Читать интересную книгу Ячейка 21 - Андерс Рослунд

– Хильдинг ему – сусло, а Ланг его крышует?

– Точно так.

– Ну и что у тебя за мыслишка?

– А вот это я тебе расскажу после допроса насчет стирального порошка. Тогда и поговорим про Ланга. Хильдинг же наверняка захочет, чтобы мы ему помогли.

Музыка смолкла. Эверт позабыл о Сив. Он снова посмотрел вокруг. Кабинет был небольшой и ни разу не личный. Кроме магнитофона, ничто не указывало не только на то, чей это кабинет, но и на то, к какому ведомству он относится. Так – обычный кабинет, светлая мебель из березы. Такой мог с одинаковым успехом находиться и в Налоговом управлении на Готской улице, и в страховой кассе на улице Густавовой горы. А ведь он здесь проводил куда больше времени, чем даже у себя дома. Он приходил на рассвете, уходил позже всех, часто спал у окна, на этом вот диванчике, который был гораздо меньше, чем требовалось его гигантскому телу. И между прочим, спалось ему здесь не в пример лучше, чем в собственной квартире на кровати. Он проводил тут долгие бессонные ночи – невыносимые часы, когда он метался по темному кабинету, не находя покоя. Он сам не знал почему. Просто в какой-то момент одна проведенная здесь ночь могла растянуться на недели, когда он вообще не появлялся дома.

– Ольдеус и Ланг. Вряд ли. Уж больно разные: два мира – два детства. Ольдеус – мелочь, обычный торчок, ему больше ничего и не надо. Ланг – уголовник, не какой-то там мелкий нарушитель, в Аспсосе все углы пометил. Ничего у них общего нет. По крайней мере, на первый взгляд.

Свен поменял позу, откинулся на стуле для посетителей. Вздохнул. Внезапно как-то осунулся.

Эверт задержал на нем взгляд.

Он узнал это выражение лица. С таким идут сдаваться.

Он подумал про Ольдеуса, про то, как устаешь, возясь с мелким торчком, вечно ковыряющим язву в носу. «Идиотов так много, – сказал он про себя, – а жизнь так коротка».

– Пошло оно все. Будь по-твоему. Одним психом больше, одним меньше – какая разница? Возьмем его в разработку по Лангу.

Автомобиль, который медленно подруливал к воротам, сиял новизной. Такие, стоит открыть дверцу, исторгают запах кожи и новеньких приборов.

Йохум Ланг увидел его сквозь решетку, еще когда проходил мимо главной вахты в тюремный двор. Он ни с кем не разговаривал, никого ни о чем не просил, но сразу же понял, что автомобиль приехал за ним. Это как бы само собой разумелось.

Он коротко кивнул человеку за рулем, и тот так же коротко кивнул в ответ.

Мотор работал на холостом ходу, пока Ланг, выставив средний палец в сторону камеры слежения, мочился на серый бетон. Нет ничего преступного в том, чтобы исполнить ритуал освобождения. Машина ждала, пока он закончит отливать. Ему было в лом снова показывать средний палец, поэтому он просто приспустил штаны и выставил в медленно закрывающиеся ворота свой голый зад. Он знал, что это бессмысленно и выглядит по-детски, но он на свободе и ему срочно надо убедиться, что ни одна сволочь больше его не унизит. Что теперь он будет унижать, а он ждал этого два года и четыре месяца, ждал, чтобы кончилась вся эта байда. И он хотел, чтоб она закончилась вот так – моча на стене и задница, повернутая к главной вахте.

Он подошел к машине, открыл дверцу, влез в салон и уселся на пассажирское сиденье.

Они оценивающе рассматривали друг друга. Присматривались, сами не зная почему.

Слободан постарел. Ему было не больше тридцати пяти, но длинные волосы на висках уже успели поседеть, а вокруг глаз появились новые морщинки. Он отпустил тонкие усики, и они тоже были тронуты сединой.

После минутного молчания Йохум постучал рукой по ветровому стеклу:

– А ты, я смотрю, приподнялся.

Слободан довольно кивнул:

– Как тебе?

– Понтов много.

– Да это не моя тачка. Это Мио.

– В прошлый раз у тебя была тачила что надо. Отвертка вместо ключа… Она тебе больше шла, ага.

Машина медленно тронулась, Слободан осторожно нажал на педаль газа. Йохум Ланг вытащил из единственного – заднего – кармана брюк билет на поезд, который получил в тюрьме при освобождении, разорвал его на мелкие кусочки и вышвырнул в окно. Он громко выкрикивал на певучем упсальском диалекте все, что думал о властях и их подарках освободившимся зэкам, пока сильный ветер за стеклом автомобиля играл бумажными обрывками. У Слободана зазвонил мобильный, он ответил и поехал быстрее. Позади осталась решетка ворот и высокая серая стена. Метров через двести их накрыл дождь, дворники заработали сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее…

– Я за тобой не сам поехал. Мио попросил.

