Читать интересную книгу Изгои - Виктор Лосев

Ключом к пониманию основной идеи пьесы является, на наш взгляд, корзухинская "баллада о долларе". Для миллионера Корзухина доллар путеводная звезда, символнезыблемости власти избранных. Доллар определяет миропорядок, регулирует все основные жизненные процессы в обществе. Туда, где "обижается" доллар, моментально направляются силы подавления, и "порядок", необходимый доллару, восстанавливается. Доллар во всем, доллар вездесущ, доллар непобедим! "Сегодня открывают памятник неизвестному солдату! Один солдат! Погиб, защищая божественный доллар... Он погиб, и за это вечно на его могиле будет пылать гранит неугасимым огнем. Доллар!"

Эта исходная мысль Булгакова об определяющей роли "божественного" доллара в происходящих в мире событиях (прежде всего, разумеется, в России) дополняется в пьесе живыми примерами. Писатель выстраивает цепочку героев представителей различных слоев русского общества, попавших в гущу зловещих событий и пытающихся разобраться в случившейся беде. Люська, естественно, предъявляет претензии к "походному мужу" - бывшему генералу Чарноте. Тот, в свою очередь, винит во всем генерала Хлудова ("У меня родины более нету! Ты мне ее проиграл!"). А Хлудов полон ненависти к главнокомандующему: "Ненавижу за то, - кричит он в лицо Врангелю, - что со своими французами вовлекли меня во все это. Вы понимаете, как может ненавидеть человек, который знает, что ничего не выйдет и который должен делать. Где французские рати? Где Российская империя?.. Ненавижу за то, что вы стали причиной моей болезни!" И Врангель молчит. За него отвечает Корзухин в своей "балладе о долларе".

Следует заметить, что Булгаков не только искусно проводит мысль о запутанном клубке скрытых сил, выступивших против России (как говорит Серафима: "А ведь действительно какой-то злостный рок травит меня... "), но и показывает то русское разгильдяйство (прежде всего духовное), которое способствует проникновению во все поры российской жизни чужого и враждебного разлагающего фермента. Используя специфические литературные приемы, Булгаков упорно проводит эту мысль через всю пьесу. "Эх, русские интеллигенты! Если бы вы пожелали осмыслить все, что происходит, мы бы, вероятно, не сидели здесь с вами в этих гнусных стенах Севастополя. Очень возможно, что мы были бы с вами в Петербурге..." - говорит Голубкову Тихий. Чарнота, когда желает оскорбить человека, то называет его презрительно "интеллигент". И у Люськи отношение к интеллигенции однозначное: "Ай, замечательная интеллигенция, чтобы ей сгнить в канаве на Галате!" Не менее сурового осуждения, по мысли Булгакова, заслуживают представители духовенства, допустившие распад России и "исход" лучшей части русского народа. "Помню-с! - злобно шипит Хлудов высокопреосвященному Африкану. "Ты дунул духом твоим и покрыло их море: они погрузились, как свинец, в великих водах..." Вот-с как? Про кого это сказано... А? Я-то догадался, хотя и поздно". Подводит итог всем этим размышлениям Люська, которая, по простоте душевной и житейской мудрости, высказывает самое наболевшее, самое кровоточащее: "Но если кого ненавижу - это себя, тебя и всех русских! Навоз! Изгои! Гнусь!" Какая предупреждающе-назидательная сила содержится в этих словах. Булгаков ненавидел в русских духовную размагниченность и бездеятельность, желание положиться на волю судьбы, на авось, и относил это к "страшным чертам" русского народа.

Над пьесой драматург работал более двух лет (1926-1928), многократно переделывая текст. К сожалению, черновые рукописи не сохранились. Известно, что первые сообщения о работе над пьесой, "рисующей эпизоды борьбы за Перекоп", появились в прессе в марте-апреле 1927 года. В апреле этого же года Булгаков заключает договор с МХАТом на пьесу, которая называлась "Рыцарь Серафимы" ("Изгои"). К осени 1927 года пьеса была закончена и получила новое название - "Бег". В январе 1928 года состоялась читка пьесы в МХАТе в присутствии К. Станиславского. 1 марта 1928 года был подписан уже новый договор с театром, теперь на пьесу "Бег". Очевидно, текст новой редакции был уже готов, поскольку 3 марта Булгаков обещал в ближайшие дни прочитать пьесу родственникам, а 16 марта драматург сдал два экземпляра пьесы в театр. Более того, еще раньше, 21 февраля 1928 года, Булгаков в заявлении о поездке в Германию и Францию, адресованном в Моссовет, сообщал, что "в Париже намерен изучить город, обдумать план постановки пьесы "Бег", принятой ныне в Московский художественный театр... Поездка не должна занять ни в коем случае более 2-х месяцев, после которых мне необходимо быть в Москве (постановка "Бега")". Однако радужным надеждам драматурга не суждено было сбыться - за границу его не выпустили, а с пьесой начались осложнения.

