Читать интересную книгу Всемирный следопыт, 1926 № 11 - Михаил Зуев-Ордынец

Профессор улыбнулся. Вчера при посадке как раз этот длинноусый старик и заварил всю кашу. Заклиная капитана не брать с собой собаку с такой кличкой, предсказывая, что она принесет им несчастье, он так кричал и бранился, что, возбужденные им, начали ворчать и матросы, и профессор не без труда мог водворить на судно своего четвероногого любимца.

— Это здесь почти обычное явление. Напуганные Байкалом жители всякому путешественнику пророчат катастрофу, — пояснил иностранцу профессор. — При переправе создается какая-то тревожная нервная атмосфера нависшего несчастья. Таинственный Байкал может послать это несчастье, а может и не послать…

— Суеверие! — вскинул насмешливые глаза англичанин.

— Да. Но даже тот, кто переправится благополучно, навсегда уносит от Байкала, благодаря этому внушению, впечатление какой-то смутной тревоги и необ'яснимого страха. Вы посмотрите, — добавил он, — какой суровый величественный вид! Раз увидав, вы никогда не забудете его.

Англичанин взглянул в окно, потом долго глядел в бинокль. Затем, докурив сигару, он машинально бросил окурок в байкальские волны и плюнул вслед.

Старик подпрыгнул от негодования. Профессор поглядел на него и улыбнулся. Он был еще совсем молодой, и от этой улыбки лицо его приняло какое-то задорное мальчишеское выражение.

Старик не выдержал насмешливого взгляда, рассерженно поднялся и вышел.

— Неудивительно, что Байкал породил много романтических легенд и поверий, — улыбаясь, обратился к англичанину профессор, — далеко не все в них продукт фантазии. И в нем самом, я сказал бы, много дикой романтической поэзии. Его огромность, трудность переправы… До недавнего времени существовало убеждение, что глубины его даже не измеримы. Происхождение его тоже не может считаться точно выясненным. Чтобы хорошенько изучить совершающиеся на нем многие странные и загадочные явления, чтобы изучить его замечательную фауну, нужны еще труды целых поколений. Он пока мало исследован. Его дикие пустынные берега, в особенности северные, до сих пор почти необитаемы. Издавна там бродили одни только медведи, волки да беглые нерчинские каторжники. Святым морем он считается с самых древних пор. По преданию, он возник на том месте, где раньше из земли горели огни. На берегах его и сейчас множество священных гор и мысов, считающихся у бурят местопребыванием их оногонов (духов).

— Правда, он кажется, очень велик и глубок, — согласился англичанин и заглянул в свой справочник.

— Длина его достигает 700 километров и ширина от 29 до 70, — ответил профессор, — это глубочайший в мире пресноводный бассейн с общей поверхностью 34.000 кв. километров, т.-е. более всей Московской губернии. Лежит он среди горных хребтов, на высоте приблизительно 300 метров над уровнем моря. В него падают с гор со страшной быстротой больше 300 рек и ручьев, а из него вытекает только одна река Ангара, русло которой ниже уровня Байкала. На все 65 км расстояния от ее истока до Иркутска русло ее все понижается, — в общем на 130 метров, — и по этому уклону река летит с бешеной быстротой, местами до 15 км в час. При таком течении даже сорокаградусные иркутские морозы не могут ее сковать, — она замерзает только в январе. В самом ее выходе из Байкала стоит знаменитый Шаманский[6] Камень, священнейшее место у бурят, где, по их верованиям, живет какой-то непобедимый белый бог. Камень сдерживает напор байкальской воды. Если бы от какой-нибудь причины, например, землетрясения, он рухнул, вода хлынет огромным потоком в Ангару, и день падения Шаманского Камня, по мнению многих, будет последним днем Иркутска[7]…

Англичанин сделался задумчивым.

— Но у Иркутска есть более опасное соседство! — помолчав, сказал профессор. — Глубоко в земле, под Иркутском и Байкалом, повидимому, находится лаборатория, где древние огни до сих пор не погашены. Горючих материалов, кажется, там достаточно.

— Почему вы думаете?

— Кругом Байкала, в горах, до сих пор бьют горячие источники и на поверхность его выбрасывают нефть, горное масло. Землетрясения бывают почти ежегодно. И, кроме того, около Байкала почва часто в одних местах опускается, в других поднимается.

— А если Байкал прорвется в эту подземную подтопку? — опросил молчавший до сих пор один из ехавших вузовцев.

— Это будет уж из Жюль Верна, — рассмеялся профессор. — Во всяком случае, население около Байкала напуганное. Известное основание для тревоги, как видите, имеется, а почва для суеверных страхов невежественного населения — тем более. Еще в XVIII веке в Иркутске не раз сами собой вдруг начинали звонить колокола. В 1861 г. они вдруг зазвонили, и в это время местность около Байкала, в 30 верст длиной и несколько верст шириной, провалилась со всеми деревнями и жителями. В место провала хлынули байкальские волны.

Эти загадочные явления вселили в сердца жителей суеверный ужас. Много легенд и так называемых «предсказаний шаманов» передается здесь из поколения в поколение. И достаточно случиться какому-нибудь сравнительно редкому явлению в природе, как все эти предания оживают. А так как на Байкале все время совершаются питающие фантазию, необ'яснимые для невежественного человека явления, то все ожидания и тревоги связаны с Байкалом и к нему чувствуют какой-то почти суеверный необ'яснимый страх.

II. Последний рейс «Мысовой».

Капитан, пожилой человек, с загорелым от морских ветров лицом, внимательно вглядывался в горизонт. На хмуром лице его была ясно написана тревога.

Веселый смех, доносившийся из каюты, неприятно действовал на него. Они в каюте ничего не подозревают. А ему достаточно было взглянуть на небо и волны, чтобы понять, что Байкал готовит им нечто грозное. То обстоятельство, что норд-ост, или «баргузин», как его зовут моряки на Байкале, — попутный ветер, гнавший «Мысовую» к юго-западным берегам, к Лиственничному заливу, — дул, против обыкновения, вот уже несколько дней, подтверждало его опасения. Он с тревогой прислушивался к свисту ветра в снастях и думал, что это не предвещает ничего хорошего ни его старому судну, ни грузу, ни пассажирам., случайно захваченным на восточном берегу. Но он не знал еще, откуда налетит шквал.

«Мысовая» — небольшой дощаник, грузопод'емностью около 100 тонн, — качаясь, как пробка, по волнам, неслась вперед. Это было плоскодонное судно с палубой, двумя каютами, в одной из которых теперь находились пассажиры, и одной мачтой с огромным парусом. На таких судах на Байкале перевозят груз и, как случайное явление, пассажиров. Доски судна были по старинке скреплены деревянными гвоздями, и «Мысовая», проработавшая на Байкале около десяти лет, собственно уже дослужила свой срок. Команды на ней имелось всего пятнадцать человек, считая капитана.

Англичанин все время что-то записывал.

Капитану вспомнилось теперь, как профессор, глядя на надутый парус, пошутил:

— Как видите, капитан, попутный ветер. Значит, море не гневается на вашу «Мысовую», хотя я и назвал собаку его именем.

Капитан сердито подумал:

«Вот он, попутный-то ветер».

__________

Пассажиров на «Мысовой» находилось восемь человек. Командированный из Ленинграда для изучения Байкала профессор с своей собакой, четверо вузовцев, длинноусый старик, богатый бурят, толстый, важный и неподвижный, как статуя Будды, и путешествующий англичанин, недавно вернувшийся из поездки в Уpгy, который все время что-то записывал себе в книжку. Разговор поддерживал старик, очень словоохотливый и, видимо, хорошо знавший Сибирь.

— Вы коренной байкалец?

— Нет, мы российские, дальние… Услыхали, что за Байкалом бабы коромыслом соболей бьют, ну, и набежали. Да и прижились здесь. Двадцать восемь лет тут болтаюсь. Старинные жители на Байкале: чорт, медведь да бурят. Хе-хе-хе-хе! Одна братва.

Старик покрутил длинные седые усы, поглядел на бурята и стал рассказывать о своих приключениях.

Трудно было только разобрать временами, старик ли любил приврать, или же сибирская быль так походила на фантазию.

«… Таким-то вот манером! и пришлось мне из мещан сделаться сибирским поселенцем, да еще беспаспортным. Взял меня к себе в работники богатый чалдон. А паспорт я, грит, тебе справлю, не твоя забота. Купил у писаря в волости мне паспорт, и стал я поселенец Ефим Лапша, Смоленской губернии, а уезда какого, уж не помню. Паспорт старый, что называется „на ять“. А до меня еще какой-то поселенец по нему жил. Только попали мы о паспортом в беду. Приезжает однажды становой.

— Хозяин, я около твоей заимки проезжал, сто рублей обронил. Пошли-ка твоего работника, пусть поищет.

Ну, значит, дать сотенную надо. А хозяин на дыбы, — паспорт справный, за что платить сто целковых?