Дирк даже начал подумывать, что слежка на самом деле не такое уж и тягостное занятие. Свежий воздух, активный моцион — к концу дня он чувствовал себя в таком приподнятом настроении, что, когда вошел к себе домой через переднюю дверь — вернее, через обтянутую полиэтиленом раму, — то моментально понял, как зовут пса.
Кьеркегор.
Глава 5
Решения обычно приходят к нам оттуда, откуда мы меньше всего предполагаем их получить, из чего следует, что нечего пытаться смотреть в нужном направлении, потому что иначе оттуда ничего не придет.
Эту истину Дирк не раз повторял людям и вновь повторил ее для Кейт, когда вечером брякнул ей по телефону.
— Постой, постой, постой, — повторяла она, пытаясь вставить хотя бы словечко в длинный монолог и как-то повернуть его в другую сторону. — Ты хочешь сказать, что…
— Я хочу сказать, что покойный муж женщины, которая забыла кличку пса, писал биографии.
— Но…
— И, как тебе известно, такие люди нередко называют домашних животных в честь великих людей, чьи биографии они пишут.
— Нет. Я…
— И все для того, чтобы, когда это занятие сидит у них в печенках, им было на ком сорвать свою злость. Ведь такие люди вынуждены часами продираться сквозь чью-то философскую заумь, через всю эту телеологическую, этическую и прочую казуистику, и поэтому им остается одно — в сердцах крикнуть: «Да заткнись же ты наконец, Кьеркегор!» Вот тут-то и нужен пес.
— Дирк…
— Некоторые биографы используют для этих целей небольшие деревянные украшения или горшки с цветами, но большинство предпочитают собак, ведь те обычно лают в ответ. Так сказать, обратная связь. Кстати, коль о ней зашла речь, прав ли я в своем предположении, что ты хочешь мне что-то сказать?
— Дирк, ты действительно хочешь сказать мне, что весь день ходил по пятам за совершенно незнакомым тебе человеком?
— Именно так. И я намерен продолжить это занятие и завтра. С раннего утра займу позицию радом с его домом. Нет, просто с утра. С раннего не могу обещать. Да и не нужно. Он актер.
— Но ведь тебя за это могут посадить!
— Ерунда, издержки профессии, Кейт. Ведь мне за это платят пять тысяч баксов в неделю. Поэтому надо быть готовым…
— Но зачем следить за незнакомым человеком?
— Тому, кто меня нанял, известны мои методы. Вот я и применяю их на практике.
— Но ведь тебе ровным счетом ничего не известно о том, кто тебя нанял!
— Наоборот! Очень даже многое!
— Хорошо. Как его зовут?
— Фрэнк.
— Что за Фрэнк?
— Понятия не имею. Может, и не Фрэнк вовсе. Его — или ее — имя вообще не имеет к этому отношения. Вся фишка в том, что у них есть проблема. Причем серьезная, иначе с какой стати им платить мне такие бешеные деньги? Разумеется, чтобы решить ее. И совершенно неизъяснимая, иначе они уже давно сказали бы, в чем дело. В любом случае, они знают, кто я такой, где живу и как со мной связаться.
— А тебе не приходило в голову, что в банке просто ошиблись? Верится с трудом, но…
— Кейт, я знаю, ты считаешь, что я несу полнейшую чушь. Но это не так. Выслушай меня. В древности люди, когда им хотелось о чем-то крепко поразмыслить, часами таращились в огонь. Или смотрели на море. Пляшущие языки огня или рокот волн проникали в глубины их сознания, куда не вхожи доводы разума и логики. Пойми, логика хороша только там, где имеются уже сделанные нами предположения и посылки, вокруг которых мы ездим кругами, как заводные машинки. Если же мы хотим унестись куда-то выше или дальше, нам нужны пляшущие языки огня, но только в наши дни с ними туго. Не будем же мы пялиться на батарею центрального отопления? Или на море. То есть на море, по идее, и можно бы, только там теперь бултыхаются пластиковые бутылки и использованные презервативы, и поэтому ничего, кроме раздражения, не испытаешь. Остается одно — таращиться на так называемый белый шум. Мы еще называем его информацией, но на самом деле это лишь огромный пузырь, плывущий по воздуху.
— Но без логики…
— Логика возникает позже. Когда мы пытаемся проследить наши действия. Мы мудры задним умом. А до этого вынуждены совершать глупости.
— Теперь мне все понятно. Ты совершаешь глупости.
— Что ж. И это уже помогло мне решить одну проблему. Страшно представить, сколько времени у меня бы ушло, чтобы вычислить кличку бедного пса. Можно сказать, мне жутко подфартило. Объект наблюдения выбрал биографию Кьеркегора, которую — как я потом выяснил — написал тот самый чувак, которого потом угораздило сигануть с крана на длинной резинке.
