ряженые из предновогоднего шоу и стоявший в очереди сразу за Сергеем мужик, ткнув в них пальцем, непонятно к кому обращаясь, пьяно пробормотал:
– А я этого пидора з-знаю.. В прошлом году видел и еще до этого тоже… Пид-дор, бля…
Это показалось Сергею настолько созвучным всему произошедшему за сегодняшний день, тому, что он говорил Вадику и, вообще, всем его мыслям, что он не мог не посчитать это неким знаком свыше. Да, точно как же, как в прошлом году, а до этого еще год назад и еще, и еще… Ничего не меняется. Но вот в этот раз, в этот год, точно изменится. И он сделает для этого все, что сможет.
Отойдя от магазина на несколько десятков метров, Сергей в очередной раз поразился, насколько быстро протрезвел. После такой лошадиной дозы, да еще и с непривычки, по идее, он должен был отрубиться еще там, в кафе, вскоре после того, как начал терять над собой контроль… такое блаженное чувство. А вот сейчас нескольких часов не прошло, а спасительный дурман уже рассеивается. Ну, ничего, сейчас он это поправит.
Водка была ледяной, обожгла горло, но провалилась вниз на удивление легко. На душе вновь потеплело, а ноги, хоть и заплетались, но снова переступали теперь с куда меньшими усилиями. Можно было идти домой.
В подъезде привычно пахло мочой и тухлятиной, а лифт, конечно же, не работал, точно так же, как и весь последний месяц, но сейчас Сергей всего этого почти не заметил. Задевая стены и повисая на перилах, медленно забирался к себе на четвертый этаж и думал – вот почти из-за каждой двери, на всех лестничных площадках, бухтит телевизор, гремит тупая музыка и слышаться идиотически-радостный смех – для чего весь этот ритуал, бесконечное повторение одного и того же?! Кого они все пытаются обмануть? Самих себя?
На самом деле, глупо и спрашивать, разумеется, самих себя. Точно, как и он сам, сейчас, уже напившись, продолжая напиваться повторно, и собираясь встретить этот Новый год в стельку пьяным, во многом именно из-за того, что в течении многих лет делал это практически трезвым. Чтобы было не так, как раньше. А зачем? Просто, чтобы было…
Ход мыслей то замедлялся до еле заметного шевеления плавников выброшенных на берег, умирающих рыб, то разгонялся до скоростей космических сверхновых. К тому моменту, когда Сергей добрался до своей, обитой черным дерматином двери в квартиру номер 16, он уже осознанно решил, что хочет спиться. Потрясающее достижение для, без малого сорока лет, вполне достойная цель на всю оставшуюся часть жизни. Главное, как он и хотел, очень новое.
Перед тем, как позвонить, он глотнул еще водки, в несколько глотков втянув в себя едва ли не четверть бутылки – поэтому, когда Люська, возникнув в освещенном прямоугольнике дверного проема, осознала кого и в каком виде перед собой видит, в голове так сильно и гулко шумело, что Сергей почти не слышал криков, только видел перед собой искаженное от ярости лицо жены. Оправдываться он и не пытался, это было бесполезно, даже будь у него какие-либо оправдательные аргументы – ранее, когда они ругались на вполне трезвую голову, а это у них, в последнее время, случалось чуть ли не ежедневно, Люська никогда никого не слышала, кроме себя. Впрочем, и он сам, наверное, тоже.
Он протиснулся мимо нее по коридору, сбросив куртку на пол и прижимая к себе бутылки – сейчас его больше всего волновало, как бы жена не разбила их в порыве ярости. Не разуваясь, прошлепал в гостиную, оставляя на модной, недавно купленной в кредит ковровой дорожке и ламинате, черные, мокрые следы, едва не свалил по пути установленную на табуретку куцую елку, споткнулся о выползшего откуда-то сбоку сына, что-то отчаянно вопившего и, судя по всему, вопрошавшего, где обещанное «Лего», или, что он там ему обещал, с размаху плюхнулся в кресло. Втянул еще несколько глотков ледяной водки, с наслаждением откинулся на спинку. Что ж, похоже, возвращение домой состоялось…
Люська ворвалась следом за ним, подхватила на руки возмущенно орущего Володьку, принялась трясти его, как собака крысу – Сергей не понимал, пытается она его успокоить или, напротив, завести еще больше, в целях большего психологического эффекта, она так уже не раз делала во время их предыдущих разборок. Посмотри, до чего ты довел ребенка, сволочь, из-за тебя он вырастет неврастеником, психопатом, да и кем еще может вырасти, если у него такой отец?! Обычно, в 99% случаев Сергей тут же сдавал позиции, метался между женой и ребенком и, в конце концов, либо сразу выполнял все, что от него требовалось, либо обещал выполнить в самое ближайшее время, каялся в грехах и признавал, что подобное ему ничтожество никоим образом недостойно иметь рядом с собой столь потрясающую женщину, терпящую его исключительно из жалости и чрезмерно развитого чувства долга, подарившую ему наследника и все такое, далее по списку… Сейчас же он равнодушно смотрел на эту кривляющуюся высушенную швабру, пытаясь понять, как это раньше ее отвратительные костлявые мослы могли казаться ему «стройной фигурой», а выбеленные пергидролью волосы – золотым водопадом, и как, вообще, подобное существо умудрялось представляться привлекательным. Перед глазами со скоростью вошедшего в вертикальное пике сбитого самолета замелькали эпизоды их совместной жизни, начиная с казавшегося теперь далеким и нереальным, знакомства – случайное пересечение на курорте, мимолетный роман, завершившийся залетом и, как и положено у порядочных людей, к каковым Сергей себя тогда причислял, предложением руки и сердца. Затем бесконечные мытарства в поисках своего угла, проживание сперва с его родителями, затем с ее, рождение Володьки, следовавшие один за другим скандалы, плавно сливавшиеся в один никогда не прекращающийся кошмар… Потом приобретение в ипотеку вот этой самой квартиры, еще больший кошмар и новые, еще более страшные скандалы, номинально вызванные хроническим безденежьем и беспросветной долговой ямой, а в реальности, наверное, обоюдным осознанием того, что они не только друг друга не любят, но даже и просто на дух не переносят. К визжащему на руках жены куску плоти он тоже в данный момент не испытывал ни малейших, хоть отдаленно напоминающих родительские, чувств – ничего кроме крайнего неприятия и искреннего непонимания, как он мог во все это влезть… Кто, вообще, эти, по существу, совершенно чужие ему люди? Что они делают в его доме?
Или, точнее будет сказать, что он, вот уже столько лет, делает в этом глубоко ненавистном ему месте? Как он мог до подобного докатиться?
Водка походила