Нищий попрошайничал заученно и монотонно, словно выполнял постылую обязанность: «Подайте убогому и увечному Христа ради». Не обижался, когда отказывали, и бесстрастно бормотал благодарность, когда подавали. В общем, таких, как он, немало бродило по улицам полуразоренного врангелевцами Царицына в пасмурные дни осени 1920 года. И у милиции не всегда до них доходили руки.
Молодой сотрудник оперативного отдела ЧК Михаил Крюков попал на эту окраину случайно, разыскивая нужного человека. Глыбообразный нищий вызвал у него чувство неприязни. «Ну и бугай! На таком камни возить», — оглядев коренастую фигуру с сумкой на боку, подумал чекист. Он с мальчишеских лет научился зарабатывать свой хлеб и презирал нищих, считая всех попрошаек закоренелыми тунеядцами. Он искренне полагал, что человек, способный передвигаться на своих ногах, видеть и протягивать руку, может трудиться, хотя бы сторожем, посыльным, мало ли кем, но все же работать.
Как-то, разговорившись со знакомым постовым милиционером этого участка, Михаил крепким выражением помянул безрукого нищего и хмуро заметил:
— Миндальничаете вы с бродягами да побирушками! А зря!
— На моем участке он недавно, — словно оправдываясь, сказал милиционер. — Вроде смирный, не вороватый. А что морда у него пухлая, так, может, от голода. Нынче многие пухнут...
Но Крюков остался при своем мнении. «Дармоед, — зло думал он всякий раз, завидев неполюбившегося ему нищего. — Кабы не однорукий, взять бы по трудовой мобилизации...»
Однажды, поздним ноябрьским вечером, продрогнув на пронизывающем ветру, Михаил забрел в подпольную харчевню. Подобных заведений было в Царицыне несколько. Город жил на скудных пайках, а в этих «обжорках» хоть и за большие деньги, но можно было угоститься горячей лепешкой, шашлыком, балычком, выпить самогону, а иной раз даже заморского вина. Собиралась тут публика разношерстная: крючники, спекулянты, бывшие домовладельцы, да и уголовники. Время от времени милиция и чекисты устраивали облавы, кое-кого арестовывали, изымали самогонные аппараты, но толку от этого было мало. Закрытая в одном месте, «обжорка» оживала в другом.
С нищим чекист столкнулся на темных ступеньках, ведущих в прокуренный полуподвальный «зал» харчевни. Выходя на улицу, инвалид неловко качнулся и задел Крюкова плечом, дохнув винным перегаром. Бормоча извинения, прижимая к боку раздувшуюся суму, нищий хлопнул дверью.
Крюков отыскал свободное место за одним из столиков и попросил чаю. Посетителей было немного, сидели они за чаем и картофельными оладьями. Некоторые были навеселе, но бутылок на столах не было.
Обжигаясь горячим чаем с сахарином, Крюков вспомнил неприятную встречу с нищим на лестнице. «За какие это шиши он самогон дует? Или кто из посетителей угостил? — размышлял чекист. — Вроде бы тут и самогона нет... Разве кто принес с собой, в виде «магарыча». Опять же, какие могут быть сделки с нищим?»
Эти мысли раздосадовали Крюкова. Дался ему этот нищий! Тут серьезных дел ворох, а он забивает голову каким-то бродягой. И вдруг Крюкова осенило. Ведь на приступках нищий толкнул его правым плечом. Крюков готов был об заклад биться, что под пустым рукавом бродяги явственно почувствовал... руку.
Чекист резко отставил недопитую кружку, бросил на стол в оплату смятую бумажку и взбежал по ступенькам. Но нищего уже и след простыл.
Утром он поделился своим подозрением со следователем губЧК Николаем Рахлиным.
— Может, тебе почудилось, — не поверил следователь.
Но Крюков настаивал на своем, и Рахлин сказал:
— Проверь еще раз. Но только осторожно. Не спугни. Возможно, и в самом деле он не тот, за кого выдает себя. А живет он где? Поручи твоему знакомому милиционеру последить за домом этого бродяги.
Прошло около недели. Крюков несколько раз побывал в той харчевне, но напрасно. Нищего он встретил случайно, в узком грязном переулке. Чекист будто невзначай поскользнулся и задел правый бок нищего. Сомнений не оставалось: под широким пиджаком была рука.
К вечеру ударил крепкий мороз, а к полуночи первый хрустящий снежок заботливо прикрыл грязные улицы. Утром в ЧК, на Марининскую, 10, пришел постовой милиционер. Вызвал Крюкова, отвел в сторону, приглушенно и встревоженно сказал:
— У нищего-то, зовут его Михаилом Заволжским, нынче на рассвете гости были. Первый санный след на моем участке у его ворот оказался. Либо привозили ему что, либо от него увезли. Только по следу видать: сани груженые были...
Спустя полчаса Рахлин и Крюков сидели в кабинете заведующего оперативным отделом ЧК Карла Каспаровича Поги. Крюков доложил все обстоятельно. Пога подумал, поскреб заросший рыжей щетиной подбородок, спросил:
— Когда же этот тип дома бывает?
— До обеда куски собирает, после обеда до сумерек сидит дома, а вечером куда-то мотается, — уверенно ответил Крюков, положившись на информацию милиционера.
— Ясно! — решительно произнес заведующий оперативным отделом. — Выписывайте ордер и завтра рано утром — к Заволжскому. С обыском. Да только по всей форме, по закону, с понятыми и постовым милиционером, — предупредил он.
Заволжского застали за утренней трапезой. Он не удивился ни нежданным гостям, ни предъявленному ордеру на обыск. Заправив болтавшийся правый рукав в карман широкой вельветовой толстовки, он сел в углу на колченогую табуретку под охраной постового милиционера, равнодушно буркнул:
— Ищите, да не обрящете!
В маленьком ветхом домишке была одна комната, крохотная кухня с кирпичной плитой и просторный темный чулан, приспособленный под дровник. Еще был обнесенный покосившимся заборчиком дворик без каких-либо построек. Лишь под окнами, выходящими во двор, росло несколько широко раскинувших свои ветви старых кустов сирени.
В убогой мебели, под пожелтевшими обоями, в сыром подполье ничего не было. Простукав и поковыряв стены подполья, Крюков, перепачканный глиной, вылез с выражением нескрываемого разочарования. Трое понятых, проявивших в первые минуты живое любопытство к обыску у нищего, стояли с поскучневшими лицами и переминались у порога с ноги на ногу. Рахлин молча сидел за столом перед чистым листом бумаги — в протокол писать было нечего.
Оставался чулан. Крюков потребовал ключ. Хозяин молча указал на стену. Чекист снял ключ и открыл ржавый замок. Зажег фонарь и осветил чулан. Весь от пола до потолка он был заложен аккуратными поленницами сухих дров. Пригласив в помощь понятых, Крюков яростно принялся выбрасывать дрова во двор. Их было несколько возов. Чекист понимал, что, если ничего не обнаружит, все выброшенные дрова придется сложить в чулан. Но он твердо решил выбросить все, до последнего полена, и простукать каждую доску, которыми обшит чулан.