Довольно скоро Клод поняла, что ее романтический и очень сексуальный гитарист-муж ничем, по сути, не отличается от своего отца — владельца маленького магазина электротоваров, и ему просто на роду написано продолжить дело своего родителя. Хотя Клод родила Рэю двух дочерей и всю жизнь хранила ему верность, она так и не смогла избавиться от мысли, что ее, по большому счету, надули.
Когда дочери выросли, ее стала мучить ностальгия по дому, и она начала бомбардировать письмами своего овдовевшего к тому времени отца, умоляя его переехать в Англию и поселиться с ней по соседству. Дедушка Одетты — или Гранпа, как называла его j Клод на французский манер — так и поступил. Теперь он, совсем уже старый и глухой, доживал свой век в маленьком домике в Чигвелле и с утра до вечера крыл Англию последними словами. Притворялся, конечно. В Англии ему жилось не так уж плохо. Он даже основал в середине восьмидесятых небольшую, но приносившую неплохую прибыль фирму по импорту французских трюфелей, которые шли на кухню дорогих ресторанов и в магазины деликатесов.
Клод очень верила в «ля фамиль» — семью и брак. Старшая сестра Одетты, Монни, вышла замуж в восемнадцать. Ее муж Крэйг никогда особенно Клод не нравился, но она его терпела, поскольку он обходился с дочерью хорошо и приносил домой неплохие деньги, хотя источники его дохода оставались для всех загадкой. Самое главное, у них было уже двое детей, и Монни ждала третьего. Сейчас они жили в миленьком домике в Темзмейде, где все у них было «как у людей» — машина, биде и спутниковая антенна. Клод, во всяком случае, считала, что ее младшенькая устроилась в жизни очень даже неплохо. Другое дело — Одетта. Ее судьба вызывала у матери постоянную озабоченность.
— Опять будешь весь вечер сидеть в своей норе в полном одиночестве? — поинтересовалась Клод. «Норой» она называла суперсовременную и прекрасно обставленную квартиру дочери в Айлингтоне. — Никак не пойму, почему? Может, ты заболела?
Одетта была первым отпрыском семейства Филдинг, получившим на выпускных экзаменах в школе отличные опенки и выразившим желание продолжить образование в университете. Одетта, выложив на стол свой отличный аттестат и сообщив о своем намерении учиться дальше, полагала, что родители обрадуются, но ничего подобного не произошло.
— Зачем тебе все это надо, дочь? — спросил Рэй Филдинг, скептически скривив рот. — Мы и без всякого университета подыщем тебе непыльную работенку.
Даже после того, как Одетта окончила университет, родители продолжали относиться к дочери с известной долей настороженности. Прежде всего они не одобряли ее богемный образ жизни, главное же, они никак не могли понять, в чем суть ее работы, хотя Одетта не раз пыталась им это объяснить. Когда же родители узнали, сколько она зарабатывает на рекламе, лица у них и вовсе вытянулись. Решив, что дочь делает деньги на всякой сомнительной ерунде и добром это не кончится, Рэй отказался от всякой финансовой поддержки с ее стороны. Он даже подарки от нее принимать отказывался, если, на его взгляд, они были слишком дороги. Клод в этом смысле не была столь категорична, и деньги потихоньку от мужа у нее все-таки брала, хотя никогда ее за это не благодарила.
Кто принимал от нее деньги с видимой охотой и рассыпался при этом в благодарностях, так это ее зять Крэйг. При этом, правда, он всегда делал вид, что берет «на деток», которые приходились Одетте племянниками и которые, несмотря на малолетство, имели от ее щедрот счета в банке.
— Твоей сестре делали УЗИ, — сказала между тем Клод. — Ей не терпится узнать пол будущего ребенка. Впрочем, я и без УЗИ знаю, что на этот раз у нее родится девочка.
— Если родится девочка, Монни будет рада, — сказала Одетта. — Она не раз говорила, что хочет сестренку для Фрэнки.
— А Крэйг хочет братика для Винни, — хихикнула Клод. — Но я больше всего хочу внуков от своей старшенькой — Одди, ты понимаешь, надеюсь, что я имею в виду? Если в ближайшие год-два ты не родишь, то упустишь время, и у тебя родится не милый, здоровый малыш, а какой-нибудь урод!
Одетта вздохнула: мать была в своем репертуаре.
— Мне, мама, тоже хочется ребенка, и не одного. Просто сейчас не самое удачное время для брачных игр. Мой клуб должен открыться уже через две недели, а недоделок столько, что у меня просто руки опускаются…
— Так ты, значит, еще не открыла свое кафе? — хмыкнула Клод. — В чем дело? Похоже, кто-то тебя здорово надувает.
— Никто меня не надувает, мама! Просто…
— Называй меня «маман», — поправила ее Клод. — Не забывай о своих французских корнях.
— Хорошо, маман. — Одетта согласно кивнула, взяла со столика пластиковую бутыль с минеральной водой, скрутила крышку и одним глотком допила остававшуюся воду. — Что же касается клуба, то все неприятности у меня из-за Калума — моего партнера по бизнесу.
— Калум? — с пробудившимся вдруг интересом спросила Клод. — Он холост? Богат?
— Да он гей, — соврала Одетта, чтобы мать ее не доставала.
— «Гей»? Веселый, значит? Ну и хорошо. — Клод отказывалась замечать в английских словах двойное дно, особенно если оно содержало намек на какую-нибудь непристойность или половое извращение. Так, слово «гей» ассоциировалось у нее исключительно с понятием «веселый», «голубой» — с небесным цветом, «фагот» — с музыкальным инструментом, а «соска» — с резиновым предметом, который вставляют младенцу в рот.
Поговорив с матерью и повесив трубку, Одетта прошла на кухню, чтобы взять еще одну бутылочку минеральной воды. Из огромного окна, напоминавшего скорее стеклянную стену, были видны вечерние огни восточной части Лондона. Впрочем, из-за горевших под потолком кухни сильных галогеновых ламп Одетта ничего, кроме городских огней, рассмотреть в окне не смогла. Зато хорошо видела на поверхности стекла собственное отражение.
Еще девочкой Одетта поняла две вещи — что она далеко не красавица, но работать над своей внешностью хочет, может и должна. По этой причине, когда она, проведя несколько часов в салоне красоты, входила в какой-нибудь ресторан или клуб, у посетителей дух захватывало: до того она казалась им красивой. Но по уикендам, когда она сидела у себя дома нечесаная и без следов макияжа на лице, могло сложиться впечатление, что перед вами малокровная, бесконечно утомленная жизнью женщина, которой было бы в самый раз полежать денек в кислородной палатке.
Тело у нее было, в общем, неплохое, хотя природа ее ничем, кроме грандиозного бюста, не одарила. Плечи у нее были слишком покатыми, шея короткая, живот — пухлый, а лодыжки толстые, как пивные кружки. Чтобы оставаться всегда стройной и подтянутой, ей приходилось ежедневно заниматься физическими упражнениями и соблюдать строгую диету. Помимо этого, требовалось прибегать и ко всякого рода ухищрениям в одежде. К примеру, она всегда носила тесный бюстгальтер, чтобы поддерживать свой грандиозный бюст, а также не слишком сексуальные грацию и трусы из эластика — это не говоря уже о колготках со вставками из плотной лайкры. Она никогда не надевала платьев с поперечным узором, свитеров с круглой горловиной и мешковатых фуфаек и футболок.