— Я никого не вызывал.
Он смотрел на нее, внимательно изучая.
— Ты не выглядишь, как шлюха. — сказал он все еще с подозрением.
— Я вроде как новичок в этом деле. И эй. Мы ведь не должны поголовно одеваться в короткие юбки, корсеты и подводить глаза. — она подняла руку. — я говорила тебе, что моя кожа белая из-за ночной работы.
— Кто рассказал тебе обо мне?
— Кто?
— Да. Ты говорила, что кто-то рассказал тебе обо мне.
— Ах. Да. Энид. Ее имя Энид.
Его лицо замкнулось. Его глаза, которые ей показались такими теплыми, сейчас стали жесткими. Лишенными чувств. Он выпрямился.
— Убирайся отсюда вон к чертовой матери.
Она была счастлива это сделать. Более чем счастлива.
Она видела, как он повернулся и пошел по направлению к дому, его ботинки издавали shushing (по звучанию этого слова можно понять что это за звук такой) звук в высокой траве. Пес потянулся на крыльце, его глаза неотрывно следили за хозяином. В небе, над домом, рассеивая темноту, висела полная, бледная луна.
Глава 7
Где моя голова?
— Я думаю Эдди Берлин может что-то знать об исчезновении моей сестры.
Мадди стояла перед — она проверила табличку с надписью — контора Офицера Гейбла.
Гэйбл выглядел на тридцать с небольшим. Он сидел в утомленной позе неудачливого продавца машин со скучающим выражением на лице. Один из тех, кто предпочел бы оказаться на поле для гольфа, вместо того, чтобы прозябать в офисе. Где угодно только не за стойкой около женщины, которая изводила его тем, до чего ему не было никакого дела.
— Берлин абсолютно безобидный.
Мадди подумала о почти гипнотической силе, которую он лениво излучал. Подумала о записках своей сестры. Об утверждениях Эвелин. О своей собственной реакции на него.
Безобидный это не то слово, которое она бы употребила для его описания. Притягательный, возможно, но никогда — безобидный.
Она была с ним всего несколько минут и не могла выбросить его из головы. Несколько раз она ловила себя на том, что фантазировала о его губах, прижимающихся к ее. О его руках…Его твердом теле.
Гэйбл мельком глянул на часы, затем поднялся на ноги. Стул шваркнул по полу.
— Послушайте, — сказал он, начиная проявлять признаки нетерпения. — мне нужно отвести дочь на запись к ортодонту. — Он поднял куртку со спинки стула и надел ее на себя. Я зарегистрирую ее как без вести пропавшую, но это все, что я могу сделать, до тех пор пока не появится какое-нибудь реальное подтвердение возможного преступления.
Он потер затылок, посмотрел на потолок, затем на Мадди.
— Возможно вы не знаете, или, возможно, знаете, но ваша сестра проститутка.
— И это имеет какое-то значение?
Он посмотрел на нее изучающее, будто прикидывая чем она зарабатывает на жизнь.
— Моя сестра — человек. Она заслуживает такого же внимания с вашей стороны, как и любой другой.
— Я не закрываю ее дело по той причине, что она проститутка. Я говорю о том, что стиль жизни вашей сестры не совсем традиционен. Она зрелая женщина. Она в состоянии сама отвечать за свои поступки. Она может уехать на месяц или шесть месяцев или на год, никого об этом не оповещая. Она же не учительница и не ведущий на шестом новостном канале. У проституток нет обязательств кроме как перед своими сутенерами. Они приходят и уходят.
Мадди понимала его. Они говорили об Энид. Об Энид, которая угнала ее машину. Об Энид, которую не беспокоят угрызения совести, у которой вообще ее нет.
Да, вероятно, Энид просто удрала из города. Встретила какого-нибудь состоятельного парня и отчалила с ним.
Но если нет?
Вот что Мадди хотела разузнать. Даже если ей придется начать расследование самой. Она не могла игнорировать чувство, что что-то действительно плохое могло произойти. И что Эдди Берлин мог каким-то образом быть связан с исчезновением ее сестры.
Гэйбл пошел к двери. Мадди последовала за ним почти бегом, чтобы не отставать.
— Вы можете, по крайней мере, поговорить с ним?
Гэйбл остановился.
— Хорошо. Я загляну к нему, когда представится возможность.
— Когда?
— Когда? Скоро.
— Насколько скоро?
Она не собиралась отступать, не собиралась дать ему уйти пока он не даст ей точного ответа.
Похоже, он осознал насколько решительно она была настроена.
— Три дня. Не позднее чем через три дня, окей?
Не окей, а точно через три дня.
— Да. Окей.
— Я ничего вам не обещаю. Эдди не слишком отзывчив к людям. Он просто хочет жить в одиночестве. Люди не понимают его. Они думают, что он странный. Их это пугает.
Он искоса посмотрел на нее, делая ударение на последних словах.
— У человека есть право на уединенность. То, что он хочет, чтобы его оставили в покое, еще не значит, что он в чем-то виновен.
Сидя за рабочим столом Энид с трубкой около уха, Мадди набирала первый по счету телефонный номер в записной книжке сестры.
Оказалось, что он принадлежал ее сутенеру.
— Она задолжала мне две штуки баксов. Я ссудил ее деньгами на покупку машины. Когда найдешь ее, освежи ей память.
Машина.
Энид не изменилась.
— Вы что-нибудь слышали о ней? — Спросила Мадди.
— Нет. Уже с месяц. Она у всех позанимала кучу денег. Я думаю она удрала из города. Мои девочки постоянно так делают. Порви с клиентом и не возвращайся.
Похоже ситуация начинала проясняться. Мадди просто позволила своему воображению возобладать над здравым смыслом. Но у нее никогда его не было в достаточном количестве. Здравого смысла, разумеется.
— Эй, ты не ищешь работу? Я могу взять другую девочку, особенно сейчас, когда нет Энид.
— Говоря по правде, я предпочитаю зарабатывать деньги будучи полностью одетой.
Он засмеялся.
— Все поначалу скромничают. Но они меняют свое мнение. У меня есть легкая работа, с которой ты могла бы начать. Затворник, который живет на окраине города. Недавно звонил и спрашивал насчет девушки с темными вьющимися волосами и белой кожей. У тебя темные волосы?
— Д-да.
— Не имеет значения. Эдди звонит только когда пьян. Слишком пьян чтобы что-либо соображать. Он просто в полном отрубе.
Глава 8
Это удивительно
Мадди влезла в одно из плотно облегающих платьев Энид.
Он не могла вдохнуть.
Она изогнулась, чтобы вдеть ноги в туфли на высоком каблуке. Ее грудь сдвинулась и один сосок выскользнул из красной ткани.
Она дернула за вырез платья, натягивая его выше. Швы затрещали. Она посмотрела на свое отражение в зеркале в полный рост. Ее трусы просвечивались. ‹…›