— У вас нет собственной семьи на Западе, мистер Джэксон?
— Нет, миссис Донельсон, я сирота. С четырнадцати лет. Мой отец умер за несколько дней до моего рождения, надорвавшись поднимая бревно в нашем местечке Уоксхауз. У меня было два брата; старший, Хью, погиб в сражении у Стоно-Ферри. Моя мать отыскала моего младшего брата, Роберта, и меня в британской военной тюрьме в Кэмпдене, но раненый Роберт умер через два дня от заражения и оспы.
Он вдруг смолк, его длинное выразительное лицо потеряло свою бледность, покраснело, и на лбу четко проступил шрам, похожий по очертанию на восточную саблю.
— Когда я излечился от оспы и моя мать узнала, что два моих двоюродных брата, Джозеф и Уильям Крауфорд, захвачены британцами и больные лежат в тюремном корабле около Чарлстона, она собрала все имевшиеся у нее лекарства и отправилась в путь с двумя женщинами. Не знаю, как долго находилась она в этой темнице, пытаясь вылечить парней, но сама подхватила на корабле лихорадку и не смогла уехать дальше чем на пару миль от Чарлстона. Я даже не знаю, где она похоронена. Она лежит в безымянной могиле где-то на равнине. Я неоднократно искал, но никто, видимо, не знает.
Его голос утих, огромная голова склонилась, тяжелые веки закрылись. Рейчэл никогда раньше не слышала, чтобы он говорил таким образом. Впервые она почувствовала нежность в мужчине и его неодолимую тягу к любви. Когда он поднял голову и взглянул на нее, в его глазах блестели слезы.
— Именно поэтому, миссис Донельсон, я думаю, что самое великое, что может иметь мужчина, — это семья, и, чем она больше, тем лучше.
— Хотела бы, чтобы у меня была еще одна дочь для вас.
— Поскольку у Донельсонов нет больше свободных девушек, — сказала Рейчэл, — когда мой муж и я поселимся в нашем новом доме, то обследуем всю округу и устроим серию восхитительных приемов. Если, конечно, вас не ждут девушки в Джонсборо или в Солсбери.
Он посмотрел на нее с другой стороны камина и ответил задиристым тоном:
— О, разумеется, мадам, дюжины их, целый список присяжных.
— Назовите их имена.
— Имена? О да. — Он провел своими тонкими пальцами по волосам, вытянув несколько рыжеватых прядей на лоб. — Посмотрим, там, в Уоксхаузе, была… была, ну, конечно, Сюзан Смарт, которая говорила мне, что у меня приятные глаза и что я хожу, наклоняясь вперед. Затем в Солсбери была Нэнси Джаррет. Приятная девушка Нэнси. Скакала на лошадях, словно мартовский ветер. Но ее мать не одобрила выбор, заявив, что я слишком много пью и играю в азартные игры.
— И такое с вами было?
— Ох, видимо, было. В годы учебы я был диким парнем. Но что можно делать, если таверны были единственным местом, где мог жить человек? Когда мне было шестнадцать лет, мой дед оставил мне в наследство триста фунтов стерлингов, я отправился в Чарлстон и проиграл эти деньги на скачках так быстро, что у меня до сих пор голова идет кругом. Но с тех пор как я примкнул к семейству Донельсон, я стал серьезным, ответственным гражданином. Я больше не играю и не стану играть… пока не создам на границе самую лучшую конюшню скаковых лошадей.
Но настоящее представление о характере Джэксона семья Донельсон получила от Джона Овертона. Джон спокойно заметил:
— Он выше всех, кого я когда-либо знал. Вы, конечно, заметили шрам на его голове?
Все кивнули головой в знак согласия.
— В 1781 году Эндрю и двое его братьев сражались под командованием своего дяди майора Крауфорда против британских драгун, вторгшихся в Уоксхауз. Драгуны атаковали наших в местной церкви и подожгли ее. Эндрю и его молодой двоюродный брат Томас Крауфорд сумели бежать, но их перехватили и Крауфорда взяли в плен. На следующее утро, когда Эндрю добрался до дома Крауфордов, чтобы рассказать о случившемся с их сыном, отряд драгун захватил врасплох семью. Британский офицер приказал Эндрю почистить его высокие сапоги, запачканные грязью. Тогда Эндрю было всего четырнадцать лет и его рост едва доходил до средней пуговицы красного мундира офицера, но он крикнул: «Сэр, я военнопленный и требую к себе подобающего обращения!»
— Я слышу тон, каким это было сказано, — прокомментировал Сэмюэл.
— Командующий офицер взмахнул саблей и опустил ее на голову Эндрю. Тот поднял руки, и они были рассечены до кости. Так он спас свою жизнь, но конец сабли порезал ему лоб.
Наступила тишина, семь братьев обратились к собственным воспоминаниям, ибо все они участвовали в Войне за независимость.
