Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, чтобы были песни, нужны подвиги. Чтобы взять большую добычу, нужно разорять богатые гарды, – подтвердил Якоб.
– Вот именно! Нужно! А с какими силами идти на приступ к крепостным стенам? С тремя драккарами и полутора сотнями воинов? Ты знаешь, весной ярлы побережья, объединяясь для очередного набега, выбрали морским конунгом не меня, а Энунда Большое Ухо. За ним пошли.
– Энунд – старый и опытный воин. Он прошел много водных дорог, и до сих пор жив, здоров и удачлив. Дружина Большого Уха никогда не возвращается без богатой добычи.
– Слишком неторопливый!
– Неторопливый? – удивился скальд. – Нет, я бы не сказал. Осторожный – да. Он знает, что осторожность не мешает человеку быть храбрым, когда дело доходит до звона мечей.
– Пусть так! Опытный и осторожный! – фыркнул Рорик. – Может, ты в силах точно определить, где кончается осторожность и начинается трусость? Я не хочу сказать плохого про ярла Энунда, но я слышал, он даже заплатил за проход по Иленю мимо гарда Юрича конунгу Харальду. Заплатил, понимаешь? Хотя, испокон веков было так, что водные дороги Мидгарда принадлежат всякому, кто имеет смелость по ним ходить!
– Так вот, что тебя тревожит, вот почему ты не спишь ночами… – насмешливо протянул Якоб-Скальд. – Тревожишься, не обеднел ли Энунд, заплатив за проход по Иленю Харальду Резвому! – старик еще больше сморщил лицо, радуясь удачной шутке.
Рорик мгновенно вспыхнул от гнева, выпрямился еще больше, хотя, казалось, и так сидел прямо. Раздувая ноздри, с шумом вдохнул и выдохнул воздух, сразу напомнив старому Якобу своего деда, которого не зря когда-то прозвали Гордым.
Свирепые курши, дикие жители приморских лесов восточного побережья, насадили Гордого на длинный кол, смазанный салом, в отместку за свои сожженные села. Храбрый был воин, так и умер с выпрямленной спиной…
Рорик злился не долго. Снова покосился на дядьку, примирительно покрутил головой.
Старик знал, что его воспитанник умеет успокаиваться так же быстро, как вспыхивать. Рассудительность в крови у владетелей Ранг-фиорда. Второй его воспитаник, Альв, просто образец рассудительности, вот у кого бы ее убавить…
– А ты бы не заплатил? – спросил старик. – У Харальда Резвого сильная дружина, он собирает богатую дань с окрестных земель. Он сам решает, пропустить через свои земли других ярлов или пусть ищут обходные дороги. Все честно – или плати, или иди в обход. Ты же знаешь, так делает не только Харальд, испокон веку ведется, что каждый ярл – хозяин в своих владениях. Многие владетели земель богатеют от проходных пошлин…
– Я бы – не заплатил! – отрезал Рорик. – Помнишь, ты сам мне рассказывал, как Харальд убил моего отца Рагнара, с которым они вместе захватили гард Юрич и сел вместо него на княжий стол.
– Это был честный бой на равном оружии, где выигрыш победителя – владение Юричем, – сказал скальд. – Твой отец Рагнар, пируя сейчас в Асгарде за столом Одина, наверняка не сказал ни разу, что Харальд нечестно убил его и против договоренности стал владетелем лесного гарда.
– Я не о том! – отмахнулся Рорик. – У меня нет зла против Харальда, хотя я, конечно, при случае убью его. Но почему он собирает пошлину за проход не только с купцов? Почему воины, идущие набегом на южные земли, тоже обязаны платить ему пошлину? С каких это пор ратников приравняли к купцам?
– С тех пор, как это стали его земли. А главное – с тех пор, как у него скопилось достаточно сил, чтобы защитить их от любого вторжения, – спокойно ответил старик.
Они замолчали, глядя на угли. Но ярл знал, что разговор не закончен. Не будь Якоб Якобом, если не добавит что-нибудь нравоучительное. Дядька – такой. Впрочем, на его мудрость можно было положиться, старый скальд многое знал о жизни.
Жалко, что Всеотец-Один, наделяя избранных медом поэзии, все-таки обнес Якоба, оставил ему разве что малую каплю. Рорик давно понял эту тайную боль наставника – быть причастным, но не уметь самому. Его единственный знаменитый стих – «Песня о Рагнаре, Победителе Великана», по совести говоря, вспоминали только из-за красочного, небывалого описания клыкастого великана. Да, поскупился Один – Якоб-скальд не был известен среди других певцов-скальдов своими песнями. Зато чужие фолки и драппы сохранял в своей смоляной голове, тронутой инеем прожитых лет, словно высеченные на камнях. Иногда, под настроение, долгими зимними вечерами у очага, он мог начать декламировать древние висы и закончить только к утру, так и не вычерпав память до дна.
