Читать интересную книгу Слуга царю... - Андрей Ерпылев

То, что для обозначения была избрана именно эта буква греческого алфавита, так обожаемого учеными — что отечественными, что зарубежными, — начальника экспедиции как раз не удивило. Ежу понятно, что «гамма» подразумевала, наличие пунктов, носящих наименования «альфа» и «бета», то есть тех «окошек», через одно из которых попал на эту сторону мироздания он, грешный, а через другое — просочился бог знает куда, возможно и в преисподнюю, приснопамятный Полковник, не к ночи он будь помянут.

Бежецкий не исключал, что не остались без дела и прочие буквы «ученого» алфавита, которых, как известно, насчитывается ни много ни мало двадцать четыре, но его в эти обстоятельства посвящать никто не счел нужным, а так как вся его предыдущая жизнь «в сапогах» прошла под выразительным лозунгом «Меньше знаешь — лучше спишь», страдать от бессонницы экс-майор ВДВ не собирался…

Больше всего пресловутый пункт «гамма» (или «Артефакт» — как кому больше нравится) напоминал огромную — метров десять высотой — черепаху. Черепаху с аркой в боку, заложенной тщательно вытесанными каменными блоками. Собственно, только эта арка и являлась здесь бесспорным созданием человеческих рук, так что название «Артефакт» оказалось весьма притянутым зауши.

То, что приехали и прилетели в такие дали не зря, стало ясно тут же по поведению повеселевших ученых. И неудивительно: приборы регистрировали изменения каких-то полей, название которых непосвященному человеку ровно ничего не говорило, но неопровержимо свидетельствовало, что «ворота» функционируют, в отличие от двух первых, то ли закрывшихся навеки, то ли агонизирующих. Внешне изменения не проявлялись, но, вероятно, для того, чтобы ограничить доступ «на ту сторону», и закладывали неизвестные древние зодчие проем камнями.

Вскрывать древнюю кладку никто не торопился, тем более что буквально сразу же имевшиеся в экспедиции приборы зарегистрировали солидный радиационный фон, исходящий от камней (не каламбура ради, но это было гамма-излучение) и сохраняющий приличную мощность в радиусе ста метров от пункта «гамма».

Палатки, из соображений безопасности, пришлось перенести еще на несколько сотен метров от объекта, причем, вопреки худшим ожиданиям, никто из «паучников» против данных мер предосторожности не протестовал. Народ здесь все-таки, несмотря на задиристость и легкомыслие, переходящее в инфантилизм во всех сферах, прямо не касающихся вотчины Афины Паллады, подобрался знающий и предпочитал намотать лишних пару-тройку километров в день, чем всю оставшуюся (и недолгую, надо сказать) жизнь глотать таблетки, почесывая при этом абсолютно лысый череп.

Установив опытным путем, что вредить ни себе, ни окружающим ученые светила не намерены и способны самостоятельно позаботиться о технике безопасности предстоящих исследований, Бежецкий вздохнул с облегчением и передал непосредственное руководство (абсолютно формально, конечно) ученому триумвирату в лице Николаева-Новоархангельского, академика Мендельсона и примкнувшего к ним профессора Кирстенгартена. Сам он целиком отдался обеспечению безопасности лагеря и зоны исследований по периметру, что, учитывая немногочисленность «гарнизона», оказалось делом непростым. Не менее важным было снабжение светил свежими продуктами в добавление к очень приличному, по мнению экс-майора, но почему-то казавшемуся капризным ученым очень скудным и однообразным рациону, состоявшему из нескольких десятков видов концентратов и консервов — от мясных до фруктовых.

Слава богу, в распоряжении Александра оказалась неиссякаемая даже в заснеженном виде тайга, пара протекающих неподалеку речушек, кишащих всевозможной деликатесной рыбой, а главное, опытные добытчики в лице казаков конвоя и особенно Тунгуса.

С подледной рыбалки, которой очень увлекался в детстве и юности, прочно забыл на время военной службы и к которой теперь от скуки снова пристрастился, Бежецкий сейчас и возвращался. Плечо приятно оттягивал не очень-то легкий мешок с ленком и хариусом, надерганными из лунки за утро, и Александр улыбался про себя, вспоминая снова и снова особенно яркие моменты, сожалея об уловистой блесне, оборванной кем-то чересчур крупным и обладающим нездоровой активностью, а больше всего предвкушая ароматную свежую ушицу, когда его окликнул Леонард Фридрихович, маявшийся около палатки…

* * *

— Понимаете, Александр Павлович, — профессор все время пытался забежать вперед, и, чтобы не отдавить ему ноги, Бежецкий вынужден был сдерживать шаг, — вчера к вечеру наконец были завершены все предварительные замеры, картографирование находок и протокольная съемка, и на сегодня ученый совет, то есть, как вы понимаете, Михаил Абрамович, Агафангел Феодосиевич и ваш покорный слуга установили…

— Решили, — подсказал ненавязчиво Александр.

