Читать интересную книгу Викинги. Скальд - Николай Бахрошин

Может, все-таки выживет дядька волхв? – ворохнулась надежда. Он – сильный, он в одиночку ходил с черными волхвами сражаться, и одолел их, и вернулся назад.

– Э, паря, какая может быть сила в таком заклятии, – влез в разговор толстогубый Алека. – Волхв и сам был едва живой, уже помер, наверное… С таким ранами не живут долго, куда там! – добавил словно с удовольствием.

– Не скажи, – покрутил головой добродушный Витень. – Обратно сказать, старики говорили, перед смертью – самое заклятие творить. Перед смертью – вся остатняя сила-жива в него уходит. Ну а если еще волхв, чародей – там силища…

– Может, говорили, а может – нет, – проворчал Алека.

– Да я же сам слышал!

– Мало ли, что ты слышал…

Ему, похоже, все равно о чем – лишь бы грызться, понял Любеня.

– Полич? – опять позвал его Витень. – А звать-то тебя как? Чьей крови будешь?

Ах да, он и не представился, сообразил мальчик. Нельзя так. Невежливо. Они – старше, ему положено назваться первому.

– Любеня я. Сын Кутри, сына Земти.

– Это какого Кутри? – заинтересовался чернявый Сарень. – Не походного ли князя поличей, что увел всех на север к вольному житью, а потом сам погиб от руки Добружа?

Любеня важно кивнул.

– А мать твоя, выходит, Сельга-видящая? Которая у вас теперь над всеми старейшинами голова? Так, что ли, получается?

Любеня опять кивнул, порозовев от гордости. Приятно, когда твоих родителей во всех родах знают. Родителям – почет, и тебе – толика.

– Я же говорил, у поличей всегда все не так! – задиристо встрял Алека. – Видано ли, чтобы баба мужиками верховодила? У них, баб, ум-то известно где! Не вверху, небось!

Мальчик глянул на него почти с ненавистью. Вот пристал – как оса к медовому вареву! Хорохорится, толстогубый! Будь здесь мать Сельга – небось промолчал бы, под ее пронзительным синим взглядом и не такие удальцы глаза отводят!

Остальные, впрочем, не обратили внимания. Привыкли, видимо, к его брюзжанию.

– Как же ты здесь-то оказался, Любеня? – спросил Сарень.

– Случайно…

– Эх, паря…

– Хорошо, наверно, когда мамка видящая, в таком почете живешь. И ты получаешься словно княжьего рода, – предположил, улыбаясь, Витень.

– Чего же хорошего? – откликнулся Сарень. – Такую мамку не обмануть, небось она тебя и за лесами увидит!

Любеня вздохнул. От матери ему доставалось, конечно, рука у нее тяжелая и нрав строгий. А обмануть… Он и не пытался, все равно бесполезно.

Видящая! Хоть бы сейчас увидела, что с ним, подняла бы родичей на выручку…

Мальчик снова вздохнул. И нога опять заболела, запульсировала горячим, словно проснулась.

Остроносый и хищный свейский драккар уносил их все дальше и дальше. Кольчужные воины, так и не разоблачаясь, не снимая тяжелых шлемов, размеренно, без устали взмахивали тяжелыми веслами…

2

Как ни мал был Любеня, как ни велика, необъятна Явь, распахнутая перед его мальчишеским любопытством, но он давно понял – мир вокруг состоит из опасностей. У них, в землях поличей, безопасно, далеко потому что, а южнее, по течению Лаги, особенно на Илень-реке, где роды оличей, витичей и косин, где высился несокрушимой крепостью Юрич-град, владение князя Хруля, – беречься надо. Там пути торные, нахоженные, и княжьи ратники безобразят, и пришлые воины, проходя на ладьях, норовят ухватить любую поживу.

Из разговоров взрослых Любеня слышал, что князь Хруль, как называли его родичи, – тоже свей. Морской конунг Харальд Резвый, когда-то изгнавший из Юрича прежнего князя Добружа.

Кровавым князем оказался конунг Харальд. Чуть что не по нему – насылал на данников безжалостную дружину. И жадным – втрое-вчетверо против прежнего выжимал поборов. А налетят на родовые селения его ратники – вообще забирают все подчистую. Взрослые про него говорили – такой из камней молока надоит.

Совсем маленьким Любеня с замиранием сердца слушал взрослых и представлял себе князя Хруля в виде огромного, ссохшегося старика без волос и с одним раскаленным клыком во рту. Навроде ксаря Кощея, хозяина подземного мира. А неведомые оличи, витичи и косины представлялись ему бледными, заморенными тенями, вечно льющими слезы над утерянным скарбом.

