Во рту собирается желчь, которую отчаянно хочется сплюнуть, в грудной клетке теснит. Нет, это не ревность…
И я прекрасно понимала, что я не первая и не последняя в этой ветхой землянке. Но понимать и знать наверняка…
Кто они были? Как умерли? Он…легко отпускал их? Сам…убивал???
Мне обещал, что не убьет, а им?
Просто отдавал стае?
Волк сказал, что сбор стаи будет на восьмой луне…
Он просто отдаст меня им, наигравшись, да???
Желчь в горле подступает так близко, что это невозможно контролировать. И меня вырывает прямо на земляной пол. Тело слабеет, выступает испарина. Как же это противно всё. И просвета нет. Здоровой рукой убираю налипшие на лоб волосы. Потом, тяжело поднявшись, ищу вчерашние тряпки, чтобы прибрать за собой. Пока навожу порядок, в голове мелькают картинки из такого далекого, что, кажется, уже и не моего прошлого.
Мытье полов, знакомое с раннего детства, всегда расслабляло меня. Еще с тех времен, как моя мать на Земле работала в доме фрая – наместника нашего сектора, а я помогала ей…Моя мать была его тайной любовницей, и мы не боялись депортации. Не знали голода и холода, думали, что под защитой. Считали, что нам повезло. Мыть полы у того фрая было чуть ли не почетной миссией для меня, обеспечивающей вполне сносное по земным меркам будущее.
Но потом фрая- наместника поймали на взятках и связях с ополченцами и сослали с Земли. Мать мою отправили в поля, а меня, молодую и здоровую, привезли на Вальден, планету – столицу Волчьей Конфедерации, чтобы там я стала сосудом для размножения какого-нибудь знатного фрая, которому не может родить его слабая пара.
С тех пор я не мыла полы. Лишь вспоминала, как была счастлива и спокойна, когда все мои обязанности заключались в том, чтобы помочь матери убирать огромный дом знатного фрая – наместника нашего сектора…
Пока я оттирала землю и собирала рвоту, окончательно взяла себя в руки. Не время жалеть себя…
Быстро оделась и аккуратно сложила рюкзаки обратно, заодно посмотрев, что еще хранится в сундуке. Выданный мне топор, чей-то арбалет, десять стрел, еще один красный плащ, сильно изодранный, зимняя куртка жертвенной девушки – видно сбрасывали сюда в холодный сезон, фонарики, компас, много всяких мешочков с какими- то травами, пара пузырьков с черной мазью, которой волк лечил меня, чистые тряпки, мужская теплая куртка звездного пилота…
Заинтересовавшись, выуживаю ее из сундука. Веду пальцами по нашивкам…Я плохо в них разбираюсь, но кажется вот эта стрела на фоне пасти выдается за мужество? Это…Гера?
Отодвигаю от себя куртку, держа навесу. Размер, кажется, его.
Приближаю снова и нюхаю ткань, зарываясь в нее носом. Хотя это глупо – даже если куртка изначально не его, то здесь ведь именно волк ее носит. Взгляд перемещается с куртки на самое дно сундука, и я застываю, облизывая вмиг пересохшие губы. Потому что там, на дне, лежит лазерный короткоствольный пистолет, который обычно носят при себе пилоты Конфедерации. Сердце подскакивает куда-то к горлу, когда нагибаюсь за ним и дотрагиваюсь подрагивающими пальцами до пугающе холодного металла. Веду по линии заряда на рукояти. Полная…Волоски на загривке встают дыбом. Я пару раз видела последствия выстрела из него… Мало что останется…Даже от мощного Гера…
Так…Надо подумать. Подумать…
Неужели он настолько доверяет мне, что оставил в землянке заряженное оружие. А если я захочу убить его? В любом случае – последнее, что мне сейчас нужно – это то, что он поймет, что я видела его. Быстро складываю все вещи обратно, стараясь уложить их в том же порядке. Даже найденную одежду снимаю с себя. Лучше быть голой, чем мертвой. И, управившись, аккуратно прикрываю сундук и сажусь за разделку местного то ли хорька – то ли зайца любезно оставленным рядом с тушкой перочинным ножом.
К тому моменту, как Гер глубокой ночью заходит в хижину, я уже выть готова от тоски. Сердце моментально начинает биться часто-часто от нервного возбуждения и иррациональной радости увидеть хоть кого-то живого, способного поговорить с тобой. Хотя всё это время я не бездельничала и каждую минуту пыталась себя занять. Помимо убивания времени моя суета давала еще один побочный, но важный эффект. В работе мысли не крутились вокруг того, насколько безнадежно мое положение, и итог все равно будет один…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Волк стряхивает росу со вставшей дыбом густой шоколадной шерсти, рыжеватой в отблесках горящего очага, и, медленно распрямляясь, ведет носом в сторону сваренной похлебки. Кореньев, как и трав, по понятным причинам там нет, но воды я налила специально мало, и в итоге получился очень густой мясной бульон, которым сейчас насквозь пропахла вся хижина. Еще мне остро не хватало соли, но не факт, что она у них есть вообще…
– Смотрю, тебе лучше, – мажет Гер по мне оценивающим взглядом, задерживаясь на тонкой шкуре, в которую я обмоталась, подвязав ее несколькими тряпками, раньше служившими мне бинтами – хоть какое-то одеяние.
– Ну, накладывай тогда…хозяйка.
Криво улыбается, разминая шею. Потягивается во весь свой могучий рост, выставляя обнаженное тело во всей красе. Невольно краснею и опускаю взгляд, поднимаясь с настила, на котором сидела. Хочется напомнить ему, где хранятся штаны…
Слежу за ним боковым зрением, пока беру миски, сложенные горкой в углу. В груди разбухает от напряжения, когда он расхаживает за моей спиной голый – в избушке будто становится еще теснее…
Но Гер и не думает одеваться, растягивается полулежа на настиле, сверля меня янтарными звериными глазами, полуприкрытыми потяжелевшими веками. Берет миску у меня из рук, криво улыбается опять и хлопает ладонью по соломе, чтобы присаживалась рядом.
Сажусь…Гер тоже садится ровнее и принимается есть. Смотрю на него, кусая губы и вся будто нагреваясь от волнения рядом с ним. От него пахнет сырым лесом и разгоряченным мужским телом. Влажная смуглая кожа парит, мой нос щекочет от мускусных ноток. Низ живота сводит, ведь по тому, как быстро волк расправляется с похлебкой, я понимаю, что неизбежно за этим последует уже через несколько минут.
– У нас заканчивается вода в бочке, – бормочу я, откашлявшись, чтобы убрать комок в горле.
Гер косится на меня исподлобья, шумно хлебая бульон.
– Завтра принесу, – отрезает он.
– Может быть…– я заламываю руки, переплетая пальцы, и заглядываю в его до боли пронзительные глаза, – …сейчас. Я помогу. Я хочу помочь. На улице ночь, ничего не видно…
– Дина, думаешь, те, кто охотится за тобой, ориентируются на зрение? – криво ухмыляется волк и чеканит, – Нет. Тебе нельзя.
– Я умру с тоски тут, я просто выйти хочу! Хоть ненадолго, хотя бы чистый воздух вдохнуть! – не выдерживаю и повышаю голос, в котором прорезаются истерические тонкие нотки.
– Лучше уж с тоски умирать, тебе не кажется, землянка? – фыркает на это волк, отставляя в сторону полупустую миску, – Иди сюда…
Я тихо всхлипываю, противясь, но его сильные руки уже крепко обнимают меня за талию и легко, как пушинку, притягивают к себе. Дыхание перехватывает, когда оказываюсь верхом на мужских бедрах, ладони упираются в волосатую грудь, под правой безумно колотится могучее сердце. Колени сжимают его голые бока и в промежность упирается наливающийся кровью член. Потяжелевшее дыхание волка обжигает мою щеку.
– Скучно ей…– насмешливо хрипит Гер, дергая шкуру, служащую мне одеждой, наверх, – В первый раз слышу…Чтобы жаловались, на "скучно"…
– А на что обычно жалуются? – кусаю я губу, смотря на его лицо, которое так близко, что я вижу каждую морщинку около его глаз, различаю рыжеватые волоски в щетине на впалых щеках.
– На страх…– волк смотрит в упор, прожигая янтарным, плавящимся взглядом, – Плачут…
– Если буду плакать, выпустишь?
Криво улыбается вместо ответа.
– Много тут было до меня? – дрогнувшим голосом продолжаю свой допрос. Перед глазами встают найденные рюкзаки.