Читать интересную книгу Новая эра. Часть первая - Наум Вайман

а было так: приснилось мне, будто мы на корабле, молодые, как в Друскениках, на верхней палубе, внизу океан свинцовый, сверху небо в тучах и когда ты входишь в меня, мы взлетаем и торчим там, между небом и землей и слышим божественной красоты музыку… а потом я брожу по каким-то каютам и ищу тебя долго и глухонемею… потом ты меня находишь в какой-то темной каюте (только редкие лучики света пробиваются через жалюзи) и говоришь-говоришь, а я не слушаю и сказать ничего не могу… и никакой музыки… и просыпаюсь вот в таком состоянии полной апатии и никак не выхожу из этого… вот написала и чуть отлегло, но…

Эй, подруга, ты это брось. К черту апатию. А вообще кончать надо эти игрища в дневники. Я же пошутил, понимаешь? Может, просто позлить тебя хотел, перестарался, кажись…

9.2. Креститель у Матфея – ярый, сокрушительной воли проповедник

«Змеиное отродье! Кто внушил вам мысль, что избегните возмездия? Только не вздумайте говорить в душе: „Наш отец – Авраам“! Уже лежит наготове топор у кормля дерев: дерево, не приносящее добрых плодов, срубают и бросают в огонь. Я омываю вас водой в знак покаяния, но Тот, кто идет за мной, омоет вас Духом Божьим и огнем. Он провеет зерно на току: пшеницу соберет в закрома, а мякину сожжет в огне неугасимом».

И не про любовь тут сказ, а про огонь для неверных.

Вдруг ясно вспомнил скрипачку, ее смущенную улыбку, ласковый взгляд, и опять защемило. А я даже не попытался достать ее телефон…

10.2. От Л:

а помнишь, как ты порезался, когда лысину брил и приехал с кровавой лысиной? я когда в записках дошла до эпизода в «Бернард Шоу», где ты «счастлив», а она тебе говорит какая у тебя самая красивая лысина в мире, меня такой смех разобрал, что я даже прослезилась…

Ф молчит, не пишет…

Матвей – Науму

По правде говоря, силы мои на исходе (а вера в то, что возможно хоть какое-то понимание, почти полностью иссякла, и я проговорю некоторые мысли просто по инерции, из уважения к количеству исписанных ранее страниц).

