Однажды, собирая урожай, брат, который имел жену и детей, сказал: «Нас много, мы друг другу помогаем, нам легко жить, потому что мы друг другу помогаем. А мой брат один, и ему нужно побольше заработать, чтобы легче было ему жениться, чтобы девушка согласилась выйти за него замуж».
И он посоветовался с женой: «Давай мы часть своего урожая перенесем моему брату. Просто так он не возьмет у нас эти снопы пшеницы, но мы перенесем ему тайком. Пусть он на базаре продаст, чтобы ему больше заработать!»
И второй тоже не имел покоя, думая: «Я один, мне много не надо. А брат имеет жену, детей, и нужды у них больше. Несправедливо, что у нас одинаково разделенное поле. Отнесу-ка я ему пару снопов ночью, тайком, потому что если так предложу, он не возьмет!»
И вот они стали по ночам носить друг другу снопы. Тот взял три снопа перенес в безлунную ночь. Второй те же три снопа перенес обратно. Смотрят с утра — все как было раньше.
Носили братья друг другу снопы туда-сюда, незаметно друг для друга, и удивлялись каждое утро: что это такое, почему количество снопов остается прежним, хотя мы регулярно их относим? Удивляются и молчат.
Однажды они несли на своих спинах эти снопы, но получилось, что несли в одно и то же время. И они столкнулись лбами на поле, на меже между своими участками. Один брат говорит:
— Ой, кто это? Это ты, брат?
— Да, это я! А это ты?
Они увидели снопы друг у друга в руках и поняли, в чем секрет того, что они вроде бы носят и делятся, а на самом деле снопы не уменьшаются. И расплакались братья, и обнялись.
Люди, когда узнали об этом удивительном случае, решили на месте их ночной встречи, этого столкновения, поставить церковь «Во имя братской любви».
Если вы всплакнули, то это хорошие слезы. Это слезы прикосновения к тому, как надо жить и мыслить. Дьявол же стремится всегда разделить семью, страну, мир и поднять брата на брата, как некогда получилось у него поднять Каина на Авеля.
Не будем давать места дьяволу, не будем завидовать, во-первых, потому что грешно, а во-вторых, потому что нечему.
Один человек рассказывал мне о своей юности. Он был пономарем в церкви и частенько сопровождал священников на требы, подпевал на похоронах. А город у них был красивый, старый, похожий немножко на Париж, немножко на Вену, только маленький.
Еще до того, как стать пономарем, человек тот ходил, как влюбленный, по этому городу, засматриваясь на фасады, изучая надписи на фронтонах. Ему это нравилось, он любил древность и архитектуру, запах прошедших веков сильнее, чем женскую любовь. «Счастливы все, — думал он, — кто живет среди этого серого камня, высокого неба и звона колоколов по воскресеньям».
А потом он стал со священниками ходить на похороны в качестве помощника. И стал заходить внутрь, в квартиры, расположенные в домах, которыми он так наслаждался снаружи еще недавно.
Представляете? Любовь к городу с его архитектурой у него как рукой сняло. Он вдруг понял. Нет, не понял, а почувствовал душой, что если смерть заходит туда, в эту архитектурную красоту, то в ней нет окончательного смысла. И счастья в ней нет. У него эта красота стала ассоциироваться с трупным запахом, с венками, гробами, плачущими людьми и с мелодиями панихиды.
Удивительная перемена и очень жизненная. «Как хорошо, —раньше думал он,—жить в этом доме или в этом замке, в этой башенке, в этом чуде под черепичной крышей!» А потом захотел туда, а там гроб стоит, и надо отпевать кого-то. И он подумал: «Что тут особенного? Смерть заходит в любое жилище, в том числе и во дворцы, и в палаты». Его тонкую зависть к владельцам увитых плющом домов сняло как рукой. И с тех пор—навсегда.
Так часто нужно и нам совершить духовное усилие над своим сознанием. Нужно поднять, вывести проблему на более высокий уровень. Например, понять, что богатство — это ерунда. Есть более важные и серьезные вещи: смерть, любовь, вера.