Тоже ведь жажда славы! – усмехался про себя молодой ярл. Но – другой славы…
– Вождь – это не только тот, кто умеет сражаться лучше других, – вдруг заговорил Якоб. – Вождь – это тот, кто ведет за собой людей так, чтоб они не сомневались в победе. Чтоб всегда верили – если победы все-таки не случилось, значит, боги оказались неблагосклонны, а если победа достигнута – к ней привел вождь! Понимаешь, в чем разница? Победа – твоя, поражение – воля богов, вот во что должны верить твои ратники! Слава, ты говоришь… Слава придет сама… Людская молва быстро раздует до небес твои подвиги, если, конечно, ей в этом немного помочь… – старик задумчиво усмехнулся, как будто вспомнив что-то свое, давнее.
Рорик кивнул:
– Это я понимаю.
– Нет, не понимаешь! Твой дед понимал это и твой отец понимал! Поэтому они и были великими морскими конунгами! Энунд Большое Ухо заплатил Харальду, пожертвовал малым ради большого. Вождь всегда должен жертвовать чем-то. Пусть Харальд подавится его пошлиной, воистину, только боги знают, каким скупым может стать человек, когда его кровь к старости начинает остывать. Но Энунд вернется с добычей и славой, и как думаешь – кого ярлы выберут конунгом в следующую весну?
– Ты говоришь, как старая баба, что подсчитывает в конце зимы оскудевшие припасы!
Старик прав, конечно, во многом прав, понимал молодой ярл. Но такая нравоучительная правота только злит. Якоб, выходит, все понимает, а он, ярл и воин, остается этаким несмышленышем. «Да и скальд-то он совсем посредственный, способный только перепевать чужие песни, как бесплодная баба, что может нянчить только чужих детей!» – раздраженно подумал он.
Но все-таки хватило ума не сказать это вслух.
– Пусть так! – Якоб нарочито проигнорировал его гнев. – Ключница, подсчитывающая припасы на исходе зимы, знает, что холода могут затянуться, а ей нужно прокормить много голодных ртов. Так и вождь должен все считать! Конунг, который идет за славой, – все равно ведет своих людей к золоту. Впрочем, вам, молодым, это еще не понятно. Может, это и к лучшему… Рассудительные обустраивают этот мир сокровищницами и погребами, зато безумцы – расширяют его просторы! Так часто говорил твой дед Рорик Гордый… Не тревожься, сынок, твое время еще придет, я знаю. Ставлю свое золотое ожерелье с восьминогим Слейпниром, летающим конем Одина, против деревянных бус – ты еще будешь великим конунгом! Пусть только время добавит тебе спокойствия, а набеги – военного опыта. Дед Рорик и отец Рагнар, пируя с эйнхириями в чертогах Одина, еще поднимут за твои победы немало чар с хмельным молоком божественной козы Хейдрун.
Они опять замолчали. Сидели, слушали шорохи ночного леса и сонное бормотание ратников.
– А что ты будешь делать с этим мальчишкой? – вдруг спросил дядька. – Он, оказывается, сын Сельги, этой знаменитый колдуньи поличей. Выходит, волчонок не из простого рода.
Рорик удивился вопросу. Потеребил юношеский пушок бороды, помедлил:
– Я знаю, кто такая Сельга, слышал о ней. А мальчишка… Что с ним делать? Ты сам рассказывал, отец когда-то потерял руку из-за колдовства этой бабы. В дремучих северных землях, где сидят эти поличи, обитает много злобного колдовства… Думаю, Рагнар будет доволен в Асгарде, если сын колдуньи станет пасти свиней на склонах Ранг-фиорда и получать вместо пищи увесистые пинки. Пусть отец посмеется над этим за столом Одина.
– Из словенских племен, населяющих Гардарику, получаются плохие рабы, – заметил Якоб. – Люди здесь слишком гордые. Может, они и покорны судьбе, но своим господам точно не хотят покоряться.
– Покорен раб или нет – это зависит от господина. А уж обломать мальца… Не думаю, что это будет так трудно.
– Говорят, хитрые поличи, сведущие в чародействе, знают, где спрятаны пропавшие сокровища прежнего владетеля Юрича. Харальд Резвый долго искал их, но не нашел.
– Кто говорит? – уточнил Рорик.
Дядька подумал, почесал нос и пожал плечами:
– Многие говорят…
– Когда говорят многие, спросить оказывается не с кого, – бросил Рорик. – Да и откуда у здешнего князя взялось бы богатство? Собирая дань с окрестных племен много не скопишь. Ты сам видел – в лесах живут, только лесом и кормятся.
- Как говорил старик Ольшанский... - Вилен Хацкевич - Историческая проза
- Опыты психоанализа: бешенство подонка - Ефим Гальперин - Историческая проза
- О Большой Хоральной и Занеманской синагогах Гродно - Маргарита Акулич - Историческая проза
- Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден - Историческая проза
- Наполеон: Жизнь после смерти - Эдвард Радзинский - Историческая проза