со страхом ожидая, как в еду подмешают отраву. Так оно и будет — щедро добавить в мясную подливу или соус чеснока и специй, они вкус яда перебьют.
Слугу попытаться за глотку поймать?!
Заставить его есть поперед себя?!
А ведь это выход, правда, временный. Можно „слово и дело государево“ выкликнуть, обвинить Толстого — но то временный выход — это не избавит от путешествия в Петербург и скорого знакомства с палаческим искусством. Так на меня самого в кандалы закуют.
Нет, такой вариант не нужен!»
Алексей перевернулся на бок, схватил ладонью угол одной из подушек. Ситуация действительно паршивая, и что самое худое в ней, что нет времени осмотреться. Пару дней протянуть можно, симулировать болезнь даже не придется — все видят, что царевич слаб и отвезти его в столицу нельзя, потому что в дороге помереть может.
Мысли были прерваны скрипом двери — в комнату вошел слуга и низко поклонился, коснувшись рукою пола.
— Ох, баньку протопили на славу — на этом постоялом дворе она есть, а вот до самой Риги по дороге и не встречались. Все немчины и чухонцы в кадушках моются, аки свиньи в корытах. Там сидят задами, а потом той водой лицо себе моют, а прежде туда грязь смывают и харкают, нечестивцы. Воистину непотребство вершат не людское, в грязи телеса свои держат, и тем гордыню свою тешат!
Речь слуги лилась легко, он производил впечатление совершенно искреннего и честного человека, что готов угодить своему хозяину. Вот только глаза рыскали из стороны в стороны, стараясь не посмотреть прямо в лицо царевича. И это Алексея сразу насторожило.
— Бабы и девка, дочь хозяйская, все отскребли как надобно, венички дубовые, березовые, из лапника — какие для хворости полезны. Будем болезнь из тебя выгонять, царевич — банного духа нечистая сила боится, бежит от него сразу во все стороны. А мы и осиновую кору запарили, дюже полезна она, любую порчу наведенную враз отведет и злую силу на себя примет. Недаром, кол осиновый упырям и вурдалакам в грудину втыкают — кора ведь дерева этого для людей целебна, и пользу немалую приносит.
— Попить бы, — попросил Алексей, усаживаясь на кровать. Обрезки из валяной шерсти принесли, в них он и сунул голые ступни.
— Это сейчас, царевич, — слуга тут же вышел, оставив дверь приоткрытой. Судя по падающей тени, возле стены стоял охранник. Через минуту послышались шаги — то предатель уже возвращался обратно. И тут Алексей услышал шепот военного, что стоял на карауле:
— А ну-ка испей на моих глазах, Ванька — то приказ капитана Румянцева! И мне дай отведать!
— На вот, видишь — не подлито зелье, с бочонка набирал, что в кордегардии стоит! Мы приказ Петра Андреевича блюдем!
— Блюди, раз приказано — но у меня свой капитан! И будешь при мне есть, и пить все, что царевичу несешь, и я, али драгун за тобой проверять будем! Мало ли что — а если колдун через еду сильную порчу на царевича наведет?! Прошлый раз непонятно чем его опоили!
«Круто они за охрану моей персоны взялись — теперь риск отравления стал минимальным. Ванька теперь не станет отраву в питье подсыпать — сам помрет от оной добавки. И блюда с едой проверять станут — так что можно есть и не бояться, что яда в них подмешают!»
— А вот и квасок хлебный, вон как запахом шибает!
Алексей взял резной ковш, отпил пару глотков — холодный и вкусный квас, шипучий — намного лучший, чем продавали в бочках летом. Видимо, с течением времени о старинных рецептах просто забыли. Впрочем, в советское время многообразия не наблюдалось, но всяко-разно было лучше, чем то непотребство, которое сотворили за страной за три года.
Недопитый квас слуга опрокинул в несколько глотков, довольно осклабился, снова заговорил приветливо:
— Пойдем, кормилец, помогу дойти до баньки. А там всласть тебя попарю — болезнь и покинет твои телеса.
От нательной рубахи неприятно шибало застарелым потом, да так что Алексей поморщился. Ему сильно захотелось в баню — лечь на полку и дышать березовым духом. У сестренки банька на даче хоть и маленькая, но дышать там было в удовольствие, и глаз чужих нет. В общественные бани лучше было не ходить, зачем людям удовольствие портить лицезрением обгорелого, в рубцах тела.
Пошатываясь, Алексей вышел из большого дома во двор, его сильной рукой поддерживал под локоть слуга. Напротив стоял постоялый двор в два этажа, строения шли полукругом — амбары, конюшни, какие-то непонятные пристройки. А вот людей не наблюдалось, кроме десятка солдат в зеленых и синих мундирах. В руках фузеи, у каждого короткая шпага, на головах треуголки. Но все уважительно кланялись царевичу, но Алексей видел, что сопровождают его настороженными взглядами.
— Сейчас всласть попаримся, государь-царевич, — слуга его вел к большому дому, в котором сразу угадывалась баня — и труба дымила, и гора поленьев. А в открытую настежь дверь вываливались клубы горячего воздуха. В них виднелся здоровый, с обнаженным торсом мужик, поигрывающий зажатым в мощной ладони банным веником…
Глава 7
Турки встретили беглецов нарочито гостеприимно — шведскому королю отвели приличный дом в Бендерах, разместили и три сотни шведов, выделив достаточные деньги на их содержание. Даже гетмана Мазепу с его казаками приютили, хотя, по слухам, это обошлось старому пройдохе в приличный бакшиш на пару бочонков золота.
И потянулись тягостные дни — Карл не хотел возвращаться в Швецию в роли короля-изгнанника, хотя министры и младшая сестра принцесса Ульрика-Элеонора заклинали его вернуться как можно скорее. На что он тогда надеялся — только на войну между султаном и московским царем, потому что хорошо понимал, что резко усилившаяся Москва стала очень опасным противником для крымского хана, а, значит, и для Оттоманской Порты.
В это же время царь действовал крайне решительно — захватил и уничтожил Запорожскую Сечь, начисто истребив оказавшихся в гнезде казаков. Сбежавшие на юг запорожцы получили покровительство от крымского хана, который разрешил им в низовьях Днепра основать новую Сечь.
Владыка огромной Московии двинул свои полки на север, и в течение 1710 года были захвачены полностью все ливонские земли Швеции с главными городами Рига и Ревель. А затем наступила очередь Выборга и Кексгольма — русские полки вторглись в Финляндию.
Вот тут моментально воспрянули духом побежденные Карлом монархи — датский Фредерик и саксонский курфюрст Август, снова ставший польским королем. Власть шведов на Балтийском побережье ослабела, и этим моментом воспользовался курфюрст Бранденбурга