Читать интересную книгу Булат Окуджава - поэтический сборник - Булат Окуджава

твое древнее святое вещество: даже, если вдруг потеряна

(как будто не была), как прекрасно ты распахиваешь

два своих крыла

над манежем

и над ярмаркою праздничных одежд, над тревогой завсегдатаев,

над ужасом невежд, похороненная заживо,

являешься опять тем,

кто жаждет не высиживать,

а падать и взлетать.

1965

x x x

Надежда, белою рукою сыграй мне что-нибудь такое, чтоб краска схлынула с лица, как будто кони от крыльца.

Сыграй мне что-нибудь такое, чтоб ни печали, ни покоя, ни нот, ни клавиш и ни рук... О том, что я несчастен,

врут.

Еще нам плакать и смеяться, но не смиряться,

не смиряться. Еще не пройден тот подъем. Еще друг друга мы найдем...

Все эти улицы

как сестры. Твоя игра - их голос пестрый, их каблучков полночный стук... Я жаден до всего вокруг.

Ты так играешь, так играешь, как будто медленно сгораешь. Но что-то есть в твоем огне, еще неведомое мне.

1965

ПРОЩАНИЕ С НОВОГОДНЕЙ ЕЛКОЙ

Синяя крона, малиновый ствол, звяканье шишек зеленых. Где-то по комнатам ветер прошел: там поздравляли влюбленных. Где-то он старые струны задел тянется их перекличка... Вот и январь накатил-налетел, бешеный как электричка.

Мы в пух и прах наряжали тебя, мы тебе верно служили. Громко в картонные трубы трубя, словно на подвиг спешили. Даже поверилось где-то на миг (знать, в простодушьи сердечном): женщины той очарованный лик слит с твоим празднеством вечным.

В миг расставания, в час платежа, в день увяданья недели чем это стала ты нехороша? Что они все, одурели?! И утонченные как соловьи, гордые, как гренадеры, что же надежные руки свои прячут твои кавалеры?

Нет бы собраться им - время унять, нет бы им всем - расстараться... Но начинают колеса стучать: как тяжело расставаться! Но начинается вновь суета. Время по-своему судит. И в суете тебя сняли с креста, и воскресенья не будет.

Ель моя, Ель - уходящий олень, зря ты, наверно, старалась: женщины той осторожная тень в хвое твоей затерялась! Ель моя, Ель, словно Спас-на-крови, твой силуэт отдаленный, будто бы след удивленной любви, вспыхнувшей, неутоленной.

1966

ПУТЕШЕСТВИЕ В ПАМЯТИ

Анатолию Рыбакову

Не помню зла, обид не помню,

ни громких слов,

ни малых дел и ни того, что я увидел,

и ни того, что проглядел. Я все забыл, как днище вышиб

из бочки века своего. Я выжил. Я из пекла вышел. Там не оставил ничего. Теперь живу посередине

между войной и тишиной, грехи приписываю богу,

а доблести - лишь Ей одной. Я не оставил там ни боли,

ни пепла, ни следов сапог, и только глаз мой карий-карий

блуждает там, как светлячок. Но в озаренье этом странном,

в сиянье вещем светляка счастливые былые люди

мне чудятся издалека: высокий хор поет с улыбкой, земля от выстрелов дрожит, сержант Петров, поджав коленки, как новорожденный лежит.

1967

ГРУЗИНСКАЯ ПЕСНЯ

М. Квливидзе

Виноградную косточку в теплую землю зарою, и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву, и друзей созову, на любовь свое сердце настрою... А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Собирайтесь-ка, гости мои, на мое угощенье, говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву, царь небесный пошлет мне прощенье за прегрешенья... А иначе зачем на земле этой вечной живу?

В темно-красном своем

будет петь для меня моя Дали, в черно-белом своем

преклоню перед нею главу, и заслушаюсь я, и умру от любви и печали... А иначе зачем на земле этой вечной живу?

И когда заклубится закат, по углам залетая, пусть опять и опять предо мною плывут наяву синий буйвол, и белый орел, и форель золотая... А иначе зачем на земле этой вечной живу?

1967

ПЕСЕНКА О ДАЛЬНЕЙ ДОРОГЕ

Б. Золотухину

Забудешь первый праздник и позднюю утрату, когда луны колеса

затренькают по тракту, и силуэт совиный склонится с облучка, и прямо в душу грянет

простой романс сверчка.

Пускай глядит с порога красотка, увядая, та гордая, та злая, слепая и святая... Что - прелесть ее ручек? Что - жар ее перин? Давай, брат, отрешимся. Давай, брат, воспарим.

Жена, как говорится, найдет себе другого, какого-никакого, как ты,недорогого. А дальняя дорога дана тебе судьбой, как матушкины слезы всегда она с тобой.

Покуда ночка длится, покуда бричка катит, дороги этой дальней на нас обоих хватит. Зачем ладонь с повинной ты на сердце кладешь? Чего не потеряешь - того, брат, не найдешь.

От сосен запах хлебный, от неба свет целебный, а от любови бедной сыночек будет бледный, а дальняя дорога... а дальняя дорога... а дальняя дорога...

