удава и кролика и перевести взгляд на слугу. Худой, вытянутый, неопрятный, похожий на общипанную ворону, он был одет в костюм-тройку, из кармана жилета свисала цепочка. Не верилось, что этакое кукурузное пугало обладает бульдожьей хваткой такой силы, что пожелай он – спокойно вырвал бы двумя пальцами мою ключицу. Настоящий классический дворецкий-убийца.
Я окаменел: во рту словно песок, а в ушах звон колокольчиков. Паучиха, видимо, еще что-то спросила, и я неуверенно показал рукой на столик, где лежала коробка, и прохрипел:
– Я принес вам посылку.
Старуха повернулась и, все так же держа спину ровно, колонной поплыла по залу. Остановившись возле стола, она провела рукой по адресному ярлыку.
– Долго же ты доставлял ее, маленький грызун.
Все так же нереально медленно и плавно дама проплыла мимо меня, не поворачивая головы, лишь скосив жуткие рыбьи глаза в мою сторону. Длинный подол полностью скрывал ноги, делая движения еще более похожими на скольжение призрака.
– Корв, выпроводи нашего гостя вон. У него нет времени на чай.
Не менее жуткий, чем его хозяйка, тип бесцеремонно подтолкнул меня к выходу. Он был как косматый засушенный зверь с пылающим яростью взглядом. И насколько его хозяйка была идеально причесана, настолько ее слуга был растрепан.
Уговаривать меня покинуть этот зловещий особняк не потребовалось. Лишь на пороге, чувствуя лучики солнца на лице и некую безопасность, я развернулся, взглянул на жуткую парочку, которым еще бы вилы в руки – и на картину к Вуду[7], сжал кулаки и крикнул:
– Хорьки не грызуны, они хищники!
Старуха вынула из замка синей двери ключ и, зажав в руках-пауках, бросила на меня презрительный взгляд. Я же, прыгнув кузнечиком через три ступеньки крыльца, пустился прочь. Моя миссия была выполнена.
Пробежав метров триста, я упер руки в колени, жадно хватая ртом воздух. Бравый Макс не на шутку испугался. Сердце колотилось как бешеное. Кровь стучала в ушах так, что я даже не услышал шелеста колес по дороге.
– Все в порядке, молодой человек? – голос ударился в мою спину так, что я вздрогнул.
Я поднял глаза и увидел перед собой усы, а потом уже прилагающегося к ним человека, выглядывающего из потертого синего пикапа. На черных, как смоль, волосах у правого виска была белая, как снег, прядь. Впервые такое видел! Бросив взгляд на форму и значок, я кивнул:
– Так точно, офицер.
Усач усмехнулся:
– Не видел тебя раньше, ты из Соснового переулка никак?
– Угу, – кивнул я, дыхание почти пришло в норму.
– Подбросить до дому? – Усач словно сканировал меня своим пристальным взглядом, а полуулыбка нервировала меня: словно этот тип знал, что я тайком обшаривал чужой дом.
– Спасибо, я сам, – я попытался выдавить из себя открытую и приветливую улыбку, но, кажется, вышло не очень.
– Хорошего дня, – Усач дотронулся до виска и отвернулся к рулю.
– И вам, – выдохнул я, глядя вслед шуршащим по грунтовке колесам.
* * *
Конечно же, я не рассказал о произошедшем матери. Отделался быстрым «доставлено», взлетел наверх и бухнулся на кровать, тупо уставившись в потолок.
Мне было стыдно и страшно. И облечь случившееся в форму значило признать случившееся. А я хотел обо всем поскорее забыть. Но выкинуть дом и его странных нежильцов из головы было ой как непросто. Я повстречал чудовищ и чудом остался жив!
Я так и провалялся в кровати до вечера, сполз только на ужин. Сегодня у нас была пицца. Покупная, что немаловажно. И это резко улучшило мое настроение.
– Как прошло?
– Ты о чем? – умеет же Кэр все испортить.
– О твоем почтовом приключении, – Кэр кощунственно скручивала кусочек пиццы в трубочку, делая из него пародию на буррито и разрывая сердце каждому из четырех черепашек-ниндзя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Отнес, и все! – вспылил я. – Ничего интересного!
