Читать интересную книгу Миссурийские разбойники - Густав Эмар

К великому удивлению толпы, остававшейся на улице с упорством, свойственным праздным массам, лошади переселенцев были расседланы, повозки поставлены в сарай, а любопытные, несмотря на свои усилия, никак не могли добиться сведений о причинах, побудивших переселенцев поступить подобным образом.

Через день, незадолго до восхода солнца, Джонатан Диксон, вставший с рассветом, наблюдал в конюшне за тем, как его сыновья и слуги кормили лошадей; внезапно на улице поднялся необычный шум, похожий на стук колес нескольких экипажей, и в ворота той гостиницы, где поселился переселенец, раздались три или четыре громких удара.

Любопытный, как вообще все американцы, Джонатан поспешил из конюшни в большую залу. Каково же было его удивление, когда он вдруг очутился лицом к лицу с Сэмюэ-лем Диксоном, своим братом. Именно честный фермер был причиной такого шума. Хозяин гостиницы, еще сонный, отворил ему ворота.

— Как! Это ты, брат?! — воскликнул Джонатан, увидев его.

— А кто же еще, позволь спросить? — ответил фермер, смеясь. — Или тебе неприятно меня видеть?

— Напротив, но я не ожидал тебя так скоро.

— Полагаю; но я рассчитал, что если не потороплюсь, то, пожалуй, не увижусь с тобой, и предпочел приехать немного пораньше.

— Как вы прекрасно придумали, брат, — сказала миссис Диксон, появившаяся в эту минуту.

— Не правда ли, сестра? Кроме того, я знал, — прибавил Сэмюэль с насмешливой улыбкой, — как мой брат торопится прибыть на знаменитую плантацию, которую он ищет, и не хотел заставлять его ждать.

— Прекрасно рассудил, — сказал Джонатан, — ты умеешь держать слово, брат.

— Это мне всегда говорили, — ответил Сэмюэль.

— Теперь я слушаю тебя. О каком это важном деле ты хотел поговорить со мной?

— Это правда, — сказал Сэмюэль, потащив брата к двери. — Поди-ка сюда.

Джонатан пошел за братом, и скоро они вышли на улицу, заставленную пятью нагруженными повозками, запряженными сильными лошадьми и окруженными двенадцатью слугами.

— Ну что? — спросил Джонатан, повернувшись к брату.

— Смотри; что ты видишь?

— То, что ты видишь сам: повозки, лошадей, работников.

— Прекрасно. Знаешь ли ты, что это значит?

— Я тебя не понимаю.

— Это значит, — бесстрастно продолжал фермер, — что так как мои замечания были бесполезны и ты упорствовал в твоем безумстве, то, как твой старший брат, я счел своим долгом не бросать тебя на том нелепом пути, на который ты вступил. Я продал все и приехал. Я еду с тобой.

— Ты это сделал, брат? — вскричал Джонатан, глаза которого наполнились слезами.

— Ты моя единственная родня; куда ты поедешь, туда поеду и я. Но, повторяю тебе, мы с тобой два безумца, и я, быть может, еще больше тебя! Как всегда, я рассудил верно, а поступил, как ребенок.

Вся семья обожала дядю Сэмюэля; велика была всеобщая радость, когда его намерение стало известно. В особенности радовалась Диана.

— О, добрый дядюшка! — вскричала она в слезах, бросившись к нему на шею. — Вы сделали это для меня?

Фермер поцеловал ее и, наклонившись к ее уху, шепнул:

— Тс-с! Неужели ты думаешь, что я бросил бы тебя, племянница?

Через два часа караван, увеличившийся вдвое, отправился в путь, взяв направление на север.

ГЛАВА IV. О человеке, который макал сухари в воду и припеваючи ел сардинки

Наступили первые дни октября; довольно сильный мороз освободил ту страну, куда мы переносим наше действие, от комаров, которые в жаркое время года кишат бесчисленными мириадами у воды и под густыми ветвями девственных лесов, составляя страшный бич тех краев.

Через несколько минут после восхода солнца путешественник на великолепной вороной лошади, в костюме лесного охотника, что с первого взгляда показывало его белое происхождение, выехал шагом из высокой дубравы к обширному лугу, тогда почти неизвестному самим охотникам, этим смелым исследователям прерий. Луг этот находился недалеко от Скалистых гор, на землях, принадлежащих индейцам, по крайней мере в восьмистах милях от самых близких поселений переселенцев иамериканских плантаторов.

Путешественником этим был Оливье. Как видит читатель, наш герой проехал значительное расстояние с того дня, как прибыл в Америку и высадился в Бостоне.

Только два месяца прошло с тех пор, а он, как и намеревался, все ехал вперед, упорно направляясь к северу, и постепенно проехал все провинции молодой американской республики, останавливаясь только для того, чтобы подкрепить свои силы и силы своей лошади, после чего миновал границу поселений и углубился в прерии.

Он был счастлив, потому что впервые в жизни чувствовал себя свободным и избавленным навсегда — по крайней мере, он так думал — от тяжелых оков, которые цивилизация в своем узком и деспотическом эгоизме налагает на своих детей.

Оливье также начал учиться ремеслу охотника — сложному ремеслу, перед затруднениями которого часто отступают даже самые энергичные натуры. Но Оливье не был человеком обыкновенным. Он был молод, обладал необычайной силой и ловкостью; сверх того, он имел железную волю, которой ничто не может препятствовать и которая совершает великие дела, львиное мужество, не пугающееся никакой опасности, и неукротимую гордость: надменный молодой человек отрезал себе путь к отступлению и скорее умер бы, чем вернулся в общество, не исполнив добросовестно трудной задачи, добровольно возложенной им на себя.

За эти два месяца с ним произошло много приключений; много раз он выдерживал трудную борьбу, преодолел немало опасностей, самая ничтожная из которых заставила бы задрожать от страха даже самого храброго человека, опасностей всякого рода, исходящих от людей, от животных и от самой природы.

Он вышел победителем из всех этих битв, и смелость его только увеличилась, а энергия удвоилась. Его обучение жизни в прерии кончилось, и теперь он с полным на то основанием считал себя настоящим лесным охотником, то есть человеком, которого даже самые необычайные перемены, самые страшные катастрофы не могут удивить, не заставят отступить ни на шаг и которого могут взволновать только величественные картины дикой природы.

Мы сказали, что молодой человек остановился, выехавиз высокой дубравы, чтобы вдоволь налюбоваться великолепным ландшафтом, неожиданно представившимся его глазам.

Перед ним расстилалась обширная долина, пересекаемая двумя реками, довольно широкими, которые, протекая параллельно на протяжении нескольких миль, в конце концов сливались и впадали в Миссури, чья широкая серебристая скатерть составляла белую туманную линию на краю горизонта. На мысе, выдававшемся посреди первой реки, находился чудный боскет из пальм, лавров и магнолий, пирамидальная вершина которых составляла правильный конус и которые блестящей зеленью своих листьев оттеняли ослепительную белизну цветов, их покрывавших, несмотря на время года; эти цветы были так велики, что Оливье, хотя и находился на расстоянии более мили от них, легко их различал.