родовую знать, заводил разговоры, делал намёки. Обозлённые опричниной бояре не таились. Вовсе осатанел царь, всех ведёт к погибели, вот ежели бы тебя, князь, на царство, снова бы ожила Русь.
Обозначенного месяца не прошла, а уж список из тридцати бояр был у царя. Предав сообщников, сберёг князь Владимир на время себя и семью, да не сберёг душу. Когда поползли в Дмитров чёрные вести о расправах над боярами из списка, лишился князь сна, стал чахнуть, всё чаще думал о смерти. После того, как лёг на плаху последний из тридцати обречённых, понял Старицкий: теперь мой черёд. И когда в начале октября пришёл вызов в Слободу, он уже знал, зачем зовёт царь. Сказано было взять с собой жену и младшую дочь, а прочих детей оставить. И это понял князь.
...Седьмого октября Старицкие приехали на ямскую станцию Богана, в нескольких верстах от Александровской слободы. Здесь им было указано ждать. Ночевать в ямской избе Старицкие побрезговали. Княгиня с дочкой легли в походном шатре, привычный к походам князь приказал сделать себе ложе под открытым небом. Слуги нарубили елового лапника, застлали медвежьими шкурами, сверху князь укрылся подбитым мехом плащом.
Лёжа вверх лицом, князь глядел в ночное небо, унизанное гирляндами звёзд, и ему казалось, что он летит стремглав в эту чёрную бездну, омываемый звёздным дождём от земной скверны. Он знал, что смерть совсем рядом, он знал, почему Иван приказал взять с собой жену и младшую дочь, а сыновей и старшую дочь разрешил оставить. Вторым браком Старицкий был женат на двоюродной сестре Курбского, и это родство обрекало на гибель княгиню и их любимицу девятилетнюю резвушку Евдокию, Дусеньку. Жена догадывалась, что их ждёт, но по молчаливому уговору они не обсуждали предстоящее. И теперь, лёжа под звёздным небом, князь Владимир благодарил Господа за то, что Иван пощадил детей от первого брака, и, значит, род Старицких не пресечётся.
Сон сжалился лишь под утро. Когда князь Владимир разлепил прихваченные утренним заморозком веки, в лицо ему уже светило холодное осеннее солнце. Прямо над ним, нагло щуря светлые глаза, стоял бывший старицкий доезжачий Васька Грязной в чёрном опричном кафтане. Рядом, набычась по обыкновению и тупо расставив ноги, сопел Малюта Скуратов с кистенём в руке. Приподнявшись на локте, Старицкий увидел, что лагерь окружён чёрными всадниками, вокруг шатра в лужах крови валяются его слуги.
— Вставай, князь, обедню проспишь, — хохотнул Васька. — Что вылупился, аль не признал?
2.
Девятилетняя Дусенька, баловница и отцова слабость, всю дорогу радовалась тому, что они покинули скучный Дмитров и едут, наконец, в Москву. Маменька разрешила ей надеть ни разу не надёванный лазоревый душегрей, и теперь Дусенька недоумевала, почему маменька не дивится тому, какая она хорошенькая в новом душегрее, и почему молчит, поникнув головой, батюшка. Обидевшись, Дусенька стояла, выпятив животик и обиженно оттопырив губу, снизу вверх озирая обступивших их чёрных людей. Потом она увидела дядюшку-государя в монашеском платье и, как учила маменька, низко поклонилась ему. Но дядюшка был сердит и даже не поглядел на племянницу. Он смотрел на батюшку и что-то ему выговаривал...
Взяв из рук Малюты чашу, царь протянул её Старицкому.
— Этим ты хотел меня угостить? Испей сам!
— Руки на себя накладывать не стану, — хрипло проговорил Старицкий. — Хочешь казнить — казни. На тебе будет моя кровь, Каин!
— Ну, как знаешь, — хладнокровно усмехнулся царь. — Хотел тебе полегчить по-родственному. Коли так, не прогневайся, ежели мои ребята с княгиней позабавятся. Да и дочка у тебя уже заневестилась.
Мужество сразу оставило князя. Задрожав нижней челюстью, он опустился на колени.
— Дочь пощади, Иван! Ты ведь тоже отец.
— А ты моих детей пощадил бы, ежели бы я не выжил тогда? — прошипел царь. — Твоя мать Ефросинья их бы своими руками передушила! Скажешь, не так?
— Встань, князь, — подала голос княгиня. — Кого просишь?
Твёрдой рукой княгиня взяла чашу, отпила сама, ласково пошептав на ухо, дала выпить дочери, потом протянула чашу мужу, а когда тот выпил, утёрла ему губы платком и крепко поцеловала.
Яд был скорый. Царь со звериным любопытством наблюдал за его действием. Девочка почти не мучалась, княгиня, задыхаясь, пыталась ногтями разодрать себе шею, князь долго катался по полу в корчах. Наконец все трое затихли.
Царь вышел на крыльцо. Внизу жалко грудились люди Старицких, ближние слуги, мамки и няньки. Царь тяжело посмотрел на них, потом перевёл взгляд на кур, бродивших по двору.
— А ну, бабы, наловите мне кур к обеду! Которые поймают, тех помилую. А чтоб гоняться сподручней — скидайте одёжку!
Весёлым гоготом встретив царёву шалость, опричники мигом сорвали с женщин одежду, подкалывая саблями, погнали по двору. Обезумев от страха, стыда и боли голые, простоволосые бабы и девки кинулись ловить, но отчаянно клохчущие куры не давались в руки, пропархивали меж ног.
Вдоволь насмеявшись, царь махнул рукой. Опричники подняли луки и, похваляясь меткостью, в минуту утыкали женщин стрелами, как ежей.
...В тот же день царь снарядил опричников в Белоозеро, где в Горицком монастыре жила насильно постриженная Ефросинья Старицкая. Вместе с княгиней добровольный постриг приняли все её ближние боярыни. В келейной тишине монахини занимались золотым шитьём и достигли такого искусства, что заказами монастырь был завален на год вперёд.
Ночью ворвавшись в монастырь, опричники согнали всех монахинь вместе с Ефросиньей на речные струги и повезли по Шексне. В дороге старая княгиня от кого-то узнала о гибели сына, невестки и внучки и в тот же миг помешалась, с воплями кидалась на опричников, царапалась как дикая кошка. Стало ясно, что дальше везти её нельзя, и командовавший опричниками Пётр Зайцев приказал затолкать вместе с Ефросиньей всех монахинь и слуг в походную баню на корме струга. Потом баню затопили, заткнув тряпками дымоход. Примерно через полчаса всё стихло.
Со Старицкими было покончено. Пал последний удельный князь, перевернулась последняя страница Руси великокняжеской.
3.
Весь октябрь кружил над Слободой багряный листопад. В холодных сумерках всходила над низким небом зловещая красная звезда — звезда Малюты Скуратова. Опричнина опутала страну липкой паутиной тайного сыска, а посередь этой паутины огромным рыжим пауком сидел Малюта, чутко ловя толчки очередной зазевавшейся мухи.
Дурной болезнью поразила Русь всеобщая страсть к доносу. Великий стук не смолкал в городах и весях. Брат доносил на брата, слуга на господина. Кто-то мстил, кто-то завидовал, чаще всего