Читать интересную книгу Ответ знает только ветер - Йоханнес Зиммель

«Любвеобильный сад» вернулась из ванной и быстро оделась. Вероятно, у нее был еще один клиент в эту ночь. Я был рад, что она так быстро ушла, теперь, когда напряжение последних месяцев спало, мне стоило большого труда видеть и слышать ее. Я тоже принял душ и оделся, выкурив при этом вторую и третью сигарету. Я вообще много курил, иногда до трех пачек в день.

— Проводи меня до двери, пожалуйста, хорошо? Боюсь, что портье рассердится, если я спущусь одна, — сказала Хань Юань.

— Я провожу.

— Ты очень мил. Я тебя люблю, — сказала она.

— Я тоже тебя люблю, — поддакнул я. Какое все же грязное это слово — «любовь», подумал я. А почему грязное? Не грязнее других. Просто оно утратило всякий смысл. Сколько раз в день произносила его она? Ей наверняка не было и двадцати.

— Я еще увижу тебя, дорогой?

— Я скоро улетаю.

— Но я хочу с тобой увидеться! Я должна. Я всегда в том ресторане. Ты придешь и заберешь меня, да?

— Да, — эхом откликнулся я. Совершенно уверенный, что никогда больше ее не возьму.

Мы вышли из номера и поехали на лифте с двенадцатого этажа, на котором я жил, вниз, в вестибюль, и ночной портье Кимура поклонился нам и улыбнулся своей неизменной улыбкой. Я вышел вместе с Хань Юань на проспект. Здесь все еще вспыхивали неоновые рекламы, много народу толпилось на тротуарах, автомашины плотными рядами мчались по широкой улице. Этот город никогда не засыпал.

— Можно мне взять такси? — спросила Хань Юань. — Мне нужно поскорее попасть домой. Знаешь, у меня мать больна.

Я знаком подозвал такси. Оно тут же подкатило. Я дал шоферу порядочную сумму и велел отвезти даму туда, куда она укажет. Хань Юань привстала на цыпочки и чмокнула меня в щеку.

— Придешь еще в мой ресторанчик, да? Ты великолепен. Самый великолепный из всех мужчин, которые у меня были. Обязательно приходи. Я без ума от тебя.

— Да-да, — кивнул я.

— А когда ты придешь? Приходи уже завтра! Завтра, да?

— Завтра, да, — повторил я за ней, подталкивая ее на сиденье. Просто уже не мог вынести ее болтовни. Я захлопнул дверцу. Такси рвануло с места. Хань Юань послала мне воздушный поцелуй.

В последнее время я постоянно задыхался, мне все время не хватало воздуха. И я решил немного пройтись. В Гонконге и ночью было очень жарко и душно. Я направился вниз по Квинсвэй Сентрал, мимо сверкающих роскошных витрин дорогих магазинов. Ювелирные лавки. Салоны мод. Меха. Изделия из кожи. Цветочные магазины. Потом солидный банк. На ступеньках перед его порталом, как и перед всеми здешними банками, стояли два рослых бородатых сикха в тюрбанах. Эти индийцы днем и ночью охраняют банки в Гонконге. Они всегда вооружены двустволками, и вид у них необычайно грозный и впечатляющий.

Между сикхами, прямо на ступенях перед порталом банка, лежал оборванный китаец. Не то спящий, не то мертвый. Вооруженные сикхи не обращали на него ни малейшего внимания. Они застыли, глядя прямо перед собой в сияющую огнями ночь. На улицах Гонконга валялось много людей. Некоторые умерли от голода или так ослабели, что уже не могли подняться. На них обычно никто не обращал внимания. Время от времени кого-то из них подбирала «Скорая помощь» или прогоняла полиция, но такое случалось не очень часто. Только когда к лежащему слетались мухи, немедленно принимались соответствующие меры. Тут уж тело убиралось очень быстро.

Я наклонился над китайцем. Мух на нем еще не было. Он тихонько храпел. Значит, все в порядке. Я выпрямился, и от этого движения левую сторону груди пронзила резкая боль. Боль радиировала в левую руку и распространилась по ней вплоть до кончиков пальцев. Значит, опять. Мне это было уже знакомо. Эта боль уже бывала у меня. Правда, не такая сильная. Это что-то мышечное, подумал я, вряд ли болезнь сердца, ведь ЭКГ, снятая год назад доверенным врачом фирмы, была совершенно нормальная. Вероятно, это реакция организма на какие-то местные блюда. Или на жару. А может, я просто слишком много курил. Я заторопился обратно в гостиницу. И шагал так быстро, что налетал на встречных. Боль в левой стопе все усиливалась, стопа становилась все тяжелее, мне она казалась свинцовой. Я преодолевал метр за метром, пробиваясь назад, в отель. Боль в левом боку тоже усилилась. Я задыхался. Держась поближе к стенам домов и витринам, я хватался за них рукой, потому что боялся упасть. В «Хилтон»! В «Хилтон»! Господи, дай мне добраться до «Хилтона» и моего номера в нем. Я споткнулся. Пришлось остановиться. Воздуху! Воздуху! Я хватал ртом воздух, словно рыба. Но тщетно. Никто не обратил на меня внимания. Пестрые огоньки неоновых реклам вспыхивали и переливались очень быстро. Да и люди тоже как будто вдруг намного быстрее задвигались. Только я один двигался все медленнее. И уже сильно волочил левую ногу.

«Пустяки, совершеннейшие пустяки, — говорил я сам себе, — у тебя так уже частенько бывало. Слишком много куришь и слишком много пьешь, да и шлюха эта тебя переутомила. Идиот, дурак набитый. Надо было ее выставить и остаться в своей постели».

Дом 2-А. Осталось, наверное, всего сто метров. Но мне они дались, как сто километров. В вестибюль я ввалился, еле держась на ногах. Кимура насмерть перепугался, улыбка бесследно исчезла с его лица.

— Что с вами, мсье Лукас?

— Ничего. Я себя не очень хорошо чувствую. Но в общем все в порядке.

— Нет, не в порядке, сэр. Ваши губы… совсем синие. Вы больны, сэр! Я вызову врача…

— Нет! — завопил я. Тут вдруг смог завопить. — Не надо врача! Запрещаю вам! — Врач был мне совсем некстати. Со мной ничего не случилось. А если что и случилось, об этом никто не должен знать. Ведь если бы кто-то узнал, то это стало бы известно и моей фирме, и что тогда было бы со мной? — Не надо врача, вы слышите! — завопил я еще раз.

— Разумеется, сэр. Если вы не хотите. Если вы совершенно уверены, что все в порядке. Я… я… я провожу вас наверх.

Он поехал со мной в лифте. Я всей своей тяжестью навалился на него. Если бы только при мне было мое лекарство. Обычно я всегда носил его в кармане. А тут как нарочно оставил его в номере. Когда мы оказались на двенадцатом этаже, я не только не мог нормально дышать, но вообще не в силах был сделать ни шагу. Мне казалось, что пол уходит из-под моих ног. Кимура буквально тащил меня по коридору. Рост у меня довольно высокий, да и вешу я 76 килограммов. Так что низенькому китайцу тяжко пришлось. Наконец, мы добрались до моего номера. Он открыл дверь и втащил меня в спальню, и я повалился на смятую постель, еще пахнувшую дешевыми духами китаянки. Кимура, растерянный и испуганный, стоял рядом и смотрел, как я стаскиваю галстук и расстегиваю воротничок рубашки.

— Все-таки нужно позвать врача…

— Нет! — прорычал я. Он вздрогнул. — Извините. Вон там лежит коробочка. Пожалуйста, дайте ее мне.

Он подал мне коробочку. В ней лежали таблетки нитростенона. Последний год я принимал нитростенон во время таких приступов. Один торговец автомашинами в Квебеке, с которым я познакомился на какой-то вечеринке, пожаловался мне, что страдает от болей, которые и меня мучили, и добавил, что нитростенон всегда ему помогает. С тех пор я и стал его принимать. Пальцы мои сильно дрожали, когда я открывал коробочку. Я высыпал на ладонь две таблетки, открыл рот, бросил туда таблетки и разжевал их. Вкус отвратительный.

— А теперь идите, — сказал я Кимуре. — Сейчас все пройдет. Через несколько минут. Я знаю.

— А если не…

— Я сказал идите!

— Да, сэр. Конечно, сэр. Я позвоню вам через пять минут, чтобы узнать, как вы себя чувствуете. Я сделаю это в любом случае. Это моя обязанность!

— Вон! — выдохнул я. — Убирайтесь!

Он ушел, очень серьезный и обеспокоенный, несколько раз поклонившись перед дверью.

И как раз вовремя. Потому что тут началось то, чего я все это время ожидал. Грудь мою сжало тисками. Ужасными тисками. Они все сжимались и сжимались.

— Ах… а-а-а-а-а-а…

Наверное, это было похоже на мучительные стоны пытаемого.

Тиски сжимались все больше и больше. Пот со лба ручьями тек по моему лицу. Я распахнул рубашку. Тело вздыбилось, изогнувшись дугой, и вновь рухнуло на кровать. Пот потек по затылку под волосами, по всему телу.

Я кончаюсь. Это конец. Такое у меня было ощущение. Сейчас я должен умереть, окончательно и бесповоротно. Страх захлестнул меня с головой подобно сизигийному[4] приливу. Безумный страх. Страх, который я не могу описать. Страх, который был мне уже хорошо знаком, который, повторяясь весь последний год, каждый раз угрожал смертью. Но так плохо мне еще никогда не было, так плохо ни разу, нет.

— Ох…

Я услышал свой стон. Пальцы мои впились в кожу над сердцем — ледяные, потные пальцы в ледяную, потную кожу. Вдруг левую руку обдало жаром. И становилось все хуже и хуже. Я был раздавлен, разодран, выжат, задушен, уничтожен, — да-да, уничтожен неким Ангелом Справедливости за все то зло, что я совершил в своей жизни. За то зло, что совершили все люди на земле. Невыносимо. Ужасающе. Я чувствовал, что глаза вылезают у меня из орбит. Тиски все так же сжимали мою грудь. Голова откинулась набок. «Пошли мне смерть, Господи, пошли мне смерть», — подумал я. Смерть принесет освобождение от этих мук. Прошу тебя, Господи, дай мне умереть!