– Приказал.

– Он хочет с тобой встретиться как можно быстрее.

Йохум Ланг был здоровяком. Широкие плечи, прямая шея, шрам от левого уха до рта – памятка от одного бедняги, который пытался защититься опасной бритвой. Йохум занимал собой треть автомобиля. Он много жестикулировал, разрубая воздух перед собой резкими движениями. Так что теперь, когда он возбужден, места ему надо еще больше.

– Так! Хрен я на себя еще чего возьму! Мне новая ходка без надобности.

Они проехали по однополосной дорожке, которая вела от учреждения, и выехали на широкую трассу. Там они угодили в пробку – народ двигался на работу.

– Ты сел. Но мы же позаботились о твоей семье, разве не так?

Слободан Драгович обернулся к Йохуму и улыбнулся ему, показав испорченные зубы. У него снова зазвонил мобильный. Йохум ничего не сказал. Он уставился на дворники, которые слизывали капли дождя от центра к краям ветрового стекла. Он знал, что Слободан прав. Ходка была с конфискацией, да еще этот чертов свидетель, вместо того чтоб защелкнуть пасть, все гнал и гнал, и операм, и на суде… Йохум проводил взглядом капли, которые падали на стекло, он подумал, что все знал заранее, что shit happens, что Мио поэтому всегда где-то поблизости, как будто следит за ним – чужими ушами и глазами. И он чувствовал это каждое утро, когда, еще не совсем проснувшись, сидел и осматривал свою камеру. Позаботились, это уж точно.

Новый сверкающий автомобиль ехал все быстрее, просачивался сквозь пригород. А тот начинал уже скучать по своим жителям, которые отправлялись сегодня утром на работу в большой город, в Стокгольм.

Комната для допросов находилась на первом этаже, как раз под камерами предварительного заключения.

И совсем не походила на комнату.

Загаженные стены, которые когда-то были, видимо, белыми. Где-то вдалеке – зарешеченное окно. В центре – сосновый стол, похожий на кухонный и сильно обшарпанный. Вокруг него четыре примитивных стула из какого-то другого дерева, какие стоят в любой школьной столовой.

Допрос ведет Свен Сундквист (далее «Доп.»): Я хочу, чтоб ты больше не вскакивал, а сидел смирно.

Допрашиваемый Ольдеус Хильдинг (далее О.Х.): Да хрена ль вы невиновных-то хватаете?

Доп.: Амфетамин, смешанный со стиральным порошком, – это ты называешь «невиновный»?

О. Х.: Знать ничего не знаю.

Доп.: Ты продал дозы. И пока у нас три человека с разорванными венами. Пока. Они все назвали твое имя.

О. Х.: Да хрен ли ты болтаешь?

Доп.: У тебя нашли дозы.

О. Х.: Да это не мои!

Доп.: Мы отправили в Государственную экспертно-криминалистическую лабораторию пакетики с белым порошком, которые обнаружили у тебя при аресте. Шесть штук.

О. Х.: Да не мое это, елки зеленые!

Доп.: Двадцать процентов амфетамина. Двадцать два процента кофеина. Пятьдесят восемь процентов стирального порошка. Признайся, Ольдеус.

Эверт Гренс открыл дверь и зашел внутрь. Он не торопясь прошел от своего кабинета мимо восьми закрытых комнат, чтобы прийти сюда, и сделал это неосознанно. Свен читал ему вслух, и в его голове смешались все эти «обвинения в нанесении телесных повреждений» с тем, как патрульный автомобиль резко остановился, как он держал ее в своих объятиях, пока санитар «скорой помощи» не погрузил ее на носилки и не увез прочь.

Он прислушался к голосу Свена, попытался, щурясь на жесткий свет, льющийся с потолка, сосредоточиться на том, что он говорит, потом – на худом лице человека, сидевшего напротив Свена. Тот беспокойно ковырялся в ране в носу, и капли крови стекали у него с подбородка.

Доп.: Девять двадцать две, к допросу присоединяется комиссар Эверт Гренс.

О. Х.: (неразборчиво).

Доп.: Что ты сказал, Хильдинг?

О. Х.: Я говорю, что не моя это хрень.

Доп.: Хильдинг, послушай. Мы знаем, что ты толкал дозы на плешке.

О. Х.: Ни хрена вы не знаете.

Доп.: Мы там тебя взяли. С пакетиками. Стиральный порошок.

О. Х.: Да блин, не мое это! Мне чувак дал, когда я там терся. Сволочь. Сунул дурь и пошел. Я его щипану, когда выйду отсюда.

Эверт Гренс (Э. Г.): А ты никогда отсюда не выйдешь.

О. Х.: Да ты гонишь, легаш!

Доп.: Слишком много на тебе висит, приятель. И ведь еще один пострадавший с разорванными венами – и ты потянешь на попытку убийства. Преднамеренного. Это от полугода до восьми лет.