Читать интересную книгу Наш лисенок - Антон Таммсааре

— Почему ты мне ничего не сказала? — воскликнул Атс.

— Я думала, ты сам знаешь, — ответила мама.

— Нет, я не знал, — сказал Атс, и ему стало ужасно жалко, что не он первым увидел, как Мосса играет с Пийтсу, а мама, которой это событие показалось настолько неважным, что она даже не рассказала сразу о нем ему, Атсу.

— Кто утром встает раньше всех, тот все видит и слышит раньше других, — объяснила мама, желая утешить Атса.

— Теперь я тоже буду рано вставать, даже раньше тебя! — решил Атс.

— Но в таком случае ты и спать должен укладываться пораньше, не то у тебя сил не хватит, — сказала мама. — Вечером дети должны ложиться вместе с курами, утром же вставать вместе со свиньями, а старикам надо ложиться, когда свиньи засыпают, а вставать вместе с курами, вот так-то будет правильно.

Эта практическая мудрость не заинтересовала Атса. Его беспокоило другое, и он спросил:

— А кто меня разбудит, если я захочу встать раньше тебя?

— Поговори с петухом, он разбудит, — улыбнулась мама.

Атс тоже заулыбался. Он понял, что мама шутит, и сам пошутил:

— Ладно-ладно, поговорю с петухом, вот он и разбудит меня своей песней.

* * *

Но разговора с петухом у Атса не получилось, потому что особой дружбы между ними никогда не было, и началось это давным-давно. Отец нынешнего пестрого петуха — а был он такой же пестрый, как и его сын, только, пожалуй, чуть-чуть потемнее — стал жертвой этой вражды. А случилось это вот как.

Испокон веков у нас петухи унаследовали такой обычай: когда один поет, то уж никакой другой не имеет права вмешиваться, конечно, если он не рвется в драку. Когда же пестрый петух лесничего, на радость курам, вытягивал шею и широко раскрывал клюв, чтобы голос свободно лился наружу, Атс, спрятавшись за кустом или за забором, делал то же самое: вытягивал шею, широко раскрывал рот и вбирал в себя воздух, так что из его горла выходил какой-то безобразный не то хрип, не то сипенье, отдаленно напоминавший красивый и звонкий голос пестрого петуха.

Поначалу это вызывало у петуха недоумение, и он только удивленно кричал: «Кок-кок-кок-кок!», но мало-помалу он стал хмуриться и внимательно глядеть по сторонам. В конце концов в нем вспыхнула ярость, разгоравшаяся с каждым днем все сильнее. Петух пел все громче и задорнее, мальчик вторил ему, и, полный гнева и ярости, петух впадал в самое настоящее бешенство. Как-то днем он несколько раз своими острыми шпорами вцепился в куст, за которым сидел на корточках дразнивший его Атс. Но длилось это недолго: скоро петух понял, что его враг скрывается не в кусте, а за кустом.

И однажды он начал колотить своими острыми когтями уже не куст, а мальчика, стараясь попасть ему по голове и по глазам.

Раза два петух расцарапал Атсу лицо в кровь. Но тот скоро придумал, как ему обороняться. У отца был поношенный черный сюртук, который он надевал только в сильный дождь. В хорошую погоду сюртук висел в комнате на вешалке, валялся на столярном верстаке или еще где-нибудь. В иные дни про него совсем забывали и только по субботам, когда мама вынимала хлебы из печи и если она их, но ее словам, передержала, на помощь приходил черный отцовский сюртук. Атса посылали разыскивать его и принести маме. Мама накрывала хлебы сначала белым платком, а сверху укутывала их черным сюртуком. Так, мол, они становились такими, как надо.

Вот этот-то черный сюртук, сладко пахнущий свежим хлебом, Атс и брал себе в союзники, когда шел дразнить пестрого петуха. Каждый раз, когда петух подскакивал, чтобы нанести Атсу удар, тот набрасывал его себе на голову, и острые когти петуха поражали не мальчика, а всего-навсего черный сюртук. Его петух мог колотить хоть до полного изнеможения. А Атс только смеялся и еще пуще дразнил петуха. В конце концов петух так возненавидел этот черный сюртук, что стоило ему увидеть его, как он тут же лез в драку. Хуже того, он вступал в яростную борьбу со всем, что было черного цвета, и сражался пылко и храбро, приходя в полное неистовство. Пийтсу на себе испытала, какое это несчастье иметь черную шубу: петух не упускал случая наброситься на нее. И даже черному мерину и черному быку кукарекающий петух не давал пощады; всякий раз он старался так изловчиться, чтобы ударить их сзади по ногам, а потом орал во всю глотку, как бы оповещая мир о своей великой победе. Мерин обычно не обращал на петуха никакого внимания, но однажды почему-то ударил храбреца и попал так неудачно, что тот долго лежал без движения, распластавшись на земле. Атс уже подумал, что петух испустил дух, и громким криком оповестил об этом мать, но мама, подойдя к петуху и внимательно на него посмотрев, проговорила:

— Погляди-ка, глаза-то у него шевелятся; значит, он не умер.