1967

СТАРИННАЯ СТУДЕНЧЕСКАЯ ПЕСНЯ

Поднявший меч на наш союз достоин будет худшей кары, и я за жизнь его тогда не дам и ломаной гитары. Как вожделенно жаждет век нащупать брешь у нас в цепочке... Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке.

Среди совсем чужих пиров и слишком ненадежных истин, не дожидаясь похвалы, мы перья белые почистим. Пока безумный наш султан сулит нам дальнюю дорогу, возьмемся за руки, друзья, возьмемся за руки, ей-богу.

Когда ж придет дележки час, хлеб дармовой не нас поманит, и рай настанет не для нас, зато Офелия помянет.

Пока ж не грянула пора нам отправляться понемногу, возьмемся за руки, друзья, возьмемся за руки, ей-богу.

1967

Ваше благородие, госпожа разлука,

П.Луспекаеву

Ваше благородие, госпожа разлука, мне с тобою холодно, вот какая штука. Письмецо в конверте погоди - не рви... Не везет мне в смерти, повезет в любви.

Ваше благородие госпожа чужбина, жарко обнимала ты, да мало любила. В шелковые сети постой - не лови... Не везет мне в смерти, повезет в любви.

Ваше благородие госпожа удача, для кого ты добрая, а кому иначе. Девять граммов в сердце постой - не зови... Не везет мне в смерти, повезет в любви.

Ваше благородие госпожа победа, значит, моя песенка до конца не спета! Перестаньте, черти, клясться на крови... Не везет мне в смерти, повезет в любви.

1967

ПЕСЕНКА О МОЦАРТЕ

И.Б.

Моцарт на старенькой скрипке играет. Моцарт играет, а скрипка поет. Моцарт отечества не выбирает просто играет всю жизнь напролет. Ах, ничего, что всегда, как известно, наша судьба - то гульба, то пальба... Не оставляйте стараний, маэстро, не убирайте ладони со лба.

Где-нибудь на остановке конечной скажем спасибо и этой судьбе, но из грехов своей родины вечной не сотворить бы кумира себе. Ах, ничего, что всегда, как известно, наша судьба - то гульба, то пальба... Не расставайтесь с надеждой, маэстро, не убирайте ладони со лба.

Коротки наши лета молодые: миг и развеются, как на кострах, красный камзол, башмаки золотые, белый парик, рукава в кружевах. Ах, ничего, что всегда, как известно, наша судьба - то гульба, то пальба... Не обращайте вниманья, маэстро, не убирайте ладони со лба.

1969

РОМАНС

Арбатского романса знакомое шитье, к прогулкам в одиночестве пристрастье; из чашки запотевшей счастливое питье и женщины рассеянное "здрасьте"...

Не мучьтесь понапрасну: она ко мне добра. Светло иль грустно - век почти что прожит. Поверьте, эта дама из моего ребра, и без меня она уже не может.

Бывали дни такие - гулял я молодой, глаза глядели в небо голубое, еще был не разменен мой первый золотой, пылали розы, гордые собою.

Еще моя походка мне не была смешна, еще подошвы не поотрывались, за каждым поворотом, где музыка слышна, какие мне удачи открывались!

Любовь такая штука: в ней так легко пропасть, зарыться, закружиться, затеряться... Нам всем знакома эта возвышенная страсть, поэтому нет смысла повторяться.

Не мучьтесь понапрасну: всему своя пора. Траву взрастите - к осени сомнется. Вы начали прогулку с арбатского двора, к нему-то все, как видно, и вернется.

Была бы нам удача всегда из первых рук, и как бы там ни холило, ни било, в один прекрасный полдень оглянетесь вокруг, и все при вас, целехонько, как было:

арбатского романса знакомое шитье, к прогулкам в одиночестве пристрастье, из чашки запотевшей счастливое питье и женщины рассеянное "здрасьте"...

1969

x x x

Владлену Ермакову

Тот самый двор, где я сажал березы, был создан по законам вечной прозы и образцом дворов арбатских слыл: там, правда, не выращивались розы, да и Гомер туда не заходил... Зато поэт Глазков напротив жил.

Друг друга мы не знали совершенно, но, познавая белый свет блаженно, попеременно - снег, дожди и сушь, разгулы будней и подъездов глушь, и мостовых дыханье,

неизменно мы ощущали близость наших душ.

Ильинку с Божедомкою, конечно, не в наших нравах предавать поспешно, и Усачевку, и Охотный ряд... Мы с ними слиты чисто и безгрешно, как с нашим детством - сорок лет подряд; мы с детства их пророки...

Но Арбат!

Минувшее тревожно забывая, на долголетье втайне уповая, все медленней живем, все тяжелей... Но песня тридцать первого трамвая с последней остановкой у Филей звучит в ушах, от нас не отставая.

И если вам, читатель торопливый, он не знаком, тот гордый, сиротливый, извилистый, короткий коридор от ресторана "Прага" до Смоляги, и рай, замаскированный под двор, где все равны: