Она никогда не сопротивлялась побоям, которые получала ежедневно и никогда не возражала в ответ на колкости и оскорбления которые сыпались в неё из уст самых близких людей. Я до сих пор помню это злосчастное прозвище, которое её отец кидал в неё, при каждой встрече. Это было что-то вроде своеобразного приветствия с его стороны, но оно не было ласковым. «Ничтожество» — говорил он при виде дочери, «ошибка» — говорил её брат подражая отцу. Только этих двух слов мне было достаточно чтобы возненавидеть этих отморозков. Возможно вам бы хотелось спросить многое, например, что же еще делали отец и брат по отношению к Ксении? Были ли это ежедневные издевательства? Моральное и экономическое давление? Лишение еды или материальных средств? Побои? Оскорбления? Манипуляции и давление?
— Какой бы вопрос вы не задали, ответ будет один. — Да.
Меня часто выворачивало наружу при виде улыбки Ксюши. Как она продолжала держаться? Я не понимал.
Но после этого, чертого вечера все начало проясняться. Я также продолжал видеться с девушкой по вечерам, а её отец все также продолжал её «воспитывать». После банкета шума в доме только прибавилось. Частым гостем Игоря стал Григорий. По словам прислуги, он всегда являлся частым и желанным гостем для хозяина дома, говорили, что он знал Ксению еще с детства. С каждым днем девушка, которую я любил, становилась все мрачнее. Улыбка на лице уже не была постоянной, а прежде сияющие голубые глаза, которые раньше напоминали летнее небо, становились тусклыми, словно глубины Тихого океана.
Со временем я начал замечать, что что-то не так. Она резко начала путаться во времени, говорить сама с собой, молчать там, где обычно бурно выплескивала свои чувства. Вскоре она и вовсе начала шугаться воздуха. Было ли хоть что-то, что возвращало её эмоции к реальности? Было. Вернее сказать, был. Рихтер Райс. Слащавый ублюдок, так безумно одержимый моей милой Ксеньей. После банкета братья стали частыми гостями, отец девушки видел в общении младшего Райса и дочери лишь пользу. В то время как Рихтер просто пользовался ей.
Я до сих пор помню один из моих самых худших дней. Жаркая середина лета, солнечный день. Задний двор, дивный сад и деревянная беседка. Один из моих редких выходных. Решив отдохнуть я решил прогуляться по летнему саду, возможно эта была одна из самых больших ошибок которые совершил в то время.
16.07.
Идя по саду в направлении беседки, я решил присесть та открытую полянку и сделать несколько стихотворных очерков. Территория за домом была просто огромной, а дальше распологалось несколько таких домов и лес. На территории дома даже был маленький пруд. Второй раз в своей жизни я видел настолько богатый и большой дом.
Я сидел возле одного из кустарников высаженных линией по всей территории сада. Помнится мне, я уже набросал пол листа разными фразами и рифмами и вдохновленный жарким днем и чудесной погодой намеревался продолжить. Но внезапно услышал то, что слышать не должен. Сидя так сказать «в кустах» мне удалось услышать разговор Рихтера и Ксюши. Да, как и многим другим мне в детстве не раз вторили что подслушивать, а тем более подсматривать некрасиво и невежественно. Но это был вовсе не чужой для меня человек, да и уйти у меня уже не было возможности. Я не помню этот диалог в точности, но в общих чертах это выглядело так:
— Риктор*, я так устала. — Ксения прошла от входа беседки и села на лавочку, обращаясь к парню ласкательным именем, она заменяла грубую немецкую «Х» на смягченную «К» — Я уже просто не справляюсь.
— Ксень, успокойся, я уверен все не так плохо как ты думаешь — Рихтер прошел следом за Ксюшей и сел рядом. Приобняв её за талию он ласково прижался головой к её плечу. От все этой ласковой и с виду милой картины мои кулаки сжались в ярости и ревности. — Почему ты продолжаешь думать, что отец тебя ненавидит?
— Потому что все так и есть, просто тебе не понять — она тяжело вздохнула и склонила голову ему на макушку.
— Да, возможно мне многое неизвестно и я много не понимаю, но я уверен, что он не ненавидит тебя. Все-таки ты его единственная дочь. — отстранившись, он взял девушку за плечи и расплылся в улыбке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— О, Рики**, чтобы я без тебя делала. — «Рики», еще одна форма лазского обращения к Рихтеру, все эти сопли и ласки вызывали во мне еще больше бешенства чем прикосновения. Я говорил это не раз и повторю еще раз, я не был глуп. С первого взгляда было понятно, в каких отношения состоят эти двое. Это осознание приносило мне еще больше боли. Но, то, что произошло дальше, раскололо в моей груди огненное ядро.
Медленно ослабив свою хватку, парень наклонился к Ксении и та в сою очередь, приблизилась к нему и закрыла глаза. В следующую секунду последовал неизбежный поцелуй.
Я, молча, вжал пальцы, в свою ладонь, воздерживаясь от дикого желание встать и разбить лицо этого парня в кровь. Я сидел тихо и молча, смотря на этот приторный и ненавистный мной поцелуй. Дождавшись их ухода, я тоже встал. Медленно, не слыша собственных шагов, я направился в комнату.
Открыв окно, я узрел дивный, буквально чудесный пейзаж. Мне виднелся маленький пруд, несколько домов и хвойный лес. Ветер обдувал лицо и даже сдул бумаги со стола. Впереди был еще один выходной, бумагами я мог заняться позже. Медленно опустившись в кресло, я достал из своих джинсов пачку красного Marlboro. Следом я достал из пачки сигарету, а после поджог её старой бензиновой зажигалкой с изображением двуглавого орла. Прошло много времени с тех пор как я курил последний раз, но считать сколько именно мне было лень. Сделав пару затяжек я пришел к выводу, что возможно это самое худшее, что я когда либо курил. Но этот приторный вкус никотина и жженой трав давал мне хоть какую-то связь с реальностью, с помощью одной сигареты я мог с легкостью понять, что все происходящее не сон, а как бы, то, ни было, суровая реальность. Сама мысль от этого било меня словно я находился на боксерском ринге. Но лучше б уж я был там, чем просто сидеть в комнате, потягивая паленые сигареты и смотря в распахнутое окно. Это слащавое «Рики» эхом вонзалось в мой мозг. Я готов был отдать все что угодно, лишь бы не слышать, лишь бы не видеть и не понимать, что между ними что-то есть. Я бы мог отдать все, чтобы не влюбляться.
Выкуривая уже вторую сигарету, я задумался, всегда ли любить было так больно? Мог ли я забыть эту боль, взявшуюся в груди из неоткуда? Со временем, я пришел к выводу, что слишком сильно воспринимаю свои чувства. Возможно лишь по той причине, что не влюблялся раньше. Или же это было из-за того насколько часто я нахожусь с Ксеньей наедине? Я не знал ответов, как и не знал откуда появляются все вопросы.
Вскоре наступил вечер, предупредив напарника, о том что меня не будет на ужине, я взял свою старую тетрадь, достал из письменного стола ручшуку и принялся писать. Казалось, что я не дотрагивался до этих листов так долго, что они успели покрыться слоем пыли, но при каждой поездке я брат тетрадь с собой. Временами, она заменяла мне мое сердце и душу, была наполнена всеми чувствами и эмоциями, которые мне нельзя было выражать. Я буквально раз прикоснулся к листу, но в следующее мгновение он оказался исписан.
Я пишу стихи тихим вечером.
Я пишу стихи в своей комнате.
Мне сегодня просто делать нечего,
Я на веки погряз в этом омуте.
Я сижу над тетрадкой у столика.
Наблюдаю за звездами яркими.
Мне сегодня хотелось бы дождика,
И твои объятия жаркие.
Я тихонько лежу тихим вечером,
Безустанно смотрю в потолок.
Мне сегодня просто делать нечего,
Словно в горле застрял комок.
Я тихонько сплю в темной комнате.
И мне снятся счастливые сны.
Снова вижу небо звездное,
И тебя в далеке у сосны.
Я пойду по тропинке истоптанной.
Сяду рядом и обниму.