Читать интересную книгу Пластилиновые гномики, или Поездка в Мексику - Александр Шленский

Во время такого ланча считается хорошим тоном оживленно балагурить, держаться непринужденно и весело, чуть-чуть немного даже развязно или вернее отвязанно, но без грубости и полного ошаления. Здесь классно это умеют. Можно только позавидовать. Я стараюсь во всем подражать, но только все равно чувствую, как-бы даже со стороны, свою скованность и зажатость. Это то, на чем наших людей всюду ловят почти безошибочно. Редко кому удается от этой советской зажатости избавиться напрочь. Ну я, конечно, зажимаюсь еще и из-за языка. Народ говорит о спорте, о светских сплетнях, всякой другой фигне, о которой я не имею никакого или почти никакого представления. При моем еще далеко не свободном английском, я почти перестаю их понимать.

Ел какие-то маленькие треугольные сухие блинчики. Так ничего, но ужасно в горле застревают, как будто промокашку жуешь. И тут меня пожалел один мужик, ему было на вид лет пятьдесят. Он подсел ко мне и сказал, что его зовут Виндалл Ком (или правильно написать Уиндалл). Он еще объяснил, что его фамилия – Comb – это чем причесываются. Ну понятно, по-русски это будет Расческин. И еще он сказал, что я совсем неправильно ем эти блинчики. Их обязательно надо поливать соусами. Соусов оказалось десятка полтора – сырные, молочные, грибные, шоколадные, фруктовые. Удивляюсь, как это я их сам не заметил. С соусами блинчики проскальзывали в горло на ура – как рыбка у дрессированного морского льва. Виндалл поведал мне, что он когда-то изучал русский язык в колледже и даже два раз ездил в командировку в Ленинград что-то устанавливать или налаживать, и услышал там много интересных русских слов, которые он в колледже не изучал, и которые никто не хотел ему перевести. Но он сказал, что все равно понял, когда их надо говорить.

Меня, конечно, сразу пробило на ха-ха и я ему сказал: «Хорошо проверим, что ты там услышал. Слышал ты там такое слово – „жопа“? На что он моментально ответил по-русски: „Сам ты жопа!“. Сказал он это с сильным акцентом, но все-же довольно бойко. Хорошо это его в Ленинграде научили! Я припух, завизжал от восторга и чуть не упал от смеха под стол. Всю мою зажатость как рукой сняло. Народ сразу заинтересовался, о чем это мы поговорили по-русски. К сожалению, оказалось, что кроме этой фразы, так эффектно и вовремя выданной, Виндалл мало что помнит. Так что разговор пришлось продолжить по-английски.

Виндалл сказал, что любит смотреть по ящику новости про Россию, и что он в шоке от того, как там ездят по улицам бандиты с автоматами и каждый день кто-то в кого-то стреляет и почти всегда попадает. Я ему ответил, перефразируя цитату из какого-то фильма, что у нас оружие имеют право носить на улице только полицейские и бандиты, а здесь в Техасе его может купить и носить каждый, закон такой есть. И здесь же в Техасе закон позволяет выстрелить в человека и попасть, и не быть посаженным в тюрьму, если докажут, что застреленный погрозился вслух убить застрелившего. Это мне ребята – Джим с Фрэнком – успели рассказать. Так что, сказал я Виндаллу, тут у вас скоро в Техасе все друг друга поубивают. И если мне кто-то надоест, я его разозлю, а когда он скажет «я тебя убью, Вал», тут-то я его и застрелю.

Виндалл на это ответил: зачем такие сложности – съезди с человеком отдохнуть в Мексику и стреляй без предисловий сразу, как останетесь одни. Потом приезжаешь назад и заявляешь, что друг пропал, пока ты ходил в туалет или покинул его, зайдя в бар освежиться стаканчиком чего-нибудь. Проверять никто не будет. Все здесь в Техасе так и делают, когда возникает необходимость кого-нибудь убить. Я хотел было спросить у Виндалла, скольких друзей он уже отвез в Мексику, но тут наш босс Дэвид посмотрел на часы и встал, и все тоже поднялись как по команде и пошли к выходу. А мне так хотелось еще порасспросить Виндалла про Мексику. Я так хочу свозить туда Ленку!

Какой организованный народ эти американы! У нас вот фиг-два так быстро кончат базарить и оторвутся от халявы! Впрочем, я уже начинаю привыкать, что они совсем другие, чем мы, и ничему не удивляться, а наоборот, учиться у них и стараться думать как они. Думать, может быть и смогу, а вот чувствовать, как они – навряд ли. Для этого надо тут родиться и вырасти. Ну ладно, сегодня дневник. Рассказа не получилось. Надо идти жрачку готовить, а то опять придется бутерброды жевать. Ненавижу! Сейчас бы тещиного борща навернуть бы! Он у нее классно получается. Ладно, придурок! Сперва от тещиных порядков в Америку сбежал, а теперь по борщу скучаешь? Жри теперь свою пиццу с грибами и молчи в две дырки или сколько их там в голове.

15.04.98

Сегодня поговорил с Ленкой по телефону. То ли рано было еще в Москве, то ли не знаю чего, но Ленка была какя-то вялая и раговаривала медленно, а минуты летели быстро. И говорили мы о какой-то ничего не значащей ерунде, о том, что Ленкина сестра поставила новый спектакль, а у Офелии отрос необыкновенно пушистый и длинный воротник-жабо, прямо как у Шекспира. Но никакого намека на любовь и тоску в Ленкином голосе не чувствовалось. Такой себе вялый голосок, чуть заторможенный. Может это я от него уже несколько подотвык. Ведь американы говорят, как из пулемета строчат, и я уже постепенно привыкаю к их скорости.

Точно-точно, я ведь и родителям когда последний раз звонил, мне все казалось, что они как-то медленно говорят. Но Ленкин голос очень сильно отличается от ее писем. Письма нежные и романтические, и по письмам, так она без меня жить не может. Ну так если не может – так какого черта не приезжает?! Нормальная самостоятельная женщина давно бы уже решила вопрос с матерью, нашла на кого ее оставить и примчалась к мужу. А кстати, кого бы она нашла? Сестра старшая в Питере режиссерствует, и ей ни до кого и ни до чего, она домой только ночевать прибегает, и то не всегда. Больше родственников нет, и как вывернуться, не шибко понятно. Но вообще, почему это я должен думать, как Ленке вывернуться, в конце то концов? Пусть сама думает, взрослая девочка, должна придумать что-нибудь.

А если не придумает, так я ее подожду-подожду, а потом и ждать не стану, не ждать же ее всю жизнь! Пошлю ее к черту и женюсь на американке, тогда, кстати, и вопрос с грин-картой отпадет в принципе. Правда, американки мне не нравятся, они все какие-то страшные, или очень толстые или худые и сухопарые, кожа у них грубая, штукатурки на лицах побольше, чем у воронежских девчат на танцах, а многие вдобавок носят огромные накладные ногти и прочую искусственную дрянь. Говорят они громко, резко и быстро и когда знакомятся, то здороваются за руку, как мужики.

Все же непонятно, чего я хочу? Ленка говорит слишко вяло, американки – наоборот, слишком резко. Сам наверное не знаю, чего хочу. Но ведь чего-то хочу, это точно! Одному мне с каждым днем тошнее и все тошнее. С другой стороны, в Москве бывало время, когда мне тоже чего-то сильно хотелось, несмотря на то, что я жил с Ленкой и всегда спал с ней в одной постели. Наоборот, меня даже это сильно раздражало. Вроде как, живу с женщиной, место занято, а я одинок и несчастен, как Робинзон на острове, до того как нашел Пятницу. Интересно, а занимался Робинзон с Пятницой любовью, или они там обезьянок трахали?

Как-то так вышло, что Ленка со своим дурацким лечением от бесплодия чего-то такого наглоталась, что у нее неожиданно поломались и испортились все женские органы, и она наотрез отказалась заниматься со мной любовью, говоря что ей это больно и неприятно. Когда я настаивал, Ленка вырывалась и начинала рыдать, что у нее трагедия, что она больше не чувствует себя женщиной, и поэтому ей не до меня. Удивительное дело! Я неплохо знаю женщин, и мне доподлинно известно, что многим женщинам удается доставить приятное мужчине, не используя женских органов вовсе, а используя «вторичные половые органы» – рот, попку, грудь, руки и все такое. И при этом они сами тоже что-то такое испытывают, и им бывает от этого почти так же хорошо, как от нормального процесса любви.

Но Ленка оказалась не такая. При всем при том, спать она со мной хотела все равно в одной постели, чтобы я ее грел. А я чувствовал себя все сквернее и и одиноче… Или одинокее? Тьфу, вот какой русский язык дурацкий, не знаешь, как образовать сравнительную степень. Короче, Ленка из пылкой и приятной любовницы внезапно и сокрушительно превратилась в древнюю старушку-вамира, которая подкрадывалась сзади и норовила засунуть холоднющие руки мне за шиворот, в то время как я сидел за компьютером. Я существо нервное и легко возбудивое, и у меня от этих ледяных прикосновений разбаливалась голова. Я тут же начинал орать, а Ленка – либо плакать, либо беситься от злобы.

Много раз я приказывал ей прекратить эти измывательства и греть руки под горячим краном, но Ленкина вампирская тяга к живому теплу была неистребима. А в постели Ленка тоже постоянно норовила прислонить свои холодные как лед стопы к моим теплым икрам, и от этого у меня сводило икры судорогой, напрочь пропадал сон, взрывалась от боли голова, а скулы сводило от ненависти, и мне хотелось Ленку тихонько придушить подушкой прямо в койке, а потом избавиться от ее трупа, выкинув его с балкона на асфальт. Я лежал в койке, увертывался от ледяных Ленкиных пяток, мысленно матерясь, и с наслаждением представлял себе полет Ленкиного трупа с балкона: «Фр-р-р-р-р-р……Хрясть! Ну, слава тебе яйца – отмучился!..». Если бы только мне свозить ее тогда в Мексику! Я уверен, я обязательно так бы и сделал. Сбросил бы Ленку куда-нибудь в такое место, чтобы никто не нашел. В пропасть, в водопад, в преисподнюю!.. Надо же, я никогда не думал, что мое отношение к Ленке, без которой я совсем еще недавно просто жить не мог, вдруг вот так внезапно изменится. А изменилось оно потрясающим образом: я совершенно перестал чувствовать в Ленке женщину. Перестал настолько, что мне казалось, что женщины и вовсе рядом со мной нет.