Классический Ритуал, инвариантную формулу которого вывел В. Н. Топоров, нацелен на восстановление пошатнувшегося порядка, он «подражает» теогоническому процессу. Его участнику кажется, что, воспроизводя «первоначальные» действия Демиурга, он «помогает» восстановить порядок мироздания, как-то: помогает солнцу – взойти, весне – наступить в положенное время и т. п. Исходя из нашего сегодняшнего «здравого смысла», он занимается ерундой: мы-то знаем, что солнце взойдет независимо от телодвижений раскрашенных дикарей. Однако у ритуала есть другая сторона, скрытая от сознания его участника. В процессе исполнения ритуала переживаются определенные психологические фазы: отождествление себя с «вредителем», борьба с ним, смерть и воскресение. Иными словами, участник ритуала испытывает катартическое переживание. Но сам-то он об этом не подозревает! Его сознание обращено на «внешние» объекты, а не на структуру внутреннего переживания. Обнаруживается фундаментальное различие между тем, что на самом деле имеет значение для выживания (спасение посредством психологического механизма снятия индивидуации), и тем, как понимается (осознается) смысл происходящего его участником («духовно-материальное» воздействие на внешние по отношению к индивиду силы). Ритуал двойственен (двуедин), причем принципиально: это так и должно быть, что его участник не осознает, что «на самом деле» имеет решающее значение. Никто не скажет: пойду-ка я на сеанс сотериологии, сниму накопившуюся индивидуацию. (Этого не мог сказать дикарь, но также не скажет этого и сегодняшний рафинированный посетитель театра: внутренняя, психологическая сторона архетипа является действенной, пока она остается неосознанной). На исходе фазы сотериологического синкретизма двуединый ритуал естественным образом распадается на две составляющих. Та его сторона, которая «отвечает» за «внутреннее переживание», превращается в культурный (т.е. игровой, «рампированный») феномен, который отметает объекты внешней направленности – и, соответственно, ВЕРУ в них. Участник культурного действа вообще не объясняет себе, чем он занимается, он просто испытывает удовлетворение (когда же пытливый ум все же подыскивает «объяснения» типа «воспитательного», «познавательного», «гедонистического», они только затемняют суть происходящего, вплоть до разрушения самого эстетического феномена). Если бы даже и было найдено «правильное» объяснение (твой покорный слуга считает, например, что «ухватил-таки Бога за яйца»), оно ничего бы не добавило к эстетическому переживанию, а вот убавить могло бы… Как видишь, у этого (культурного) продукта распада былого ритуального единства нет ничего общего с ВЕРОЙ! Можно «верить» или не «верить» в ту или иную интерпретацию (теорию) данного феномена, но ведь совершенно ясно, что слово «вера» употребляется здесь метафорически; здесь как раз нет места вере, здесь идет соревнование рациональных аргументов, гипотез, идей, то есть идет нормальный познавательный (чтобы не сказать «научный») процесс, противоположный тому, что в точном смысле слова называют ВЕРОЙ. Такая ВЕРА полностью отошла ко второму продукту распада ритуального синкретического единства – к религии. Религия контрсубъективна: она должна убедить своего адепта, что в ее таинствах важно не внутреннее переживание, а буквальное участие в нем потусторонних (трансцендентных) внешних сил. Религия требует ВЕРЫ в них, и в этом отношении ты совершенно прав, говоря, что «верить приходится в то, чего нет». И адепт веры прекрасно осознает, что он не ваньку валяет, не «оттягивается», а именно спасается (чего не должен сознавать участник культурного действа). Итак, противоположность между религией и культурой, между ВЕРОЙ и «эстетическим удовлетворением» (это слово больше подходит, чем «удовольствие») так велика, как только может быть велика противоположность между взаимоисключающими крайностями, и ты по обыкновению превращаешь все во вселенскую смазь и разрушаешь весь смысл того, что мы, как мне казалось (наивный человек!), достигли, когда называешь культурные архетипы предметом ВЕРЫ. Я не говорю уже об «эзотеричности» фразы «вера – это психологический механизм выживания, а не сотериологический». Как будто сотериология может действовать как-то иначе, нежели через тот или иной психологический механизм. Весь вопрос в том, что это за механизм; как я пытался показать, в случае культуры и в случае религии действуют совершенно разные, можно сказать, противоположные, сотериологические (и, соответственно, психологические) механизмы.

Если согласиться, что ритуал по природе «двуедин», т.е. обладает разнонаправленными потенциями, то я не понимаю, что мешает выдвинуть такое предположение: «жреческий» потенциал используется преимущественно для обеспечения «мирного течения жизни», а «магический» – в экстремальных ситуациях. Жрец следит, чтобы утром солнце встало и за зимой пришла весна, а Маг ловит человека на пределе его сил, «в минуту жизни трудную». Если не убеждают «примеры из жизни», так вот тебе образчик объективного этнографического наблюдения. Цитирую Малиновского: «представим себе те обстоятельства, в которых мы встречаем магию. Человек, занимающийся разного рода практической деятельностью, попадает в тупиковую ситуацию… Знания отказали, прошлый опыт и технические навыки не помогают – человек чувствует себя беспомощным… Его организм воспроизводит действия, которые предполагает осуществленная надежда… Они (действия) порождают то, что можно назвать распространением эмоции во вне через выражение ее в слове и действии, которыми человек как бы инсценирует желаемое событие. Однако во всем этом взрыве психической активности главенствующее место занимает образ цели и т.п.» (с. 79—80) Думаю, что поведение дикаря, попавшего «в тупиковую ситуацию», не слишком сильно отличается от соответствующего поведения цивилизованного человека «типа я». Я не знаю ни одной эпохи в истории, которая обходилась бы без магии, и, естественно, признаю это. Всегда «магически предрасположенные» люди находили повод ждать конца света и практиковали магию – и всегда, тем не менее, находились жреческие силы, поддерживавшие стабильность; не бывает «только мирного» и «только эсхатологического» времени, любое время амбивалентно, хотя и склоняется, в большей или меньшей степени, «в сторону Жреца» или «в сторону Мага». Одним снится покой, а другим конец света и Конь Блед и Сидящий на нем, и имя ему Смерть. Жизнь, тем не менее, продолжается, но поскольку человечество не вечно, у Мага есть неисчерпаемый (до действительного конца света) ресурс воспроизводства, тут ты прав.