Так говорит и Псалтирь: «Не убойся, егда разбогатеет человек... яко внегда умрети ему, не возмет вся, ниже снидет с ним слава его».
По-русски: «Если разбогатеет человек, ты не бойся. Когда помрет он, всего с собой не заберет». Это, казалось бы, банальная вещь, но человеку нужно с усилием думать об этом.
Посмотрите на новорожденных детей: они не приносят с собой никакого богатства. Младенец несет в себе какую-то тайну: он для чего-то родился в этот мир. Тайну он приносит, но материально — ничего.
Когда умирает человек, он ничего с собой не забирает. И апостол Павел пишет, что мы, рождаясь, ничего не приносим в этот мир, а умирая, ничего не выносим из него. Это совершенно очевидно. Поэтому, имея пропитание и одежду, будем довольны. Нам действительно не хватает такой прозрачной и святой простоты в мыслях.
А знаете, в чем еще заключается опасность зависти? Завистливым людям не хочется ничего давать, и у них ничего не хочется брать. То есть если тебя обнесли чашей на пиру, то вполне вероятно, что ты из тех, кому давать ничего не хочется.
Всякий знает из опыта, что у некоторых людей приятно брать, например, подарки, а у других не хочется ничего брать. Почему? Завистливому всего мало. Он уже в момент получения подарка или милостыни осуждает ее злыми мыслями. Мол, другим больше и лучше дали, а мне только это. Всякое добро от этих мыслей вянет, как цветок, или киснет, как молоко. И люди чувствуют это. Так же и брать ничего не захочешь у того, кто по прошествии времени напомнит тебе о своем «благодеянии» и либо что-то потребует, либо просто уколет тебя своей «добротой».
Каин и Авель — это два человека. А если их больше, то проблемы у них те же! Если их миллионы, то и мучаются эти миллионы теми же муками, что и первые два сына Адама и Евы! Как миру не стать пожарищем, если каиновы мысли роятся уже не в одном, а в миллионах сердец?
Какое общество взрывоопасно? Состоящее из хронически недовольных людей. А какие люди хронически недовольны? Ненасытные и неблагодарные. Люди,
источенные изнутри завистью. Говорю «хронически», так как время от времени недовольным бывает самый шелковый и лучезарный человек. Такой похмурится и отойдет, поссорится и примирится, поплачет и утешится. От него нет большой беды. Большая беда идет от «хроников» ненасытности и неблагодарности.
Слова эти короткие, но смысла в них много, следовательно, требуется их «разжевать». Ненасытный вечно устремляется к тому, чего нет, тут же, после факта обладания, пренебрегая тем, что уже есть. Ненасытный—самый бедный человек, ибо вечно страдает от недостачи. Ненасытный по необходимости завистлив, так как видит то, что есть у других и чего нет у него. В обществе потребления ненасытность распаляется самим стилем жизни, в котором высшая ценность — потребление. Реклама распаляет, подобно некоторым напиткам, специально придуманным для разжигания, а не утоления жажды. Вообще рискну предположить, что идеальным членом общества потребления является ненасытный и вечно неудовлетворенный человек без метафизических вопросов, бросающийся на всякую новинку и на всякую цацку, как избалованное дитя, и указующий пальчиком: «Хочу!»
Если речь идет только о товарах и услугах, то все вопросы упираются в покупательную способность. Если же ненасытность вкупе с завистью ищет пищи для недовольства в социальном расслоении, в неудовлетворенном тщеславии, в мнимом правдолюбии, в идеологической ненависти, то тут уже самое время говорить о взрывоопасности. Как ты успокоишь человека, которому все свое приелось, как родная жена (хоть бы и писаная красавица), а все чужое вожделенно, как известной Лисоньке — высоко висящий виноград? Кто из нас не слышал подобных диалогов на самые разные темы:
— У них (в стране предполагаемого счастья) кругом чистота, а у нас даже грубый сор не метут.
— Неправда, и у нас метут!
— Да, но у них метут и моют, а у нас только метлой машут.
— Да что ты! И у нас моют!
— Но у нас водой, а у них — шампунем.
— Погоди, и у нас шампунем будут мыть скоро.
— Да нет, у нас шампунь украдут или разбавят...