Подскочив, я вылетел из-за стола и, забежав в комнату, что было сил хлопнул дверью.
Ночью я не мог сомкнуть глаз и лежал, пялясь в потолок. Тут не как в городе, где ночи светлы настолько, что видны все предметы в комнате.
И одно отличие от дня – в окружающих предметах нет цвета. Городская ночь изрядно потрепана фонарями, неоновыми вывесками, фарами бесконечных авто и витринами магазинов. Максимум, на что она способна – залить мир серым. Тут же, в глуши, в маленьком городке Амбертон, чернильная тьма, и лишь звезды с луной робко противостоят ей. Сегодня полнолуние: выйди во двор – и каждая травинка будто вырезана из фольги. Но моя комната с другой стороны, и Луна не заглядывает ко мне. Поэтому в комнате темно, как в смоляной бочке. И рассматривать потолок можно лишь весьма условно. Я всматривался в перетекающую надо мной тьму и силился уснуть. Отара овец разменяла третью сотню. Сон не шел. Еще пара сотен в поголовье…
Но стоило лишь начинать засыпать, падая в огромную кроличью нору, где нет начала и конца, как передо мной возникли бледные руки-пауки, ползущие по стенам. Пять длинных лапок на каждом плоском брюшке, одетом в кружевные манжеты, с ярко-красной гранатовой пуговицей, похожей на каплю крови или глаз птицы. Ноготки на пальцах-лапках стучали по стене. Цок-цок-цок. Эти бледные руки подкрадывались все ближе и ближе. Замирали у самого лица в хищном прыжке. А после впивались в глаза, скребли и царапали.
Забившись и запутавшись в простынях, я проснулся. Волосы прилипла ко лбу, а по спине бегали мурашки.
И вновь я смотрел в ночь. А ночь смотрела на меня. Каким-то чудом мой усталый мозг все-таки провалился в забытье, вывернув из-под носа бледных старушечьих пальцев. Проснулся я совершенно разбитый, как после болезни. Кое-как пережил день, занятый ничегонеделаньем. С Кэр я не разговаривал, но холодную пиццу доел.
Следующей ночью кошмар вернулся. Но к рукам и манжетам добавились еще часы дворецкого.
Я вновь был в пыльном логове Паучихи. Вот только оно стало больше, или я уменьшился. Между входной дверью и лестницей образовалась огромная площадь. Каменный пол покрывали волнистые узоры – то ли пыль, то ли мрамор. Я ступал босыми ногами, двигаясь к синей двери, когда заметил что-то блестящее. Небольшие карманные часы светились золотым огнем среди всего этого серого монохрома. Я подошел и поднял их. На золоченой крышке ворон раскинул крылья, а в его клюве ключ: похожий на египетский анх, но с бородкой, как у обычного ключа. Но стоило мне открыть крышку, как стрелки на циферблате бешено закрутились. Я бросил хронометр и отступил. Корпус начал увеличиваться и достиг размера блюдца, а стрелки со звонким «бзыньк» отпали. Все замерло лишь на мгновение, а после стрелки начали удлиняться в обе стороны, уткнулись в корпус, прорезали его и вынырнули шестью лапами. И тут корпус начал дрожать, превращаясь в механического жука. Крышка раздвоилась, стекло поднялось – и вот это уже крылья, которые с треском разворачиваются, а стрелки-лапки чистят и расправляют их, прежде чем гротескное чудище сорвется с места, устремившись прямо в мое лицо, нацелив острые металлические стрелки-жала в мои глаза.
И, как часто бывает во сне, я могу лишь смотреть на приближающуюся угрозу. Парализованный ужасом каменный Макс-болван. Еще миг – и мне конец. Жук напоминает мне птицу, что неслась на меня. Но сейчас меня не защитит окно. Я скован сном. Я устал. Я сдался. Я закрываю глаза…
Вдруг черная молния сбивает золотую и, рыча, катится по полу. Недолгая возня, и лохматое существо с когтистыми лапами расправляется с часами, как калан с морским ежом. Шестеренка катится по полу, я завороженно наблюдаю за ее бегом. Хочу посмотреть на моего спасителя, но сон тает, и я просыпаюсь.