Читать интересную книгу История Роланда - Пилип Липень

– Вот и я о том же! Нельзя детям разрешать тормозить! – сказала мама и стала нас ещё пуще ругать.

22. Истории безоблачного детства. О зловонном человеке

Когда мы были маленькими и едва ходили в начальную школу, с южной стороны нашего дома проживал невероятно зловонный человек. Подсматривая за ним сквозь щели в заборе, мы с братиками были вынуждены прижимать к носам платочки с фиалковой водой – столь тяжёлые миазмы он источал. А иной неосторожный мотылёк, пролетая рядом с его раскрытым ртом, в тот же миг падал замертво. Сосед наш от этого несказанно страдал, и каждое утро, в надежде на неожиданное посвежение дыхания, выходил в палисадник и робко раскрывал рот – но мотыльки неизменно сыпались, как яблоневые лепестки. И всякий раз сосед мучительно плакал, всхлипывая и содрогаясь. А однажды, чтобы хоть как-то загладить свою вину перед мотыльками и бабочками, он решил извести единственного в нашем городе энтомолога. Сосед подстерёг энтомолога на углу возле парикмахерской, схватил за воротник и стал дышать ему в лицо. Энтомолог вырывался, но мы с братиками подоспели и помогали держать. Энтомолог извивался, терял сознание, просил пощады и вопрошал – за что? о, за что? Когда мы объяснили ему, за что, он поклялся больше никогда не ловить бабочек. Сжалившись, сосед закрыл рот и знаками велел нам отпустить негодяя – потому что у каждого должен быть шанс, детки, даже у самого закоренелого мерзавца. С тех пор мы подружились со зловонным человеком, он оказался вовсе не зол и даже приятен. Иногда он заходил к нам в гости, предваряя своё появление звоном бронзового колокольчика, чтобы наши родители успели намочить платочки розовой водой и прикрыться. А мы с братиками так и вообще привыкли к его запаху. Теперь мы различали в нём различные оттенки – дёготь, имбирь, корица, морские ракушки – только слишком сильные.

23. Истории безоблачного детства. О неизвестном человеке

– Папочка! – сказали мы папе как-то раз, когда он ел булку, – Мы хотим вырасти и стать знаменитыми! Все будут нас знать, а ты будешь гордиться.

Мы думали, папа обрадуется и станет нас целовать, но он даже не улыбнулся.

– Экая скука, – махнул папа рукой. – Такого любой балбес хочет. Вот вы бы попробовали похотеть наоборот – чтобы вас никто на свете не знал! Не пробовали? То-то же. А ведь бывает. Вот послушайте, – он отодвинул булку, отряхнулся и стал рассказывать. – Жил-был на свете один весёлый мальчик, беспечный и глупый. Ходил он прилежно в школу, мечтал стать известным артистом, дружил с мальчиками, дружил с девочками, дружил и дружбой дорожил, а в одну девочку даже был влюблён. И вот однажды на большой перемене, отобедав макаронами, капустой и кефиром, разговаривали они все вместе, шутили, смеялись – и мальчик нечаянно от смеха не сдержался и издал из попы очень громкий звук. Настолько громкий и отчётливый, что даже на другом конце класса повернули головы. А девочка, в которую он был влюблён, стояла ближе всех – и ей пришлось зажать нос и убежать, не из зловредности, а по объективным причинам. А из коридора вошёл завуч и стал мальчика обеспокоенно расспрашивать, хорошо ли кормят в столовой. Тут и звонок прозвенел, и мальчика даже подразнить не успели – но весь урок он просидел пригнувшись, дрожа и умирая от позора. После урока он выскочил за дверь, побежал домой и пожаловался маме на колики. Его показали доктору, дали пилюли и оставили дома до конца недели. За эти дни мальчик сильно переменился и повзрослел, стал мало говорить и много думать. Упросил он маму, чтобы перевела его в другую школу, в другом районе, подальше от срама. Но и в новой школе не успокоился: всё боялся, что слухи о громком звуке и сюда дойдут. Ни с кем не дружил, никого не любил, всё молчал и глаза прятал. Серьёзным стал, вдумчивым. Доучился кое-как до неполного и поехал в соседний город, записался на рабфак на токаря. Там мальчика понемногу отпускать стало… Но и месяца не прошло, как увидел он в училищах ту самую девочку, которая нос зажала и убежала – она, оказывается, изучала здесь ткацкое дело. И вроде бы она его тоже заметила, и вроде бы поморщилась, но издалека не разобрать. Не собирая вещей, мальчик словил такси на вокзал и вскочил в товарный поезд. Он провёл ночь, день и ещё ночь на куче угля. И решил твёрдо: меня не должен знать никто на свете. Поезд привёз его в далёкий большой портовый город, где его никто не знал и знать не хотел. Мальчик надвинул кепку, снял угол в коммуналке для слепых, и стал жить подённой грузовой работой, то в порту, то на рынке, то на вокзале. После смены не пил; запирался на ключ и мечтал, как пройдут годы, и рано или поздно никого не останется, кто слышал и знал. Раз в месяц заходил в фейсбук и в одноклассники, проверял, сличал по бумажке. Долго жили, сволочи, долго. Но постепенно всё ж начали вымирать – а куда денутся. И сам мальчик уже старенький стал, еле ноги волочил, устроился истопником в общественную баню. И вот однажды на восьмое марта зашёл тот мальчик в интернет и видит: все околели наконец! Один я остался! Никто меня не знает в целом мире! Вот только та девочка живучая… Последняя, гадина, и ещё стишки пишет, в гроб не торопится:

Пахнуло чернозёмом, торфом, рыбою;Пахнуло перегноем, поздней осенью;Меня пронзило счастьем неиспытанным;С тех пор молю: приди, мой царь единственный!

А ну как меня переживёт? Забеспокоился мальчик, засобирался. Взял он с собою булку, взял кочергу, да и поехал на товарном поезде… Да и доехал... Мда... Вот так-то, детки.

24. Истории безоблачного детства. О законах статистики

– И что же, и что же, папенька?

– Что сталось с ними потом?

– С мальчиком и девочкой?

– Они помирились?

– Они поженились?

Папа не хотел рассказывать дальше, но мы пристали к нему – прыгали вокруг, теребили за рукав, заглядывали в глаза и мешали есть капусту. Со вздохом он отложил ложку и раскрыл рот – и мы тут же побледнели, затихли и крепко-крепко обхватили его за ноги, предчувствуя ужасы.

– Как доехал мальчик, так спрашивает у людей: где здесь проживает Тереза Николаевна Ласункевич? Показывают ему люди – иди туда. Пошёл он и видит – стоит дом. Поднялся он на крыльцо, позвонил в звоночек – а звоночек протяжненький, тревожненький, а кнопка с трещинкой – и ждёт. Задвигалось что-то внутри, вздрогнуло, скрежетнуло отдалённо, и голос изнутри ему смиренно говорит: войдите. Открыл он дверь, а за ней ещё одна дверь, как в тамбуре, и голос изнутри его покорно просит сперва наружную закрыть, чтобы сквознячком старые косточки не протянуло. Тут бы ему сообразить, что ловушка это, но он от волнения не сообразил – живот втянул и дверью хлопнул. Щёлк! И закрылся замок. И тишина. Рванулся мальчик, ломанулся, подналёг плечом, наподдал ногой – но напрасно всё, крепки двери дубовые, сильны засовы калёные. Была у него кочерга с собой, да не поднять её, уж очень узко. Захрипел он тогда, закашлял: на помощь! на помощь! спасите, люди добрые! А сам слышит изнутри нехороший смех. Открывается во внутренней двери окошечко, и оттуда та девочка, уже старуха древняя, хохочет и пальцем тычет. «Обхитрила я тебя, червячок! Не пережить тебе меня, как ни тщись, как мудрствуй, ибо всесильны законы статистики – женщина живёт дольше. И знай: твой громкий звук я помню отчётливо! Будто в уши впечатался!» Как услышал это мальчик, так и скорчился весь в стыдливых судорогах, а старуха визжит и кулачками победно трясёт: помню! помню! так и сдохнешь опозоренным! Но он ещё несколько дней продержался, потому что взял с собой мисочку капусты. Знаете, такие металлические мисочки с прозрачной крышкой? А потом умер, от голода и унижения.

После этого рассказа мы с братиками долго плакали, но папа только плечами пожимал: сами, мол, напросились. Идите, идите.

25. Истории безоблачного детства. О путешествиях на кухню

Когда мы были маленькими, случались дни, в которые хотелось далёких путешествий и рискованных приключений, но шёл дождь. Многие бы спасовали и мучились от безделья, но только не мы! В таких случаях мы с братиками предпринимали табуретную вылазку на кухню. Мы запасались провиантом, пресной водой, порохом и крепкими верёвками, садились на табуреты и широкими ремнями прикручивали ноги к ножкам, чтобы ступни не касались пола. Нужно было, рванувшись всем телом вверх, сместить центр тяжести и прыгнуть на сантиметр-два вперёд, или хотя бы подвинуться наискосок на трёх ножках. Во главе шёл отважный Колик, следом храбрый я, за мной смелый Хулио, за ним бывалый Валик, а замыкал экспедицию неутомимый Толик. На путь по комнате до порога уходило полчаса. Вздыбленная твердыня порога была первым серьёзным испытанием – преодолеть его могли лишь сильные личности, и то после долгих изнурительных попыток. За порогом пролегал длинный неизведанный коридор, прямой, но полный опасностей – ковров, выбоин в паркете, тумбочек, сундуков и стыков линолеума. Мы двигались гуськом, светя фонариками и подбадривая друг друга воинственными возгласами. Путь был долог и непрост, но нам придавала сил мысль о папиной комнате в конце коридора. Заслышав нас, он выходил и махал издалека рукой, а когда мы приближались, радушно приветствовал и угощал вяленым овечьим сыром. Он читал нам пространное напутствие, гладил по головам и умилённо благословлял. Укрепившись духом, мы покидали его гостеприимное пристанище, одинокий форпост перед диким ущелием лестницы. Устрашимся ли отвесного спуска, леденящего кровь? – спрашивали мы себя, и твёрдо отвечали: нет! Колик уже стоял у обрыва и, бросив на нас мужественный взгляд, хватался за перила и прыгал навстречу скалистым расщелинам. Ценою невероятных усилий спустившись на одну ступеньку, он протягивал мне снизу крепкую руку, и я устремлялся вслед за ним. Что может быть надёжнее руки брата! Мы начинали нисхождение. Ножки табуретов скрипели, трещали, пропасть зияла, тектонические изломы разверзались, и все надежды мы возлагали на двух богинь: Судьбу и Фортуну. Сколько раз мы были на волоске от падения! Но бесстрашие, стальная выдержка и непреклонная воля вели нас от ступени к ступени, всё ниже и ниже. И вот мы уже внизу, на бескрайней, засушливой равнине прихожей. Утерев пот и допив остатки воды, мы бросались в последний рывок, ровный, но самый трудный. Усталость и голод тянули нас к полу, но нужно было допрыгать, допрыгать любою ценой. Хулио, дрожа, опирался на моё плечо, Толик тянул за собой Валика, а Колик, сдвинув брови, неукротимо скакал впереди. Но нашей верной наградой была кухня, уже проступающая на горизонте, она придавала нам сил. Уже различалась в проёме двери фигура мамы, она держала козырьком руку над глазами, всматриваясь в пыль и марево пустыни. Завидев нас, она срывала с головы платок и счастливо махала, а потом исчезала в кухне. И тут мы обретали второе дыхание – Хулио, хрипя, вырывался вперёд, его обгонял Валик с горящими глазами, Толик настигал, и все мы одновременно вваливались в кухню. Стол был уже накрыт: пироги, блины, булки, пирожки, кексы, крендели, пирожные, пряники, печенье и огромный торт – залитый кремом, шоколадом, украшенный свечами, бумажными цветами и крупной клубникой. Вкус победы!