Следует отметить, что чрезвычайно сложный творческий путь Булгакова мог оказаться еще более сложным, если бы ему активно не содействовали А. Горький, К. Станиславский, А. Свидерский. Обычно в периоды их длительного отсутствия Булгакову приходилось особенно трудно.

Станиславский с восторгом приветствовал пьесу "Бег" но заняться ее постановкой не мог, поскольку зимой и весной 1928 года он активно работал сразу над тремя пьесами ("Унтиловск" Л. Леонова, "Растратчик" В. Катаева и "Вишневый сад"). "Бег" перешел к В. Немировичу-Данченко, который около трех лет вообще отсутствовал в Москве и не был знаком даже с историей постановки "Дней Турбиных".

Принятая театром пьеса была решительно отвергнута Главреперткомом (9 мая 1928 г.) по мотивам чисто политическим. К тому времени уже набирала силу вторая волна критических выступлений "неистовых ревнителей" против Булгакова.

Руководство МХАТа решило организовать новую читку "Бега" и пригласило на заседание художественного совета театра М. Горького, Это было 9 октября 1928 года. Во время чтения пьесы (читал автор) часто раздавался одобрительный смех. Затем состоялось обсуждение. Резолюция Главреперткома от 9 мая 1928 года подверглась резкой критике. "Бег" - великолепная вещь, которая будет иметь анафемский успех, уверяю вас", - сказал М. Горький. Его поддержал начальник Главискусства А. Свидерский: "Если пьеса художественна, то мы, как марксисты, должны считать ее советской. Термин "советская" и "антисоветская" пьеса - надо оставить..."

Немирович-Данченко, который вел совещание, в своем заключительном слове поддержал высказывания Горького и Свидерского. Затем подробно остановился на возможных поправках к пьесе. "Когда Главрепертком увидит пьесу на сцене, - заключил он, - возражать против ее постановки едва ли он будет".

Создалось впечатление, что одержана победа. Уже 10 октября начались репетиции пьесы, а 11 октября в "Правде" было опубликовано официальное сообщение: "МХАТ принял к постановке "Бег" Булгакова". "Вечерняя Москва" в тот же день дала подробное изложение выступления Свидерского и информировала читателей, что МХАТ приступил к репетициям "Бега".

Однако Главрепертком не сложил оружия. Его поддержала пресса. К тому же в это время (13 октября) Горький по решению врачей срочно выехал в Италию, и МХАТ потерял самого авторитетного своего защитника. Этим моментально воспользовались противники "Бега", они придали этому вопросу политическое направление. 15 октября председатель Главреперткома Ф. Раскольников, люто ненавидевший Булгакова, направил в ЦК ВКП(б) донос на Свидерского, в котором говорилось: "На заседании коллегии... в присутствии беспартийной части аппарата Главискусства, представителей МХАТ-1 и газетных корреспондентов тов. Свидерский заявил, что Главрепертком "душит творчество авторов" и "своими бюрократическими методами регулирования обостряет репертуарный кризис".

Представляет интерес ответ Свидерского на это обвинение. "В своих оценках драматических произведений, - писал он, - Главрепертком нередко скатывается к простому противопоставлению "советских" и "не советских" пьес на основании крайне грубых признаков... Провозглашается, что мы... можем обойтись продукцией своих драматургов Киршона и Билль-Белоцерковского и нам не надо гоняться за продукцией "не наших" драматургов. Чудовищность такого рода заявлений очевидна, мимо нее нельзя пройти, так как подобные заявления не могут не вести к соответствующим "делам".

22 октября Главрепертком подтвердил свое майское решение о запрещении пьесы. Характерно, что это решение было принято вопреки мнению Свидерского, который заявил, что "Бег" окажется лучшим спектаклем в сезоне. Более того, режиссер МХАТа И. Судаков читал пьесу, по его словам, "в очень высокой аудитории, где пьеса нашла другую оценку". Но атмосфера на заседании Главреперткома была "совершенно кровожадной", как заявил тот же Судаков. Лидеры РАППа - Л. Авербах, В. Киршон, П. Новицкий, А. Орлинский и др. задавали тон обсуждению и определили ход заседания. Отрицательное решение Главреперткома по пьесе послужило сигналом к массированной атаке на ее автора и на МХАТ, который отмечал в эти дни свое тридцатилетие.