Читать интересную книгу Сокровенное желание - Ёсио Мори

Адания растерянно смотрел на Сингаки, который, уже не обращая на посетителя никакого внимания, принялся за работу. Адания продолжал сидеть, но никто в этой огромной комнате, казалось, даже не замечал его.

Наконец Сингаки поднял голову, встал и закурил сигару. Затем он снова сел, откинулся на спинку стула и, выставив подбородок, посмотрел на Аданию:

— Значит, вас уволили за то, что вы голосовали за левых, хотя вы утверждаете, что этого не было. Вы можете это доказать?

— Не могу, — удрученно сказал Адания. — И выяснить я тоже ничего не могу.

На губах Сингаки скользнула язвительная усмешка:

— Вот вы говорите, что на вас возвели напраслину. Ясно, что в армии не хотят иметь с вами дело. Но вряд ли о том, что вы голосовали за левых, могли сообщить из воинской части.

— Нет, мне ясно об этом сказали. Так и заявили, что они не могут держать у себя на работе человека, который поддерживает Народную партию.

— Да… — Сингаки поджал губы и заключил: — Значит, дело не в том, голосовали ли вы на самом деле. Должны были голосовать. Не могли не голосовать — вот в чем дело. Выходит, они что-то раскопали и точно выяснили, что вы — приверженец левых.

— Да, но я никогда… — хотел было возразить Адания, но Сингаки, не слушая его, продолжал:

— Значит, сколько бы вы ни спорили, толку не будет. Военные вас не хотят. Может, у них есть неопровержимые доказательства против вас. Да, если вы сторонник Народной партии да еще и образцовый работник, вас даже поощряли не раз, значит, вы обманщик. Конечно, вас должны были уволить.

Адания даже рот открыл от удивления, уставился на Сингаки, который уже обнаружил в нем сторонника левых. Но ничего не сказал, все еще надеясь, что это недоразумение. Наконец он не выдержал:

— Я никогда не был сторонником Народной или какой другой партии. Я ничего не смыслю в политике. Не испытываю к ней интереса. Если на выборах выставляют кандидатуру знакомого мне человека, такого, например, как господин Гима, я голосую за него. Если же кандидат мне неизвестен, я предпочитаю воздержаться. Ни разу я не ходил на предвыборный митинг, не разговаривал на эту тему с приятелями. Поэтому-то никак не могу уразуметь, отчего меня считают приверженцем левых. Нет, это, конечно, ошибка!

Сингаки посмотрел из окна на зеленеющую травку.

— Если вы говорите правду, — он вновь повернулся к А дани и и усмехнулся, — тогда вас не уволили бы. — И Сингаки вновь принялся за работу.

Адания жалобно заглянул ему в лицо:

— Господин Сингаки! Неужели нельзя ничего сделать? Ведь у меня пятеро детей. Как же мне жить без работы? Мне надо протянуть хотя бы годика два, пока старший мой не кончит школу. Учится он у меня хорошо, учитель сказал, сдаст отлично. У меня это единственная радость, счастье, что не зря я работал не покладая рук. А если окажется, что это ошибка? Смогут меня восстановить на работе? Или мне обратиться в суд… Ведь должен я что-то делать!

— Суд? — Сингаки даже удивился. — Вы не можете туда обратиться! — Он внимательно заглянул в маленькие простодушные глаза Адании, будто раздумывая, верить ему или нет. Потом пояснил: — Наверное, для таких, как вы, существуют способы выяснить правду. Прежде всего можно обратиться к высшему командованию. Если это окажется бесполезным, можно подать заявление в Военную апелляционную комиссию. Вы ведь больше 12 лет работаете в армии и должны об этом знать. Это — последняя инстанция. Другого пути для вас нет. Но боюсь, что и это бесполезно! Вас же обвиняют в симпатиях к левой партии, а значит, с вами и разговаривать не станут.

Адания потерянно молчал, мигая маленькими глазками. Неожиданно служащий, сидевший рядом с Сингаки, проговорил:

— Чем жаловаться в Апелляционную комиссию, лучше переубедить своего начальника. Лейтенант Мэйсн, кажется? Может, кто-то из ваших сослуживцев поддержит вас? Подтвердит, что вы не имеете связей с левыми? Ведь если выступят все разом, может быть, и поверят! А если пойти на конфликт, вряд ли вы чего-то добьетесь.

Пробормотав себе под нос, что все равно другого выхода нет, Адания откланялся и ушел.

Через несколько дней Адания вернулся домой поздно, едва волоча от усталости ноги. Он сел у входа, не заходя в дом. Жена Цунэ и старший сын Эйкити еще не спали.

— Иди домой! — позвала Аданию жена. По лицу мужа она сразу же поняла, что дела плохи. Эйкити, поставив лампу в изголовье, читал книгу. Он приподнялся, взглянул на отца, но тут же, не сказав ни слова, снова лег.

