9
Город еще переживал последние события, когда в Царицынский Совет прибыла делегация калмыков и поведала о разбое, творимом в калмыцких степях бандитствующими шайками — по всей видимости, остатками рассеянных под Царицыном анархистских и прочих «самостийных» отрядов и групп.
— Совсем покой не давал, все забирал, скот угонял, жена угонял, ничего не признавал! — жаловались делегаты.
И решено тогда было направить в степи сотню кавалерии 1-го революционного батальона имени Совдепа. Две недели кряду гонялся за бандами возглавивший экспедицию помощник Синюкова, тоже царицынский рабочий, Петр Макеев, «молчун», как в шутку называли его товарищи, подтрунивая над его крайней скупостью на слово.
К концу мая, обросший, пропахший насквозь пылью, вернулся Петр Макеев и доложил, что за чем посылали его отряд — выполнено. Хорошо ли, плохо — распространяться о том не стал, рассуждая так, что не дело оценку давать самому себе. Пусть, мол, калмыки говорят, была ли со стороны его какая заслуга.
И дня через три калмыки действительно появились у здания Совета, пригнали табун отборных коней — подарок макеевскому отряду.
* * *
Но были и горькие, черные минуты в жизни батальона... Однажды, когда особо стали наседать белоказаки под Царицыном, пришел приказ бросить в прорыв одну из лучших рот батальона. Возле Кривой Музги, в первом же бою, пришлось ей принять на себя всю тяжесть вражьего удара... Погибла полностью рота...
Страшную весть эту принес бывший матрос, чудом уцелевший в той жестокой сече, весь в крови, с вытекшим глазом, со вспухшей, словно вывернутой, сабельной раной возле плеча.
С трудом вытянул он из-за пазухи порубленное, простреленное ротное знамя, передал Синюкову и, колыхнувшись, рухнул без чувств на пол...
Так в боях и походах, в тревогах и мечтах о счастливом грядущем проходил восемнадцатый год...
Ерзовка, Пичуга, Дубовка, Горный Балыклей, Александровка — станицы и села, как вехи, на нелегком пути батальона, который и восстанавливал, и утверждал новую власть. А зимой ушел батальон на Царицынский фронт.
Разбросала людей война. Кто погиб, а чей след затерялся в буче сражений... Но когда много позже случалось Синюкову узнавать вдруг в каком-нибудь уездном непреклонном милицейском начальнике бывшего бойца батальона, сердце его озарялось жгучей и светлой радостью: добрая закалка годилась и теперь.
В. ЮДИН
ТЕЛЕГРАММА ЛЕНИНА
1
Тревожный август 1918 года выдался знойный. Вячеслав Усачев, сбежав по широким ступенькам Дома Советов, остановился в тени массивной колонны.
Над улицей висела пыльная хмарь. Мимо, направляясь на западную окраину города, где уже несколько дней гремели ожесточенные бои, проходили наскоро сформированные на заводах вооруженные рабочие отряды. Красный Царицын, сдерживая яростный натиск белогвардейских полчищ, отдавал фронту последние резервы, всю свою энергию.
Усачев, провожая глазами пропыленные спины красногвардейцев, мысленно повторил только что состоявшийся разговор с комиссаром внутренних дел Царицынского Совета Иваном Петровичем Изюмским.
— Исполком Царицынского Совета, — сказал Изюмский, — решил назначить вас помощником начальника 1-го участка милиции.
Усачев искренне удивился. Изюмский заметил его замешательство.
— Ничего, оправитесь. В осажденном городе очень важно поддерживать революционный порядок. Нужны кремневой закалки, честные и решительные люди. А вы — из таких.
С этого дня бывший конторский служащий Вячеслав Степанович Усачев стал сотрудником рабоче-крестьянской милиции.
Но он даже не успел принять служебные дела. По приказу Северо-Кавказского военного округа 14 августа вся милиция Царицына была влита в крестьянский революционный полк и в его составе брошена в бой под пригородной станцией Гумрак. В многодневных ожесточенных боях погибло немало товарищей Усачева, но к нему судьба осталась благосклонной — он не получил даже царапины. А когда враг был отогнан к Дону, милиция вернулась в город. Спустя еще несколько дней Вячеслава Усачева назначили начальником 1-го участка.
И побежали у него дни, заполненные нескончаемыми тревогами и заботами. Милиция находилась в ведении военного командования, несла гарнизонную службу. И вместе с тем выполняла свои милицейские обязанности. Усачев разводил караулы, а затем садился с паспортисткой, проверял старые паспорта, подписывал новые, часто с нарядом милиции устраивал проверки документов на вокзалах, совершал подворные обходы, разыскивал воровские «малины», воевал с самогонщиками и хулиганами.
Он сумел наладить на своем участке образцовую милицейскую службу. Его уважали в городе, с его мнением считались.
Как начальнику милиции Усачеву приходилось сталкиваться с разными людьми и так или иначе вмешиваться в различные человеческие судьбы. И он всегда старался решить любое дело в строгом соответствии с революционной законностью, не терпел самоуправства и беззакония.
Так случай свел его с неизвестной ему ранее молоденькой девушкой, и он должен был принять участие в ее судьбе.
2
В этот день Валентина Першикова пришла на службу на целый час раньше. В большой общей канцелярии жилищного отдела, где она работала вот уже полгода, еще никого не было. Першикова разделась, повесила старенький, но еще красивый плюшевый жакетик на общую вешалку и уселась за свой письменный стол, стоявший у самого входа в канцелярию.
Настроение у девушки было грустное. Она чувствовала себя очень одинокой и несчастной.
Вчера вечером опять был неприятный разговор со старым и больным отцом. В последние месяцы, оказавшись не у дел, он стал ворчливым и раздражительным. Может быть, оттого, что семья Першиковых, ранее не знавшая нужды, переживала теперь отчаянные материальные трудности? Но разве только они одни переносили такие лишения? Зима 1918 года, первая зима советского Царицына, была трудной для всех.
Вокруг Царицына — фронты, война, а в Царицыне — разруха, безработица, голод. Но все надеялись, что невзгоды, выпавшие на долю героически обороняющегося города, скоро пройдут. Красные прогонят белых, и наступит новая жизнь, светлая, сытая, интересная. Валентина верила в это. Но отец... Он ворчал на Валентину, бранил Советы.
До революции старый Першиков на паях с неким Калашниковым хозяйничал на карликовом лесопильном заводишке, где было занято десятка два рабочих. Жил он безбедно. Обе дочери учились в гимназии. Советская власть национализировала все предприятия Царицына. Других капиталов у Першиковых не было, и скоро нужда вошла в их дом. Надо было браться за труд. Больной отец работать не мог. Старшая Валентина, побегав по учреждениям, опустила руки: дочь капиталиста на работу нигде не брали.