все лапами своими?
Отец Серега, техножрец Всеблагого Автогена, лет пять назад говаривал, что только Ацетиленовое Пламя избавит мир от порождений железных кораблей. Да где теперь этот Серега? Пропал вместе с послушником и своими бандурами. Еще пять лет назад ушел в тайную пещеру к огромным железным вратам, дабы вернуть в мир Повелителя, да так и сгинул. Даже пси-метка, оставленная на нем Вулфриком, бесследно исчезла, словно зело могучий боярин стер ее…
Вулфрик еще раз взглянул на Божье Око. Показалось, что в вышине, там, откуда изливался дневной свет, что-то промелькнуло, как бы говоря «делай, что должно и будь что будет». Собравшись с мыслями, Вулфрик толкнул тяжелую дверь, прошел по коридору и оказался в большой светлой комнате. Мастерская сына Персифаля была пригодна к работе в любое время суток: днем солнечный свет попадал внутрь через распахнутые настежь окна, а ночью комнату освещали яркие лампы. И хотя генератор поместья выдавал немного электричества несмотря на все усилия техножреца Герасима, на мастерскую любимого чада боярин не скупился.
— Сын, — веско проговорил Вулфрик, — мне надо поговорить с тобой.
Любимое дитятко как будто и не заметил его пришествия. А возможно и не как будто. Персифаль вдохновенным взором уставился на мольберт перед собой. Рука, сжимающая кисточку, едва заметно дрожала. Требовался завершающий штрих, а может быть, и не один.
— Сын, — чуть повысил голос Вулфрик, — у меня к тебе серьезный разговор.
Персифаль оторвался от холста и перевел затуманенный волоокий взгляд на отца:
— Папá? Как вы тут оказались?
— Я здесь как бы живу, — не удержался Вулфрик.
— Здесь? — Персифаль изумленно повернулся вокруг своей оси. — В моей мастерской?
Если бы в его словах был бы хотя бы намек на насмешку, Вулфрик обязательно бы вспылил, но в словах сына, как, впрочем, и всегда, чувствовалось настолько искреннее удивление, что возмутиться просто не получилось. По крайней мере — вслух.
Вулфрик шумно выдохнул сквозь зубы и, чтобы не наговорить лишнего, стал рассматривать стены, увешанные картинами, эскизами и набросками. И везде главным персонажем было нечто чешуйчатое, иногда зеленое, иногда — не очень, когда с крыльями, когда без, то с рогами, клыками и когтями, а то рога, крылья и когти были главными героями холста.
«Лучше бы голых баб малевал», — раздражаясь все больше, подумал Вулфрик. Сам-то он знал толк и в бабах, и в чешуйчато-когтистых тварях, по молодости успел попробовать и то, и другое. Первые приносили радость, иногда, правда, еще и детей, тварюги же — сплошное разоренье, всегда. Молодой Вулфрик просадил на подпольных боях целое состояние. Как-то так получалось, что завры и виверны, на которых он ставил, постоянно проигрывали. Судьба–злодейка!
Мда… Отдавать долги приходилось не только деньгами, но и тем, что у порядочного боярина всегда с собой. Благо среди дочек богатеев немало тех, кто хочет получить немного боярской… крови.
— Папá? — сквозь пелену воспоминаний пробился взволнованный голос сына: — Вы хотели поговорить со мной…
— Да ты что? — удивился было Вулфрик, но быстро сообразил, что сарказм может завести в очередной тупик и сурово произнес: — Да, сын. Хотел. Тебе пора жениться!
— Зачем? Я не хочу.
— Я уже все решил, мальчик, — не обращая внимания на возражение Персифаля продолжил Вулфрик. — Дита, пятая дочь боярина Остойноса. Гира, разумеется, брата нашего сюзерена, да будет слово его крепко и нерушимо. Она, конечно, не очень красива, зато у нее отличная конституция и широкие бедра, с детьми проблем не будет.
— Я не хочу.
— У Диты хорошая кровь, ни одного бездаря в предках. Да и сама обладает неплохой «пси». На десяти шагах «приказ» передать может. Не так, как я, конечно, но где еще в провинции такого таланта, как я, найти, верно? А-ха-ха-ха!
— Я не хочу.
— За это Гир обещал мне помощь в возврате Вэбэ. Сам понимаешь, нам не хватает солдат для нормального штурма, а те отродья пустошей притащили с собой тяжелое оружие, — Тут до Вулфрика дошло, что родимое чадушко не особенно и радо. — Сынок? Мне показалось, что ты сказал?..
— Я. Не. Хо-чу, — по слогам отчеканил Персифаль, яростно сверкая глазами.
— Не хо-о-очешь?.. — Вулфрик почувствовал себя спущенным воздушным шариком. Он-то, старался, договаривался, пытаясь спасти земли Владения от рейдеров с пустошей, а родимое чадушко так обламывает. — А чего ты хочешь, родной?
— Я хочу, чтобы все было по любви, папá.
— Какая любовь, сын? — возмущенно рявкнул Вулфрик. — Женишься, сунешь в супругу свой корень жизни пару раз, обрюхатишь, наследника родишь, а потом любись с кем хочешь! Хоть с чешуйчатыми, хоть с пернатыми! Ты что, не понимаешь, что сейчас важно? Я ж политику веду!
— А с мамой у тебя так же было, да?
— С мамой… С мамой! — Вулфрик взъярился. Замахнулся. — Ах ты!..
Персифаль отступил на полшага, но продолжал смотреть на отца каким-то странным необычайно внимательным взглядом, не делая попытки защититься.
— Ты… — повторил Вулфрик чуть тише.
И снова замахнулся. Опустил руку.
Он моментально погрузнел, растерял бодрость и легкость, неуверенным шагом вышел в коридор, не забыв при этом тихонько прикрыть за собой дверь. Вулфрик прислонился лбом к холодной стене, с вялым бессилием, без замаха, ударил по ней кулаком и с усталой горечью прошептал:
— Как же он похож на тебя…
Он застыл так минут на пять, возможно, простоял бы и больше, но на лестнице послушались громкие шаги и голоса, взволнованные голоса:
— Боярин! Боярин!
— Что такое? — чтобы вернуть себе былую мощь и уверенность Вулфрику не потребовалось и мгновения. — Что у вас⁉
— На Вэбэ напали! — в коридор влетел лейтенант Брэдон и захлопал глазами, привыкая к полумраку.
— Остойнос? — взревел Вулфрик, чувствуя, что его планы и надежды рушатся. — Он пришел раньше? Гир что, захотел забрать мой город сам?
— Нет, боярин, — без особой уверенности проговорил Брэдон. — На город напал ящер…
— Ящер? — недоуменно переспросил Вулфрик. — Завр? И как долго прожил этот мул в чешуе? Минуту? Две?
— Это был не завр, боярин, — облизнул пересохшие губы лейтенант и развел руки в стороны. — Это была виверна. Калхун говорит, что это была очень большая виверна. Даже очень-очень большая.
Лейтенант подумал еще немного и, упершись ладонями в стены, без особой уверенности добавил: — такая…