Теперь и Атс увидел, что глаза у петуха, обведенные красным кольцом, действительно шевелятся, и спросил у мамы:

— А если глаза шевелятся, это значит, что он не умрет?

— Если у петуха глаза движутся, значит, он и сам скоро начнет двигаться, вот увидишь, — объяснила мама и добавила: — Ну и глупый же он, лезет бить лошадь по ногам, будто это что-то даст. Он, верно, считает, что черный мерин и бык тоже из петушиного рода, как и ты с твоим черным сюртуком.

— Почему же это я больше похож на петуха, чем мерин? — спросил Атс.

— Так ведь у тебя две ноги и ростом ты не больше петуха, — ответила мама.

— Нет, я больше его, много больше, — возразил мальчик.

— Это в отцовском сюртуке ты кажешься таким большим, без него ты куда меньше, — объяснила мама.

Пока мама и Атс спорили над распростертым петухом, тот стал ворочать головой и оглядываться по сторонам. Потом он повернулся на бок и вскочил на ноги. Но и стоя на ногах, он сначала пошатывался, а когда вытянул шею и хотел запеть, голос у него сорвался, и он упал рядом с кустом, усевшись прямо на свой поникший красивый хвост, как будто решил посидеть на свежей травке. Но длилось это не больше минуты, он тотчас вскочил и зашагал так же гордо и самоуверенно, как и раньше.

Так пестрый петух избежал гибели от копыт черного мерина, однако смерти от черного сюртука, с которым он вел самую ожесточенную борьбу, избежать ему не удалось. В тот день шел дождь, и лесник натянул на плечи свой сюртук. Петуху было все равно, кто надел его, он должен был напасть на сюртук в любом случае. Даже если бы сюртук повесили на шест и он слегка колыхался бы на ветру, петух тотчас оказался бы рядом и стал наносить удар за ударом, такой храбрый и глупый был этот петух. Вот и на этот раз: не успел лесник выйти во двор, как петух кинулся на него — раз, и два, и три, и еще много раз, потому что при ходьбе полы черного сюртука колыхались и раззадоривали драчуна. Лесник остановился посмотреть, в чем дело, и, когда понял, что петух осмелился напасть на него, горячая волна ярости обожгла его: он считал, что петух, ненавидевший черный цвет, может драться с Пийтсу, с мерином, с быком, но уж во всяком случае не с ним, хотя он и в черном сюртуке.

— Ах ты бесстыдник, на своего хозяина и кормильца кидаешься, — произнес лесник почти таким же голосом, каким по воскресеньям читал вслух Библию, и хватил петуха можжевеловой палкой один раз, а потом еще и другой. Этого оказалось достаточно. Петух остался лежать, как тогда, когда мерин ударил его копытом. Атс, наблюдавший за расправой, поспешил к нему, чтобы посмотреть, шевелятся ли у него глаза или не шевелятся. Он долго стоял возле него, но и глаза петуха и сам петух оставались неподвижными. И еще Атс заметил: из клюва петуха на зеленую траву капала кровь. Отец тоже увидел это и сказал:

— По голове поганцу попало, потому и кровь.

И, не говоря больше ни слова, принес из овина лопату, сдвинул с места широкий кусок плитняка, лежащий у порога, вырыл на этом месте яму, бросил в нее дохлого петуха, засыпал землей, которую плотно утрамбовал ногами, и положил плитняк обратно на место.

— Что это тебе в голову взбрело? — спросила мама, которая подошла посмотреть, чем занимается отец.

— Петуха хороню, — ответил он.

— Зачем же ты его хоронишь, из него можно было бы сварить вкусный суп, — сказала мама.

— Не буду я есть петуха, который посмел напасть на меня, — ответил отец. — Злого быка я бы продал, а что делать с дохлым петухом? Кто его купит? Я потому и закопал его у порога, чтобы он каждый день, пока я жив, чувствовал тяжесть моих сапог.

Услышав эти слова, мама весело рассмеялась, так по крайней мере показалось Атсу.

— Что смешного ты нашла в моих словах? — спросил отец.

— Как же мне не смеяться, — проговорила мама. — Ты закапываешь бедного петуха у себя под ногами, но ведь он прибежал драться не с тобой, а с твоим черным сюртуком, которым я укутываю хлебы, чтобы у них корочка стала мягче.

— Мне все равно, дерется он со мной или с сюртуком, который у меня на плечах, — буркнул отец, укладывая камень на место.