— Ужинать будешь?

Цунэ ушла на кухню и начала разогревать ужин.

Адания встал и через детскую, где спали малыши, прошел в гостиную. Он сел к низенькому столику, скрестив ноги, и спросил:

— У нас, кажется, оставалось сакэ?

Цунэ принесла из кухни бутыль, наполненную на одну треть авамори,[12] и плеснула в стакан. Адания выпил залпом, закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Если уж не повезет — так не повезет, — устало сказал он. — Даже те, кто со мной за руку здоровался, теперь в сторону смотрят, глаза отводят, точно сговорились. После работы хотел поговорить с одним, другим, но куда там…

— Что, и Хига тоже?

— Нет, только на него и можно положиться. Но что он может один? Он говорил со всеми, с кем только мог, но никто не решается обратиться к Мэйсну. Я вечером просил об этом Дзёму и Ясудзато, но и они, похоже, струсили. Боятся, что и их накажут. Знаешь, я подумал и понял, что, будь я на их месте, наверное, тоже заколебался бы. Они же не знают, за что меня выгнали! А вдруг их тоже уволят?

Адания взял бутылку и подлил в стакан.

— Я только что был у Оминэ. Ждал его, а он все не возвращался. И вот вернулся около 10 вечера навеселе. Даже в дом меня не пригласил. Видно было, что ему неприятно видеть меня. Разговаривали прямо на пороге. Но так ни до чего и не договорились.

— Выходит, он тоже верит этому вранью?

— Не знаю. Он не проронил об этом ни слова. Я спросил его, а он промолчал. Он сказал только, что мой вопрос нужно решать с руководством, а он сам ничем мне помочь не может. И попросил больше не приходить к нему.

Цунэ вздохнула и погасила огонь в печке.

— Хватит пить! Поешь лучше! — сказала она, возвращаясь из кухни. — А то выпьешь все сакэ, а больше мы купить не сможем!

Адания не спорил. Он взял в руки бутыль и посмотрел на прозрачную жидкость, плескавшуюся на дне. Последние несколько лет у него вошло в привычку выпивать каждый вечер по рюмочке. Жизнь казалась веселее, исчезала усталость. Среди рабочих, обслуживающих армию, Адания получал больше всех — вдвое больше средней зарплаты. Цунэ не работала, разводила кур. Так что жили они не бедно. Но после того, что случилось, сакэ каждый вечер не выпьешь… Пристрастившись, Адания никак не мог бросить пить. Он быстро хмелел, и глаза его наливались кровью. Смакуя сакэ маленькими глотками, он просиживал над рюмкой все вечера.

Цунэ сидела рядом и штопала детскую одежду. Уже пробило двенадцать, но Эйкити все еще читал книгу. Сегодняшняя рюмка сакэ показалась Адании особенно горькой — не такой, как всегда. Из комнаты слышалось ровное дыхание детей, изредка прерываемое посапыванием.

— В чем же все-таки дело? — не унималась жена. — Если причина лишь в том, что ты голосовал за Народную партию, значит, кто-то оклеветал тебя. Ты не знаешь, кто мог это сделать? Кто тебя не любит?

— Если бы я только знал… — вздохнул Адания.

— Ведь ты на предвыборный митинг не ходил. Не может у них быть компрометирующих фотографий. Значит, кто-то тебя оклеветал. Никому нельзя верить!

— Да, чужая душа — потемки, — поддакнул Адания. — Но я просто не могу представить, кто бы мог это сделать. И Хига считает, что среди наших таких нет.

Адания снова подлил себе сакэ.

— Хига вот что мне сказал: «Тебя уволили вовсе не из-за политики. Причина в том, что тебе слишком много платят». Уволив меня, они возьмут на мое место трех новичков — за те же деньги.

Цунэ сложила руки на коленях и посмотрела на мужа:

— И ты веришь этой чепухе? Ведь ты честно заслужил такую зарплату. Начал работать, когда кончилась война, — трудился и в дождь, и в тайфун, не пропустил ни одного денька. И за все это стал получать 70 долларов. Разве это даром? Если бы ты ушел, не выдержав трудностей… Но ты ведь все вытерпел! И вот сейчас тебя вышвыривают только за то, что им приходится много платить тебе! Как несправедливо! Даже для американцев это слишком… — Голос Цунэ задрожал.

Эйкити, приподнявшись на постели, крикнул:

— Это похоже на правду. Они на это способны. Отец, хватит тебе гнуть спину на американцев! Я не хочу учиться на деньги, которые они швыряют тебе как подачку! Буду работать и учиться в вечерней школе!

— Балбес! Выбрось из головы эти мысли! — Адания нахмурился. — Лучше учись! Пока ты не сдашь экзаменов, я как-нибудь продержусь. Смотри, если провалишься!