— И что сделал мистер Джэксон? — спросила Рейчэл; ее вопрос вызвал легкий смешок, поскольку тон ее голоса как-то подразумевал, что Эндрю Джэксон овладел положением и отомстил за себя.
— То, что вы ожидали. Британский офицер приказал провести его отряд к дому боевика Уоксхауза по имени Томпсон. Эндрю не пошел по прямому пути, а повел британцев по петлявшей тропе, по открытому полю. Томпсон заметил отряд, когда тот был еще за полмили, и сбежал. Так или иначе, это не понравилось английскому офицеру, как не понравился отказ Эндрю почистить его сапоги. Он заставил Эндрю прошагать сорок миль к британской военной тюрьме в Кэмпдене, не разрешив ему даже утолить жажду.
Рейчэл смотрела на огонь, заметив для себя, что и ей не помешала бы такая выдержка.
/9/
Был прекрасный майский полдень, цвели боярышник и форзиция, поздно прилетевшие городские ласточки и корольки щебетали в гуще деревьев, воздух был напоен ароматом жимолости. На тропе Рейчэл заметила караван торговцев, с ними, ведя трех тяжело нагруженных вьючных лошадей, ехал Льюис Робардс. Она следила за ним через смотровое окно большой комнаты. Он легко, почти надменно сидел на коне, хотя выглядел потолстевшим и более постаревшим, чем можно было бы ожидать по истекшему времени.
Несколько недель после получения его письма, в котором он сообщал, что будет счастлив свернуть свои дела в Харродсбурге и переехать на жительство в Кумберленд, она ждала его приезда к ней. Она поспешила к двери встретить его.
В набитых корзинах на вьючных лошадях Льюиса были не его личные вещи, а дорогие и тщательно выбранные подарки для каждого члена семьи Донельсон. Он привез кольцо с сапфиром Рейчэл, французское туалетное зеркало ее матери, компас в шкатулке Александру, набор инструментов Уильяму, одно из новых ружей Юмана Джону-младшему, полное собрание сочинений Шекспира Сэмюэлю, бумажник Стокли, который считался казначеем клана, охотничий нож Левену, иллюстрированную Библию Северну, а Джону Овертону в знак признательности за примирение собрание книг по юриспруденции в кожаном переплете с вытисненным на закладке его именем.
Все тепло приветствовали Льюиса, кроме Сэмюэля: он не мог забыть заплаканное лицо сестры, когда восемь месяцев назад забирал ее из дома Робардсов. С ходом времени Рейчэл с мучительной тревогой все более проникалась пониманием того, что ее муж не уверен в себе. После ужина мужчины заговорили о ценах на землю, о трудностях получения права на участки в глубинных районах.
— Говоря о правовых документах, — сказал Овертон, — я перепроверил ваши права, Льюис, на Кловер-Боттом. Рейчэл просила меня посмотреть, правильны и законны ли записи. Они правильны и законны.
— Спасибо, Джон, но меня тревожат не столько вопросы права на землю, сколько набеги индейцев. Ведь это все еще довольно дикая страна, не так ли?
Уильям мрачно ответил:
— Да, за прошлый месяц было несколько нападений такого рода. Были убиты миссис Харгарт и двое ее детей.
— В таком случае было бы небезопасным подвергать Рейчэл такой угрозе, верно?
Наступило неловкое молчание. Рейчэл задрожала, почувствовав, как на нее навалились старые опасения. Однако она знала, что ее братья не считают Льюиса трусом. Тишина наступила потому, что никто из мужчин не мог сказать другому, как далеко намерен он углубиться в индейские земли или какую позицию займет в отношении постоянной угрозы нападения, ведь все они жили на границе, подвергались нападениям и сражались с индейцами. Она знала, о чем думают ее братья: если никто не отодвинет вглубь границу, рискуя подвергнуться нападению индейцев, тогда эта земля всегда будет малонаселенной и небезопасной.
— Позвольте мне высказать мое мнение, капитан Робардс, — услышала она голос Эндрю Джэксона. — Я всегда считал, что индейцы никогда не нападают там, где мужчина быстро берется за ружье. Ваше присутствие будет той защитой, в какой нуждается миссис Робардс.
Льюис покраснел от комплимента. Рейчэл почувствовала, что ее встревоженность отступила. Теперь она сидела спокойно, а Льюис рассказывал об инаугурации президента Джорджа Вашингтона 30 апреля 1789 года в Нью-Йорке.[2] Это доставило особое удовлетворение Донельсонам, поскольку Вашингтон был их другом в Виргинии.
— После того как мистер Вашингтон принял присягу, верховный судья Нью-Йорка воскликнул: «Да здравствует Джордж Вашингтон, президент Соединенных Штатов!» — и толпа загремела в ответ: «Да здравствует Джордж Вашингтон, президент Соединенных Штатов!»