Читать интересную книгу Зелёная земля - Евгений Клюев

Внезапные встречи, случайные числа,

прогулки по землям чужим…

Пока ещё всякое может случиться,

я рад Вам, разумница-жизнь!

Не это – так то, а не то – так другое:

не бодрствовать ночью – так спать,

не светлая радость – так тёмное горе,

не музыка – так листопад!

Течёт ли в Париже серьёзная Сена,

а в Вене – беспутный Дунай?

Не всё ль равноценно и, значит, бесценно:

не думай, не запоминай.

Есть время ещё для двукратного залпа -

и как-нибудь можно успеть

в двух разных местах оказаться внезапно,

две разные песни запеть,

двух женщин любить и двум правдам учиться:

неправде и лжи – наугад!

А там… если что-то и может случиться,

так выбор уже небогат.

* * *

Что, мой милый старый август,

станем горевать

и искать в бумагах адрес

о пяти словах?

Помню, где-то в этой папке:

вынем и – айда!

Помню, наезжали как-то -

позабыл куда.

Там ещё сперва налево,

а потом – село,

там ещё такое лето

красное цвело,

там один такой зайчонок

прыгал по кустам,

и два ворона учёных

говорили там:

– Если вашими шагами,

то шагов шесть-семь…

Помню, жизнь была другая -

новая совсем.

* * *

Забудем обо всём ночном -

довольно всякого такого:

давайте-ка опять начнём

урок надежды бестолковой,

давайте-ка решим, на что

(авось, всплывёт какая малость!)

мы не надеялись ещё

и чем ещё не занимались?

Займёмся, что ли, чепухой

гаданья на кофейной гуще -

давно осевшей и сухой,

но будущее стерегущей

и осеняющей крылом,

отчётливым и загорелым…

За праздным посидим столом,

за призрачным капризным делом!

А там уж – пан или пропал,

а там уж – что бы ни пропало -

начнёмте вновь, любезный пан,

надеяться на что попало!

* * *

Пожалуй, яблочко зари не слишком-то румяно,

а утра вкус хоть и хорош, да всё же кисловат,

и горек, как табачный дым, вкус нашего романа -

и, вроде б, надо горевать, да что ж тут горевать!

Всё не дотягивает жизнь до счастья, до покоя -

и этот утренний пробел меж тьмою и зарёй

даёт понять, что всё вокруг немного не такое…

что героиня чуть скучна и чуть смешон герой.

Сон не досмотрен до конца и недоварен кофе -

всё брошено на полпути, оставлено как есть,

и в этом вечность, может быть, – нет вещи пустяковей,

чем вечность… завтра как-нибудь закончим, Ваша Честь!

А завтра новые дела – и вот уж новый образ

произрастает на листе, и новые слова

не покрывают жизни всей – и остаётся область

тумана, сумерек, дождя, и снов, и колдовства.

ГОД КОЗЫ

Говорите, всё ясно, но в этом и грусть?

Не грустите, всё очень темно:

ведь и новых понятий неполная горсть -

от неё не светлей всё равно.

Не светлей от того, что гроза есть гроза -

мало ль в жизни таких новостей!

Погремушкой своей золотая коза

собирает на праздник гостей:

при зелёной грозе на лугу пировать,

без конца поминать времена,

где давно не бывали и уж не бывать…

голоса, небеса, имена!

Эти речи по кругу – одна за другой -

и бокалы – один за другим:

о, гроза есть гроза, и покой есть покой

и, конечно же, гимн – это гимн!

Нам надолго запомнится новый урок -

безотрадный, никчёмный, скупой… -

но всегда есть о чём говорить между строк,

между делом и между собой.

* * *

Задвинув в дальний угол тьму,

отбросив страсти, как лохмотья, -

однажды Вы меня поймёте,

и я однажды Вас пойму.

Когда приходит. Всё прошло

с последней точкою в романе,

то от взаимопониманья

бывает пусто и смешно.

Но ты, поэзия, но ты -

ты, объясниться не умея,

всё просишь недоразуменья,

обмолвки и непрямоты,

но ты, поэзия, – дитя:

возьми себе картинку, бусы -

играй, забудься, залюбуйся,

дай разобраться нам, хотя… -

вбегай, пожалуй, в наш роман,

чтобы героев в том романе

мы сами бы не понимали -

да и никто б не понимал.

* * *

По Арбату, говорят, развешан дождик -

экий взяли на себя нелепый труд!

На Арбате, говорят, сидит художник

и рисует там весь-мир-за-пять-минут,

а мольберт его – вселенная на сваях

комариных, выше некуда вознесть!

Мы пойдём к нему: пусть он не забывает,

что и мы с тобой под этим небом есть.

Пусть и нас он нарисует уголёчком,

в уголочке мирозданья, на краю -

инструментом хоть и вечным, но не точным…

Ну конечно, я тебя не узнаю:

горстка воздуха да полщепотки шёлка,

а печаль, хоть и похожа, да не вся…

что до чёлки – золотая эта пчёлка

улетела за моря и за леса!

Но весь мир… с ним так и надо, значит – круто.

Твой ли облик, мой ли, чей ли… ах, пустяк!

Остаётся даже лишняя минута

от пяти… и, рассмеявшись вдруг чему-то,

мастер дарит нам с тобой её за так.

* * *

Горчат пирожные миндальные,

горчит фруктовая вода.

Я вспоминаю об Италии,

в которой не был никогда.

Что там за Piazza в тёмном омуте,

кто там весь день поёт на ней?

Ах, это только шутки памяти

по поводу небывших дней.

Что ж, полетели, моя ласточка,

на Piazza del Чего-Нибудь!

Хвоста причудливая кисточка

пускай нам прорисует путь

на Piazza delle Испытания,

del Одиночества, del Слёз,

где ты грустна, моя Италия,

где я не в духе и так далее,

где это всё переплелось

с запутанными, нерешёнными

вопросами, где до сих пор

два горьких кофе-с-капюшонами

ведут свой тёмный разговор.

Ты говоришь, что день ещё придёт, -

и этот день, как сказано, приходит,

приходит и смеётся во весь рот:

Вот я пришёл – что хочешь, то и делай!

Ты говоришь: Да чтоб вам пусто всем! -

и всем на свете делается пусто,

ты говоришь: Не бить! – стенным часам,

и сутками часы не бьют и терпят.

А скажешь: Бить опять! – опять и бьют,

и музыку играют заводную,

потом ты просишь – и тебе дают,

потом стучишь – и открывают двери,

и в них маячит тёмный силуэт,

но не понять, кто там стоит в проёме, -

тогда ты говоришь: Да будет свет, -

и свет в ответ немедленно бывает.

Так тут ведётся испокон веков -

и всё равно, кто первый это начал,

но нам с тобою хватит облаков,

деревьев хватит и светил небесных.

Прикурим-ка от этой вот свечи

да посидим, не шевелясь, в потёмках…

а станешь говорить – и замолчи,

и пусть тут всё останется как было.

2005

* * *

Вот тебе мой чужой бред:

ничего у меня нет

впрочем город с его тьмой

он-то есть да не есть мой

мне его одолжил век

как одну из ночных вех

чтоб не слишком скучал взгляд

на пустынном пути в ад

ночь мне снега швырнёт горсть

потому что азъ есъмъ гость

и пылает светлей звёзд

нищеты золотой крест

а сегодня я был там

где когда-то стоял дом

в этом доме горел свет

много-много твоих лет…

1990

* * *

Не плачьте, ни стихи, ни жизнь, ни сон!

Пусть грусть шуршит: она всегда шуршит,

как стрекоза, как вереск, как самшит,

как что-нибудь ещё… я обо всём.

Часы стрекочут – тиканье часов

напоминает лето и тепло,

когда цикады сотней голосов

своё сухое тешат ремесло.

Что ж… разведём костёр из сушняка

и в прошлое отныне – ни ногой!

Смотри, сухая времени рука

подбрасывает хворосту в огонь:

горят архивы, и горят мосты,

и мысль твоя – последним огоньком…

чьи отсветы ложатся на листы

сухим воспоминаньем – ни о ком.

* * *

Ну, и чего же ты хочешь -

кроме того, что имеешь,

память моя… я тотчас

назову тебе каждую мелочь:

крохотный сад с лопухами,

большими, как небо и море,

или письмо со стихами -

смешное такое… прямое!

Вот ещё помню – башню

где-то в Литве вечерней,

или явленье Вишну:

индийские увлеченья…

счастье на длинных нитках -

воздушных шаров свобода,

облака на старых открытках

моего небосвода.

* * *

Как всё вокруг звенит, кроме того,

что не звенит, поскольку и не может!

Но я о том, что может: стайка мошек,

монетка по булыжной мостовой

и вот ещё… поэзия – стрела

или, не знаю, льдинка, колокольчик -

позванивает как когда захочет

про разные прекрасные дела!

Поди пойми, о чём она сейчас -

о том или совсем уже об этом?

Ни долгом, ни законом, ни обетом

не взять её: не хочет отвечать.

А глупостям её одна цена

в базарный день – вы знаете какая!

Всё б только ей звенеть, не умолкая,

всё б рассыпаться, путать имена,

обмолвившись, других принять за вас,

надеяться, что вывезет кривая,

задуматься – кого и как назвать…

позванивая, но не называя.

МОЛЕБЕН

…ещё помолимся за тех, кому не надо

ни наших слов, ни понимающего взгляда,