— Да, да, решили! — обрадовался Кирстенгартен, поправляя очки на хрящеватом носу. — Решили начать вскрытие кладки… Естественно, все меры безопасности были соблюдены!

Увлекшись, профессор запнулся о корневище, коварно спрятавшееся в снегу, и непременно оказался бы в сугробе, если бы внимательный слушатель не прервал его полет в самом начале, крепко ухватив за ворот куртки, оказавшейся на редкость прочной. Пока антрополог рассыпался в благодарностях, Александр не без труда отыскал в снегу катапультировавшиеся с его носа очки и водрузил на лысоватую макушку немца, предварительно отряхнув, огромный собачий малахай, по живописности лишь немного уступающий колоритному головному убору Тунгуса.

— И… — подбодрил он своего подопечного, когда водопад славословия в его адрес иссяк.

— И под ним обнаружился еще один слой — более древний!

— Мафсшка получается! — пробормотал себе под нос Бежецкий, но Леонард Фридрихович расслышал.

— Какое точное сравнение! — неожиданно восхитился он. — Именно матрешка! Я знаю этот русский кукл!.. Но не это самое главное! — перебил он сам себя. — Нижний слой оказался не просто оболочкой… Да посмотрите сами!..

Под грубыми плитами дикого камня, аккуратно снятыми и сложенными в сторонке, оказалась гладкая поверхность из белого, гладкого, напоминающего мрамор камня, испещренная глубоко вырезанными иероглифами, не искушенному в таких делах Бежецкому на первый взгляд показавшимися египетскими. Египтяне в Сибири? Откуда?

— Да где вы видите сходство? — возмутился лингвист Наливай при первых же словах Александра. — Ничего общего! Так называемое «туруханское письмо», восьмой-девятый века… От Рождества Христова, естественно…

Ох уж мне эти ученые…

— Прочесть-то их можно, профессор? — поинтересовался Бежецкий, терпеливо дождавшись конца излияний лингвиста, пересыпанных узкоспециальными терминами и пространными цитатами из трудов неизвестных светил. Задерживаться здесь чересчур долго ему вовсе не климатило, и вы сами понимаете почему. — Или, извиняюсь, глухо как в танке?

— Почему же нет? — фыркнул Наливай, которому польстило обращение «профессор». До профессора он пока не дорос в своей научной карьере и даже не мечтал об этом. — Одно из тюркских наречий… Правда, несколько непривычное написание…

— Ну хотя бы в общих чертах, — поощрил его начальник экспедиции.

— Зачем в общих? — снова взвился лингвист. — Я тут уже набросал пару вариантов предварительного перевода…

Он некоторое время рылся в бездонных карманах куртки (в мозгу Александра в эти мгновения бесстрастно щелкал метроном, отсчитывающий секунды пребывания в непосредственной близости от источника радиоактивного излучения), потом хлопнул себя по лбу и, сбегав к разложенным под соседним кедром на клеенке приборам, притащил рассыпающуюся кипу листков. Бумажки эти, мокрые от растаявшего снега, посыпанные хвоей, исписанные неудобочитаемым почерком и к тому же исчирканные вдоль и поперек, он тут же принялся совать прямо в нос собеседнику, предлагая ознакомиться с изяществом его умопостроений.

— Знаете… — Бежецкий отстранился, брезгливо отпихивая перевод пальцем. — Я, э-э-э… не специалист, поэтому давайте уж сами…

Наливай легко сдался. Видимо, его самого так и распирало поделиться с благодарным слушателем только что раскрытой тайной.

— В общем, если отбросить кое-какие неясности, здесь сказано… Вот дословно: «Будь проклят тот, кто откроет эти ворота, ибо выпускает на свет демона разрушения. Ждут его несчастья, катастрофы и мор…»

— Так и сказано?

— Точно так.

— Тогда давайте пока открывать ворота не будем, вернемся в лагерь и все там обсудим, — заключил Александр, беря низкорослого лингвиста за шуршащее оранжевое плечо и мягко увлекая его прочь от «ворот». — Заодно и покушаем: урядник Голинских знатную ушицу из моих хариусов обещал сварганить… Что, кстати, за камень, которым проем заложен? Мне показалось — мрамор…

Наливай пожал плечами: