Я сижу, застыв, пока он снимает полотенце со своей талии и проводит им по телу, собирая остатки воды, прежде чем вытереть им волосы и уронить на пол. Выдвинув ящик, он натягивает боксеры и, наконец, поворачивается ко мне.
— Всегда пожалуйста, — язвит он, обнаружив, что я откровенно наблюдаю за шоу. Но в этих двух словах нет ничего от Алекса, которого я знаю и люблю. Они пусты, точно так же, как выражение его глаз.
— Я-я не—
— Я знаю. — Он откидывает покрывала со своей стороны кровати и проскальзывает внутрь.
— Тебе что-нибудь нужно? Ты голоден или—
С уже закрытыми глазами он тянется ко мне, обхватывает рукой мое предплечье и тащит меня к себе.
Я таю рядом с ним, кладу голову ему на грудь и слушаю ровное биение его сердца.
Он натягивает одеяло на нас обоих, когда я обнимаю его за талию и переплетаю наши ноги вместе.
— Скажи мне, что завтра будет легче, — умоляет он, боль в его голосе превращает воздух вокруг нас в лед и затрудняет вдох.
Я вздыхаю, обнимая его крепче, не в силах дать ему уверенность, которой он так отчаянно жаждет.
Он засыпает быстрее, чем я думала, это возможно.
Но сон не овладевает мной так быстро, и я лежу так, как мне кажется, часами, а ровное биение его сердца удерживает меня на земле, его крепкая хватка на мне, даже во сне, достаточно крепкая, чтобы удержать меня вместе.
Мысли о моем Бэтмене кружат у меня в голове, и я думаю обо всем, что я должна была ему сказать, обо всех признаниях, которые я должна была сделать, прежде чем все пошло так неправильно.
— Я люблю тебя, — шепчу я, испытывая потребность произнести эти слова в надежде, что он каким-то образом услышит их слишком сильна, чтобы отрицать.
Пальцы Алекса сжимаются на моей талии, и я все еще боюсь разбудить его.
— Он знает, — шепчет Алекс, заставляя мое сердце разбиться на миллион кусочков.
5
ДЕЙМОН
— Небольшой укол, — грохочет глубокий голос, пока я пробиваюсь из темноты, которая поглотила меня… черт знает сколько времени назад.
Осознание того, что я нахожусь в больнице, приносит некоторое облегчение, поскольку укол, о котором меня предупреждали, касается моего плеча, прежде чем поток холодной жидкости разливается по моим венам.
Все причиняет боль, каждая гребаная вещь.
Все, на что я могу надеяться, это то, что то, что только что вкололи в мое тело, было каким-то серьезным гребаным обезболивающим.
Вокруг меня происходит движение, и я снова начинаю засыпать, позволяя тьме, где не существует боли, снова затянуть меня в свои объятия, прежде чем запах комнаты останавливает меня.
Я не заметил этого, когда впервые пришел в себя, но чем больше воздуха я втягиваю через нос, тем больше становится очевидным, что на самом деле я не в больнице.
Мое окружение не стерильно, и что-то подсказывает мне, что жидкость, которую мне только что ввели, мне не поможет.
Копая глубже, я собираю немного сил и двигаю рукой.
Это тяжело, каждая моя конечность тяжелая, но не моя усталость и не то, что течет по моим венам, не дает моей руке сдвинуться ни на дюйм. Это могли бы быть путы, приковывающие меня к кровати.
Громкий стон боли наполняет комнату, и я, наконец, приоткрываю один глаз.
Он почти не работает, и я должен предположить, что часть боли, с которой я борюсь, вызвана серьезным избиением.
Последнее, что я помню, был леденящий душу грохот, когда здание надо мной рухнуло с последним, сотрясающим землю взрывом.
Последнее, что я помню, о чем я думал, была она, и я возносил безмолвную молитву, чтобы Алекс позаботился о ней, если случится худшее.
Мысль о том, чтобы оставить ее, когда мы едва начали, разрушила меня, но я знал, что с ней все будет в порядке. Мне просто оставалось надеяться, что остальные тоже выбрались.
Девушки были в безопасности. Я убедился в этом сам, когда Калли побежала к машине, ожидавшей их, чтобы отвезти в безопасное место.
Но как насчет моего брата Тео, Нико—
Раздается еще один крик, и, сосредоточившись на темном грязном потолке надо мной, я смотрю направо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
У меня перехватывает дыхание, когда появляется фигура в тени, а зрение проясняется.
Треск.
Звук хлыста заставляет все мое тело вздрагивать, когда воспоминания захлестывают меня.
Без разрешения моего мозга мой глаз закрывается, и я погружаюсь во тьму прошлого.
Я всего лишь маленький мальчик в сарае своего дедушки. Место, где разворачиваются почти все мои кошмары.
Всхлип срывается с моих губ, когда я оглядываюсь на темное пространство.
Я понятия не имею, как долго я здесь на этот раз. Всегда плохо, когда он решает, что пришло время преподать нам урок, превратить нас в мужчин, в солдат, которыми мы были рождены быть. Но сегодня хуже, потому что я один.
Алекс на футбольном турнире с остальными. Папа тоже с ними, подбадривает их, поддерживает, все это время оставляя меня здесь «веселиться».
Мама на работе. Она обещала забрать меня, как только закончится ее смена, и все, что я могу сделать, сидя здесь в темноте, это надеяться, что эта смена скоро закончится. Или что в больнице слишком много персонала — маловероятно, я знаю, но мальчик может мечтать, верно? — и ее рано отправят домой. Этого не произойдет, я знаю это, но если у меня нет какой-то надежды, тогда что у меня есть?
Тяжелые шаги доносятся из-за пределов этого маленького кусочка ада, и все мое тело дрожит, пока я жду, чтобы узнать, насмехается ли он надо мной, или он действительно собирается вернуться и «обучить» меня.
Сегодня он даже не включил телевизор. Я начинаю задаваться вопросом, не потому ли это, что он понял, что мне начинает нравиться наблюдать за пытками, которыми он нас одаривает.
Алексу это не нравится. Он закрывает глаза и изо всех сил старается отвернуться. Не то чтобы страдальческие крики мужчин на видео не пронизывали все его тело, отравляя его так же, как и меня. Но он не теряется в них, как я.
Я использую их, чтобы разжечь свою жажду мести. Мое желание выпутаться из этих ситуаций и доказать, что я уже мужчина, солдат, каким дедушка хочет, чтобы я был.
Мне не нужно это… эта пытка.
Я вздрагиваю, когда снаружи раздается громкий хлопок, но не издаю ни звука — даже писка.
Я давным-давно усвоил, что если я покажу страх, это усугубит то, что должно произойти дальше.
Мне пришлось проглотить свою боль, свое отвращение, свою ненависть, иначе стало бы хуже. Всегда становилось хуже, если я проявлял какую-либо слабость.
Это то, чем он питается. И когда он видит это, он вонзает свой нож и крутит, пока не остается ничего, кроме боли.
Страх пробегает по моему позвоночнику, как ледяная вода, когда открывается дверь, позволяя теплу летнего дня снаружи ворваться внутрь, дразня меня тем, каким мог бы быть мой день. Если бы я увлекался футболом, я мог бы бегать с Алексом и нашими друзьями. Друзьями, с которыми я никогда не чувствовал, что вписываюсь.
Я другой. Я всегда был таким. Но это никогда не мешало им пытаться включить меня.
Иногда я потакаю им, потому что они так стараются, но я не могу избавиться от ощущения, что я круглый колышек, пытающийся пролезть в квадратное отверстие, когда я тусуюсь с ними.
Есть только один человек — не считая Алекса, — который заставляет меня чувствовать, что у меня действительно может быть место в этом мире. И она та, кого я действительно не должен запятнать своим видом тьмы. Но время от времени я сдаюсь. Точно так же, как когда она приглашает себя в мою комнату и заставляет меня делать с ней домашнее задание.
Я делаю вид, что это худшая пытка в мире. Я имею в виду, да, выполнение домашней работы почти такой же отстой, как это прямо сейчас, но быть с ней… оно того стоит.
Улыбка подергивается на моих губах, когда я думаю о ее гладких светлых волосах, ее светло-голубых глазах, которые сверкают каждый раз, когда она смотрит на меня. Ее беспристрастная улыбка и то, как загорается ее лицо каждый раз, когда я заставляю ее смеяться. Я понятия не имею, как мне это удается. Я наименее забавный человек в мире — она, вероятно, просто потакает мне, жалеет меня. Но, черт возьми, это заставляет меня чувствовать себя королем мира каждый раз, когда она это делает.