— Но ведь два эти случая не имеют между собой ничего общего!
— Разве я не говорил тебе, что верю в фундаментальную взаимосвязь всех вещей? По-моему, говорил.
— Говорил.
— Поэтому мне сейчас надо пойти и изучить еще несколько книг из тех, в какие он сунул нос, прежде чем завтра пускаться в новую экспедицию.
— ?
— Слышу, слышу, ты недоуменно качаешь головой — мол, беда с парнем. Тебе меня жаль. Можешь не волноваться. Все выходит из-под контроля самым лучшим образом.
— Ладно, Дирк, верю на слово. Кстати, а что ты имел в виду под «неизъяснимой» проблемой?
— Сам не знаю, — бросил в трубку Дирк. — Но обещаю, что выясню.
Глава 6
На следующее утро погода была такой скверной, что вообще не заслуживала имени, и поэтому Дирк решил окрестить ее Стэнли.
Нет, Стэнли — это вам не хороший ливень. Хороший ливень — действительно хорошая вещь, потому что он очищает воздух и после него легче дышится. Стэнли — это такая вещь, когда мечтаешь о хорошем ливне, потому что после него хорошо дышится, так как он очистит воздух от такой пакости, как Стэнли. То есть Стэнли — это нечто липкое, душное и противное, словно к вам в поезде или в метро кто-то прижался потными телесами. Стэнли — это не дождь, это мерзопакостная изморось, капающая вам на голову.
Дирк стоял прямо под этим Стэнли.
Актер заставлял себя ждать вот уже больше часа, и Дирк потихоньку начал ругать себя за то, что отказался от своего же старого мнения, что актеры никогда не встают утром. И поэтому сам виноват, что ни свет ни заря, а точнее, уже в половине девятого, исполненный бодрости духа, занял боевую позицию напротив актерской квартиры и топтался под деревом уже около часа.
Нет, уже полтора часа. В какой-то момент в нем шевельнулась надежда — у дверей возник мотокурьер, который привез какой-то сверток, но это, пожалуй, и все. Дирк притаился всего ярдах в двадцати от актерской двери.
Прибытие-К-Двери-МотоКурьера, надо сказать, немного его озадачило. По внешнему виду актеришки не очень-то скажешь, что у него водятся лишние деньги. Рыжий явно пребывал еще в той стадии актерской карьеры, когда приходится самому обивать пороги, а не лениво ждать, когда тебе с рассыльным доставят новый сценарий.
Время тянулось как жевательная резинка. Дирк уже дважды изучил то небольшое собрание печатной продукции, которое захватил с собой, и несколько раз проверил содержимое бумажника и карманов. Там, как и следовало ожидать, обнаружилась коллекция визиток, неизвестно от кого и при каких обстоятельствах полученных, какие-то непонятные телефонные номера, нацарапанные на клочках бумаги, кредитные карточки, чековая книжка, загранпаспорт (неожиданно Дирк вспомнил, что он оставил его в кармане другой куртки, когда Объект его слежки зазевался вчера у витрины бюро путешествий), зубная щетка (а Дирк никогда не отправлялся в путешествия без зубной щетки, в результате чего та стала совершенно непригодной к применению) и записная книжка.
Он даже в одной из газет сунул нос в свой гороскоп. Гороскопы эти сочинял один его запятнавший себя несмываемым позором приятель, который, под псевдонимом «Великий Заганза», не гнушался гнуть спину на какую-то там жалкую газетенку. Сначала Дирк пробежал глазами то, что было написано для других зодиакальных знаков, — с тем чтобы выяснить, в каком настроении пребывает сегодня ВЗ. На первый взгляд вроде бы в благостном.
«Ваша способность видеть все в перспективе поможет вам преодолеть небольшие временные трудности, когда Меркурий…»
«Последние недели стали для вас проверкой терпения, и вот теперь перед вами открываются новые возможности, когда Солнце…»
«Не позволяйте другим злоупотреблять вашей доброй натурой. Решительность в особенности понадобится вам, когда…»
Тягомотина, скука смертная. Дирк заглянул в свой гороскоп:
«Сегодня вам предстоит встреча с трехтонным носорогом по имени Десмонд».
Дирк в раздражении захлопнул газету. В этот момент дверь неожиданно открылась, и на пороге выросла фигура актера. Вид у него был решительный. В руке он держал небольшой чемоданчик, через плечо была перекинута сумка, через вторую руку — пальто. Что-то явно произошло. Дирк посмотрел на часы. Три минуты одиннадцатого. Он быстро черкнул заметку в блокноте. Сердце бешено колотилось в груди.