Читать интересную книгу Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв. - Н. Борисов

Сразу же после кончины Петра Иван Калита с по­мощью своих придворных книжников занялся подго­товкой его канонизации, т. е. «причисления к лику свя­тых». Прежде всего требовались доказательства свято­сти Петра. Тут же сыскался человек, который клялся, что видел, как во время похорон митрополит поднялся из гроба и стал благословлять собравшийся народ и самого князя Ивана. Через 20 дней у гробницы Петра исцелился сухорукий, вслед за ним — глухой, затем — слепой. Все эти «чудеса» тщательно записывались и были изложены в особом церковно-литературном про­изведении— «Сказание о смерти митрополита Петра». Вскоре было составлено и другое обоснование канони­зации— «Чтение на память митрополита Петра». В начале 1327 г. во Владимире на съезде светских и церковных владык, посвященном вступлению на вла­димирский «стол» нового великого князя Александра Михайловича, было принято решение о местном, в масштабах Северо-Восточной Руси, почитании Петра как святого [32]. Это решение, неприятное для тверских князей, по-видимому, сумел отстоять близкий к Петру ростовский епископ Прохор, исполнявший обязанности духовного главы Северо-Восточной Руси до прибытия нового митрополита. Что касается патриарха Констан­тинопольского, то он лишь в 1339 г. согласился при­знать «святость» Петра.

14 августа 1327 г., накануне престольного праздни­ка, в Москве состоялось освящение заложенного при участии митрополита Петра собора Успения Богома­тери. Торжественный молебен совершал ростовский епископ Прохор. Язык христианских образов и симво­лов в те времена широко использовался для передачи вполне определенных политических идей. Задумав по­святить главный московский храм Богоматери, Иван Калита сделал очень серьезную политическую заявку. Культ Богоматери со времен «крестителя Руси» князя Владимира Киевского занимал особое место в русском православии, являясь своего рода религиозно-полити­ческим знаменем киевских и владимирских великих князей. Корни этого явления уходили в дохристиан­скую древность. Главные праздники богородичного цикла — Рождество (8 сентября) и Успение (15 авгус­та)— отмечались в конце лета — начале осени. Они заступили место славянских языческих праздников в честь богини плодородия. Богородица стала христиан­ским аналогом древнего женского божества, матери всего сущего.

Определенную роль в оформлении богородичного культа на Руси в своего рода религиозную формулу идеи государственности сыграла византийская тради­ция. «Византийское почитание Божией Матери,— пи­сал известный русский византинист Н. П. Кондаков,— основывалось на примере самой столицы, где не толь­ко народ, но и власти, начиная с императоров, прояв­ляли в этом культе высшее религиозное одушевле­ние» [33]. В одном лишь Константинополе в византийскую эпоху известно около 50 храмов, посвященных Бого­матери [34]. Икона «Богоматерь Одигитрия» («Путево-дительница») считалась главной святыней империи. В константинопольском Влахернском монастыре в 469 г. император Лев Великий поместил в золотом ков­чеге принесенную из Палестины «нешвенную» ризу Бо­гоматери. В память об этом событии был установлен особый церковный праздник Положения Ризы Бого­матери (2 июля). Когда Константинополю угрожала опасность, ризу извлекали из ковчега и носили по го­родским стенам. Считалось, что она много раз спасала город от беды. Положению Ризы была посвящена цер­ковь, устроенная над Золотыми воротами византий­ской столицы.

Успению Богоматери была посвящена первая цер­ковь, выстроенная князем Владимиром после крещения, так называемая «Десятинная». В честь Успения был освящен выстроенный в 1077 г. собор Киево-Печерского монастыря. По преданию, его строителями были греческие мастера, присланные самой Богороди­цей, явившейся им во Влахернском монастыре. Вскоре собор в честь Успения по образцу киево-печерского был выстроен и в черниговском Елецком монастыре. В XII в. соборы во имя Успения Богоматери были воз­ведены в главнейших русских городах — Смоленске, Рязани, Владимире-Волынском, Галиче. Как правило, строителем собора был князь, а «пользователем»— епископ.

Связь богородичного культа с развитием феодаль­ной государственности особенно ярко проявилась в Се­веро-Восточной Руси. Главные соборы во Владимире, Суздале, Ростове, Ярославле были посвящены Успе­нию Богоматери. Культ Богородицы утверждался и монастырским строительством: во Владимире в домон­гольский период известны монастырские соборы в честь Рождества и Успения Богоматери, в Суздале — в честь Положения Ризы.

