теперь дракон будет настороже, во второй раз жену не упустит. Синие мундиры были тому подтверждением. Да и не хочу я всю жизнь жить, оглядываясь. Опасаясь, что рано или поздно меня поймают.
Одеяло соскользнуло с плеч, и кожа тут же покрылась мурашками. Мы взяли самые дешёвые номера, каминами в них даже не пахло. Зато пахло — вернее, воняло — плесенью, буро-зелёными цветами распускавшейся на стенах в тех местах, где когда-то колосилась пшеница на дешёвых обоях. Кое-где они всё же сохранились, как напоминание о былом уюте и скромной, но некогда аккуратной обстановке. Когда-то мебель была красивой, но лак на ней облупился, а ковёр на полу выцвел. Из каждого угла, из каждой щели несло сыростью, которая после пролившегося ночью дождя ощущалась так, словно я ночевала в бочке, барахтающейся в замшелом пруде. Пыльные шторы закрывали не слишком чистые оконца, а ламбрекенами им служили паучьи тенёта.
Представляю выражение лица дракона, когда он сюда заявится.
Эта мысль заставила меня подняться. Лучше быстро соберусь и встречу его внизу. Договор — если он удосужился его составить — подпишем в кофейне через дорогу. Стоило так подумать, как желудок недовольно уркнул, напоминая, что ужин я вчера пропустила. Да и в обед почти ничего не ела, так волновалась перед выступлением.
Злосчастное выступление!
В сердцах пнула ножку кровати и зашипела. Я. От боли. А вот кровать жалобно скрипнула, словно умоляя её не трогать.
— Живи уже, — пожелала столетней мебели и, кутаясь в шаль, побежала в уборную. Одну на всех на этом этаже.
К счастью, было раннее утро, и мне не пришлось прыгать от холода перед запертой дверью. Стараясь дышать через раз, быстро сделала всё, что собиралась сделать, и умытая, посвежевшая вернулась в номер. Заглянула в смежный — Кастена, как и предполагала, в комнате не было.
Пребывая в прескверном настроении, я оделась в простую тёмно-синюю юбку, расчерченную рыжей клеткой, застегнула светлую блузу с жабо из кружев, к которому прицепила брошь-камею — одно из моих немногочисленных украшений. Собрала волосы в простую причёску, пересчитала деньги в ридикюле, гадая, забрал ли вчера Толь нашу долю у антрепренёра и, если да, не осела ли та в кармане какого-нибудь ушлого кабатчика. Ещё минут пять ушло на то, чтобы сложить вещи в саквояж. Их у меня было раз, два и обчёлся, поэтому я всегда путешествовала налегке.
Вздохнула, ещё раз бросила взгляд на застеленную кровать, видневшуюся в проёме приоткрытой двери, и, подхватив свой скромных размеров чемоданчик, пошла вниз дожидаться Делагарди и Толя.
Что тот, что другой приносили одни расстройства.
* * *
Уже на лестнице я поняла, что торопилась зря. Можно было ещё час-другой посидеть в номере, пока эти двое… Вздохнула, обозревая вредную для моих нервов картину: пьяного Кастена и взбешённого дракона. То, что дракон взбешён, было очевидно. Даже вчера, когда мы «бодались», у него на лице не проступали желваки. Заметила, как дёрнулся кадык Делагарди, когда мой уже не жених выдал, пошатываясь:
— Ты что, чистоплюй, к нам из прош-ш-шлого тысячу… четия… ик!.. яви-и-ился? — Толя повело, и он едва не повалился всей своей помятой персоной на охотника. — Это вы рашьне… ньше… деву-шек у нас кра-а-али. А теперь они нашки! Нашши-и-и… ик!
— Леди сама согласилась со мной уехать. — Эндер отстранился, с явной брезгливостью обозревая «соперника».
— Леди? Ик! — Кастен громко и как-то уж очень пафосно расхохотался. — Да как-к-кая она тебе л-леди? Она же Вейя! Мо-йа Вейя-а!
В тот момент мне стало обидно за себя (с воспитанием у меня, между прочим, полный порядок!) и жалко (самую малость) Делагарди. Икота сменилась отрыжкой, и судя по тому, как дракон скривился, окатившие его миазмы ему не понравились. И тем не менее он продолжал строить из себя саму невозмутимость. Стоял, заложив руки за спину, и холодно, высокомерно смотрел на Кастена.
Хотя желваки по-прежнему выступали.
— Я тебя не боюсь! — неожиданно чётко и ровно произнёс парень, и я похолодела, когда он на удивление быстрым, уверенным движением выхватил из кармана нож. — А её — не отдам!
Толь яростно замахнулся, я вскрикнула. Лезвие разрезало воздух в паре сантиметров от лица дракона, а в следующее мгновение Кастен оказался прижат к полу. Всё уложилось лишь в пару мимолётных секунд, Делагарди попросту выбил оружие из руки идиота, тут же вывернув эту самую руку, и вот уже Кастен целует холодный и не слишком чистый мрамор.
Полы здесь до блеска не натирали.
Одной рукой дракон удерживал вырывающегося Толя, казалось, не прикладывая к этому ни малейших усилий, а другой… Сердце испуганно ударилось в рёбра, когда я увидела, как аккуратные ногти лорда заостряются, становясь длинными, чёрными когтями, жутко изогнутыми и явно жутко опасными. В голос, до этого лишённый эмоциональной окраски, врывается глухое, почти звериное рычание:
— За нападение на представителя закона — тюрьма. За нападение на эйрэ — смерть. Кажется, ты растерял последние мозги в дешёвом пойле, которым от тебя разит!
Кастен дёрнулся, промычал нечто нечленораздельное. Он не видел когтей дракона, зато чувствовал, как в шею вжимается что-то острое. Надавит чуть сильнее — пустынный холл «Трёх лилий» придётся отмывать от лужи крови.
— Не надо! — Я почти скатилась по ступеням, не сбежала по лестнице — слетела и, едва не налетев на кофейный столик, на котором красовалась ваза с подвядшими цветами, подскочила к дракону. — Отпусти его! Он же не соображает!
Ноль эмоций. Ну хоть бы взгляд на меня поднял, что ли! Схватила Делагарди за руку в попытке оттащить от Кастена, но с таким же успехом могла бы пытаться сдвинуть Эйфелеву башню.
— Сейчас же его отпусти! Или я никуда с тобой не полечу!
Угроза подействовала. По крайней мере, я перестала быть для дракона предметом интерьера, который нет необходимости замечать.
— Ты мне угрожаешь, Раннвей? — от острых, как осколки битого стекла, ноток в его голосе я едва не шарахнулась. Потом вспомнила о Кастене и снова потянула палача за локоть.
Он медленно поднялся, сверля меня взглядом. По-драконьи хищным, по-звериному опасным. С трудом справилась с очередным порывом от него отпрыгнуть.
Хорошие такие порывы. Жаль, трудновыполнимые.
— То, что я вчера пошёл тебе навстречу, не означает, что я буду потакать любому твоему капризу.
— Спасение жизни — не каприз, — резко заметила я.
— Жизни пьянчуги? — Эндер попросту перешагнул через моего друга, чтобы встать ко мне вплотную.
Я уж было решила, что сейчас и мне к горлу приставят чудовищные когти, но когти исчезли, словно были лишь плодом моего воображения.
— Кастен не пьёт.
Сегодняшняя