Потом, подрастая, он увидел люд из других родов. Поличи всегда поддерживали меновые связи, и товар возили, и на общих торжищах появлялись. Никаких слезливых теней – обычные люди, ни языком, ни одеждой от родичей не отличаются. Да и скорби в них особой не видно, лица как лица – веселые, грустные, разбитные, насупленные, хмельные – всякие. Разве скосоротит кого по пьяному делу до тоски в глазах – так это другое, понимал Любеня.

В верховьях Лаги-реки, где кончались уже земли поличей и начинались чужие опасные места, они с волхвом действительно оказались случайно. Дядьке Ратню нужно было наведаться в эти края по своим чародейным надобностям, а мальчишка просто увязался за ним. Мол, возьми с собой, дядька волхв, страсть как хочется глянуть на новые земли. Не пожалеешь! Что тебе одному в долбленке грести? А тут я – на смену! Я же мужик!

Уговорил. Дядька Ратень – не мамка Сельга, его всегда уговорить можно. Волхв, хоть и жил на священном капище в глухом лесу, часто приходил в их избу ночевать, был ему как родной отец, учил многому, что и не всякий взрослый знает. Баловал. Мамка Сельга – суровая, властная, как глянет пронзительными глазищами, как хлопнет по столу крепкой ладонью – дух в животе замирает. Забываешь, что ты мужик уже, и почти воин, только ищешь в какую щель юркнуть. А дядька Ратень добрее, бережнее, с ним и пошалить можно, и покапризничать.

Вот и добаловались! – горько, как взрослый, думал Любеня, покачиваясь на дне ладьи и осторожно поддерживая раненую ногу…

* * *

Нет, казалось, ничто не предвещало беды. До встречи со свеями они с волхвом днями поднимались вверх по течению на лодке-долбленке. Осторожно плыли, с опаской, на ночь прятали лодку в прибрежных кустах и сами на открытом месте не ночевали.

– Гляди в оба, паря! – неоднократно предупреждал волхв. – Неспокойной стала Лага в верховьях. От здешних, да и от любых дальних родов волхву, понятно, обиды не будет, наши волхвов почитают, тронешь – богов обидишь. Вот свеи, расплодившиеся на здешних землях как тараканы в худой избе, чужих богов не боятся. Они своих чтут, а остальных – презирают.

– Как же так можно, дядька Ратень, богов презирать, хоть и чужих? – недоумевал Любеня.

– Можно. В Яви всякое может случаться. Подрастешь, сам увидишь.

– А ну как обидятся боги-то? Мстить начнут? – не отставал Любеня. – Неужто свеи такие храбрые, что не боятся?

Ратень, не делая скидки на его малолетство, задумывался перед ответом, как если бы отвечал взрослому.

– Боги – они только с виду на людей похожи, – начинал он. – Точнее, мы на них. А рассуждают они по-другому. Да и как иначе, что для нас – целая жизнь, для них – миг единый… Я вот, к примеру, еще когда молодым был, еще только начинал постигать волхвование – удивлялся сильно бывало. Начинаешь творить заклинание перед чурами, взлетаешь духом в небесную высь, приближаешься к богам мыслями – такая сила перед тобой открывается, такая необъятность сущего, что поневоле чувствуешь себя песчинкой малой перед огромной горой… Как понять? Чувствуешь только – бездна перед тобой. И боязно, и восторг, и дух захватывает. И что человек перед этой бездной – меньше песчинки… Понимаешь меня?

– Не совсем, дядька.

– Хорошо. Попробую по-другому… Вот ты спрашиваешь, не отомстят ли боги? Отомстят, они никогда ничего не забывают. Но где, как и когда – кто знает? Порой все случится так странно, не подумаешь даже, что это они отомстили…

Маленький Любеня не все понимал из его речей, но на ус мотал. Запоминал. Не зря даже строгая мать хвалила его в ласковые мгновенья: «Ты у меня разумник! Быстро растешь, не спишь мыслями. Все правильно, сынок, так и надо. Ум – сильнее силы, потому что для любой силы есть предел, а для ума – нет…»

Да, с дядькой Ратнем было хорошо путешествовать. Интересно. И новые берега увидел, и много поучительного услышал. Волхв никогда не упускал случая лишний раз наставить мальчишку, но делал это легко, ненавязчиво, увлекательными побасенками рассказывая о богах Прави, о светлых и темных сущностях Нави и о народах, населяющих просторную Явь.

Дело, по которому они оказались в верховьях Лаги, показалось Любене совсем пустяковым. Мальчик видел, как волхв нашел на прибрежном, каменистом утесе какой-то неприметный лаз. Со стороны и не догадаешься, что там лаз в пещеру, камнями завален – вроде обычная осыпь. Дядька Ратень тоже не полез внутрь, только привалил для верности еще пару камней. А зачем, для чего смотрели – не объяснил. Только сказал: «Запомни, Любенюшка, это место крепко-накрепко. Для чего – потом поймешь».