В середине XII в. Андрей Боголюбский, стремясь к политической и церковной независимости от Киева, вы­двинул идею об особом покровительстве Богородицы Северо-Восточной Руси. Он посвятил Рождеству Бого­родицы свой придворный храм в Боголюбове, Поло­жению Ризы — церковь над Золотыми воротами во Владимире. С помощью послушных ему церковных властей Боголюбский ввел на Руси неизвестный Ви­зантии праздник Покрова Богоматери. Идеологической подоплекой праздника Покрова была мысль об особом расположении Богоматери к славянам. Согласно пре­данию, в VI в. н. э. во Влахернском монастыре, распо­ложенном на окраине Константинополя, произошло «чудо»: Андрей Юродивый, родом славянин, удостоил­ся видеть саму Богоматерь, в знак покровительства простиравшую над людьми свой чудотворный покров.

В честь праздника Покрова (1 октября) Андрей Боголюбский в 1165 г. выстроил близ Владимира, на реке Нерль знаменитую белокаменную церковь. Глав­ной святыней Северо-Восточной Руси со времен Андрея почиталась икона Владимирской Богоматери, приве­зенная им из Киева. Владимирские книжники поспе­шили создать особое «Сказание» о «чудесах» этой иконы. Ее создателем они называли самого евангелиста Луку.

Успенский собор в Москве стал новым звеном в этой цепи религиозно-политических символов, уходившей своим началом ко временам первых киевских князей. С постройкой этого храма Иван Калита включился в борьбу за роль наследника духовных ценностей, на­копленных предшествующим историческим развитием русских земель. Отныне эта борьба станет неотъемле­мой частью его деятельности, залогом прочности, не­обратимости его военно-политических успехов.

Археологические раскопки последних лет свиде­тельствуют о том, что московский Успенский собор 1327 г. отличался большими размерами и, вероятно, повторял архитектурные формы владимиро-суздальских храмов. Однако упадок строительной техники в результате монголо-татарского ига дал о себе знать. В то время как многие храмы XII в. сохранились и до­ныне, собор Ивана Калиты уже через полтора столетия обветшал, дал трещины и был разобран. На его месте итальянский зодчий Аристотель Фиораванти в 1475— 1479 гг. выстроил новый Успенский собор, ставший ар­хитектурным символом единого Российского государ­ства.

Забытый  чудотворец

«Заделаша   мощи   его   в   землю...   и   покрова на гробнице каменной не положиша...»

Софийская летопись,  1474 г.

Русские летописи полны сообщений о разного рода «чудесах» и «знамениях». Эти события всегда происхо­дили удивительно своевременно, освящая ту или иную политическую акцию, создавая необходимое религиоз­ное возбуждение. Обычно летописец сообщает о «чу­десах» с полной уверенностью в их реальности. Лишь изредка он приоткрывает механизм «чудотворений», высказывает сомнения в их подлинности. Среди таких уникальных известий — рассказ о «чуде» у гробницы митрополита Феогноста (1328—1353) в 1474 г.

Начало правления митрополита Геронтия (1473— 1489) было отмечено целой серией «чудес» в Успен­ском соборе московского Кремля. Они были связаны с культом предшественников Геронтия — митрополи­тов Филиппа и Ионы. Искусно подогреваемый митро­поличьей кафедрой религиозный ажиотаж привел и к незапланированному «чуду» — «исцелению» немого у гробницы митрополита Феогноста. Однако прославле­ние Феогноста как святого натолкнулось на резкое про­тиводействие великого князя Ивана III и митрополита Геронтия. Оба они, по свидетельству летописца, весьма необычно отреагировали на известие о «чуде»: «неве­рием одержими беша, не повелеша звонити и всему городу славити его» [35].

Несколько лет спустя, закончив постройку нового Успенского собора, князь и митрополит вновь дружно выразили пренебрежение к памяти Феогноста. В то время как мощи других «святых» митрополитов помес­тили в возвышавшихся над полом собора богато украшенных саркофагах, покрытых шитыми золотом по­кровами с их изображением, прах Феогноста был за­рыт в землю, а надгробная плита ничем не отмечена.

Демонстративное пренебрежение к памяти Феогно­ста со стороны московских правителей отчасти объяс­нялось тем, что он был родом грек, а Московская Русь уже в 1448 г. разорвала церковную зависимость от Константинополя и не любила о ней вспоминать. Одна­ко дело было не только в происхождении митрополита. Из летописей и семейных преданий Иван III знал и о его политической деятельности, о весьма сложных от­ношениях с московскими князьями. Именно в этом скрывалась главная причина возмутившего набожного летописца «неверия» Ивана III в святость Феогноста.