— Нет, — честно ответила Анабель. — Я никому не служу. Мы все никому не служим. Я вообще не знаю, кто это такой.
* * *
Прошёл обильный августовский дождь. Небо было серым и низким. Анабель шла в никуда по заплаканной траве.
На тропинке, петлявшей вдоль луга, показалась скрюченная в три погибели грузная фигура. Какая-то старуха. Анабель её ни разу не видела. Странно.
Анабель приблизилась. Старуха шла сосредоточенно, опираясь на палку и осторожно ставя уродливые искорёженные ноги. Её глаза под тяжелыми веками древней черепахи упрямо смотрели на кончик обвисшего носа. На носу задрожала густая желтоватая капля. Анабель ощутила невольную брезгливость — и тут же жгучий хлещущий стыд, как будто упала в кусты крапивы.
Старуха вдруг оступилась, уронила палку. Удержалась на ногах, закряхтела, нагибаясь. Анабель бросилась к ней со всех ног.
— Вот… возьмите… — она подняла, подала; посмотрела в лицо старухи с тревогой и ожиданием. — Я могу вам чем-то помочь? Может быть…
Выцветшие серые глаза в сетке морщин вдруг гневно сверкнули, беззубый рот решительно сжался в узкую щель. Старуха распрямилась, оттолкнув Анабель своей палкой.
— Отойди от меня! — взвизгнула она пронзительно. — Отойди! Изыди! Изыди, сатана, изыди, сила нечистая! Проклятая ведьма… гореть тебе в геенне огненной во веки веков!
И она поспешно заковыляла прочь, что-то свирепо бормоча и одной рукой продолжая размахивать палкой, а другой непрерывно крестясь.
Анабель стояла не шелохнувшись. По её лицу медленно стекали холодные жесткие слёзы.
* * *
Солнце померкло и охладело. Из щедрого, терпко кипящего оно стало тусклым и каким-то сероватым, как яичный желток. А, может быть, это ей только казалось?
Дом, так великодушно обновлённый, вымер, затих, и стал ещё более мрачным и тёмным, чем когда в нём не было даже пола, а по стенам ютились пауки в липких грязно-серых коконах.
К Анабель никто не приходил.
Это случилось не сразу. Нет. Сначала было не так… но даже ещё тяжелее. Люди приходили. Всё реже и реже, но приходили. Но что-то изменилось, сломалось. И не было силы, которая могла бы повернуть время вспять и возродить покой и счастье Анабель.
Между Анабель и теми, кто к ней приходил, возникла стена — незримая, но монолитная. Или она была всегда?
Анабель не знала, ничего не знала. Она только билась об эту стену, как птица о стекло, но лишь разбивала сердце.
Она смотрела на них почти раболепно; почти молила подать ей хотя бы крупицу былого тепла. За что? — хотелось ей закричать. За что? Неужели один удар мог всё разрушить, один ожог — всё испепелить? Посмотрите на меня. Ведь это я, Анабель, я всё та же, я люблю вас. Это правда, Белинда была права, она всегда бывает права, вы нужны мне больше, чем я вам. Так посмотрите же на меня… верните мне то, что было. Я сделаю всё, всё, что вы хотите, я отдам вам всю себя, всю свою силу. Только посмотрите, улыбнитесь, поверьте!
Но всё было тщетно.
В глазах людей уже не было доверия, не было даже простой благодарности. Они были хитры, они были настороже, эти редкие смельчаки, которые решились обратиться за помощью к ведьме… к злой ведьме.
«Злая ведьма» — читала она на их лицах… и не было магии, способной стереть это клеймо.
Она видела страх; страх, сковавший их сердца ледяной хрустящей коркой. А под этой коркой — она ощущала это чётко до боли, — таилось нечто другое… глухое, слепое, жестокое. Она не знала, что. Не хотела знать.
Довольно. Уходите, уходите все, оставьте меня со своими страхами, со своими косыми взглядами, со своими слухами, ползущими из дома в дом. Я облегчала вашу боль… а теперь мне самой больно, как никогда.
Потом в её дверь стучался лишь ветер.
* * *
— Это жестоко. Несправедливо. В чём я виновата? Я так много сделала для них, Белинда.
— Слишком много, Анабель. Больше, чем им было нужно. В этом всё дело, в этом твоя вина.
— Белинда, я не понимаю. Я не понимаю!
— Анабель, пойми, они всегда тебя боялись. Ты слишком сильна и ты другая. Ты даже лечишь совсем не так, как их жалкие ведьмы. Не накладываешь руки, не сушишь травы, не бормочешь бессмысленные заговоры. Ты не взываешь униженно к чьей-то силе. Ты — сама эта сила.
— Но они были мне благодарны. Были, Белинда!
— Да, дорогая. Но в них жили и благодарность, и страх. Ты не давала повода страху, но он всё равно разрастался как снежный ком с каждым твоим чудом. А теперь этот повод возник и прорвал плотину. Анабель, берегись.
— Беречься чего? Разве они могут причинить мне вред?
— Только один, Анабель. Только один, и они уже его причиняют. Тебе больно, а будет ещё больнее.
11
Возвращение
Осень. Утро. Солёное тусклое солнце и обглоданные ветром тощие деревья. Луг потемнел, пожух и увял. Так же увял и цветущий сад в груди Анабель.
В этот день к ней снова никто не пришёл. Но это её уже не волновало. Она ждала лишь одного. Ждала Поросёнка. Ей больше никто не был нужен, никто. А он всё не шёл.
Анабель оставила свой пустой, уныло скрипевший от ветра дом. Неприкаянно, как тень, бродила она по лугу.
Поросёнка всё не было.
Липкая тревога расползалась, как плесень, внутри Анабель. Ну, куда же он делся? Он не мог не прийти, он должен прийти. Марта ему запретила? Отец? Но она же знает его, как никто другой. Он нашёл бы способ сбежать к ней, что бы ни случилось. Он должен прийти.
Но он не приходил.
Время тянулось так монотонно, что её хотелось кричать. Она ждала, ждала, ждала. Но напрасно. Только пустынный, развеянный всеми ветрами луг и тёмное безжалостное небо.
Наконец, солнце померкло; между мрачнеющих туч показалась тусклая прозрачная луна. У корней деревьев стала расползаться темнота. И эта темнота придала ей решимости. Нет. Она больше не будет бесцельно ждать. Она пойдёт туда, пойдёт к Поросёнку сама… и будь, что будет.
Она зашагала резко к посёлку, — содрогаясь от решимости и от ползучего недоброго предчувствия.
В посёлке было пустынно и мрачно. Ей встретились, впрочем, двое или трое (исцелённые ею когда-то). При виде Анабель они поспешно отводили глаза и убыстряли шаг. Затем за спиной она слышала жаркий торопливый шёпот.
Ей было уже всё равно.
Вот дом Поросёнка. Забор. Калитка. Дорожка, ведущая к двери. Дверь. Её сердце бешено билось, руки обмякли.
Она вошла.
… В комнате было темно. Задёрнуты шторы. Свечи. Много свечей. Нет, мало. Темно. И люди. Марта. Её муж. Другие. Все они столпились вокруг стола. На столе стоял гроб. Маленький детский гробик. И там лежал…
— Поросёнок. — Это она сказала? — Поросёнок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});