Читать интересную книгу Пионерский гамбит - Саша Фишер

никто не торопился, возглавляющий нашу колонну желто-синяя волга ГАИ свернула сначала в частный сектор, а потом и вовсе потянулись скучные бетонные заборы промзоны. Так что мне ничего не оставалось, кроме как переваривать мысли в котелке своей головы.

Вообще загадочная история с городом моего рождения уже как-то всплывала в моей жизни. Новокиневск был записан в моем свидетельстве о рождении, и я несколько раз поднимал эту тему в семейных разговорах. Но каждый раз родители отвечали уклончиво и невнятно. Мол, ну да, мы там познакомились, потом переехали. Ничего интересного, скучный город, не о чем говорить.

Когда мне было лет двадцать, я предпринял чуть более детальное расследование этого факта своей биографии, но продвинулся не слишком далеко. Единственная оказавшаяся в доступе бабушка в ответ на мои расспросы хмуро зыркнула на меня и посоветовала заниматься своими делами, а не лезть в чужие. Зато я узнал, что в Новокиневске вроде бы осталась какая-то родня, собирался даже туда съездить, чтобы их разыскать, но так и не собрался. Откуда у голодного студента деньги на разведывательную экспедицию?

Из моих раздумий меня выдернул прилетевший в ухо мягкий предмет, вопль с камчатки «Сифа!» и общий гогот. Я встряхнулся, поймал то, что прилетело и оценил обстановку.

— Ты идиот, Марчуков? — заорала девочка с двумя аккуратными косичками, единственная из всего автобуса в парадной пионерской форме. Потом выбралась в проход и, неловко цепляясь за поручни, подошла ко мне. — А ну отдай, Крамской!

И протянула руку. Я посмотрел, что это такое в меня прилетело. Мягкий тканевый комок развернулся и оказался белой панамой.

— Белая панама — комаров родная мама! — прокричал кто-то с камчатки. Не успел рассмотреть. Смотрел на девочку. Она была красива просто фантастически. Голубые глазищи, скульптурно правильное лицо, длинная шея, прямые плечи. Прямо модель для античных статуй. Портило впечатление только выражение ее лица — злое, губы трясутся…

— Быстро отдай, Крамской! — повторила она, и ее глаза наполнились слезами. Запрещенный прием, да. Плачущие девушки всегда могли вить из меня веревки. При виде женских слез я становлюсь беспомощным, как кролик под тяжелым взглядом удава.

— Возьми, конечно! — я протянул ей панаму.

— Ууууууу! — раздался разочарованный вопль с камчатки.

— Идиот! — фыркнула мне в лицо античная богиня, гордо вздернула свой идеальный подбородок.

— Что за шум? — Анна Сергеевна поднялась со своего места прямо за водителем. — Самцова, вернись на место, ходить во время движения автобуса запрещено. Мамонов, вы что там опять устроили?

— А что сразу Мамонов-то? Чуть что — сразу Мамонов! — немедленно отозвался темноволосый парень в клетчатой рубашке, вальяжно развалившийся в самом центре камчатки. — Это не я, Анна Сергеевна, это Крамской панамой Самцовой кидался!

— Ай-яй, Крамской, первый раз в лагере, а уже хулиганишь! — строгий взгляд Анны Сергеевны уперся в меня. Похоже, мой первый выход оказался так себе.

— Больше не буду, Анна Сергеевна! — бодрым голосом сказал я и бросил взгляд назад, запоминая диспозицию. В центре — клетчатый Мамонов, с правой стороны рыжий парень с широким лицом, справа — крепыш с узкоглазым лицом сына степей. У правого окна — Прохоров, у левого… Какой-то ничем пока не примечательный парень. Мамонов в ответ на мой взгляд выпятил губу и дернул подбородком. Не нужно уметь читать по губам, чтобы понять не заданный вопрос: «Ну ты чо, на?»

— Так, я поняла! — Анна Сергеевна хлопнула в ладоши. — Вы все соскучились, ехать еще долго, так что давайте песню! Ииии!

Знает Север, знает Юг,

Пионер — хороший друг!

Он в труде друзьям поможет,

И в беде утешить может -

Он — хороший друг.

Неожиданно для меня автобус дружно подхватил незнакомые мне слова и под довольно слаженный хор уже совсем даже не детских голосов мы въехали на мост через широкую Киневу.

Замелькали косые металлические балки, внизу серебрилась под солнцем водная гладь, чуть поодаль вытягивали длинные шеи портовые краны, а деловитый тупоносый буксир толкал здоровенную баржу с большими барханами желто-коричневого песка. Я вспомнил, что так и не воплотил давнюю студенческую мечту — арендовать такую вот баржу, воткнуть в песок пляжные зонтики, расставить столики и шезлонги и устроить забойнейшую пляжную вечеринку прямо посреди реки.

— А ты чего не поешь? — вдруг спросила меня соседка. И я понял, что она разглядывает меня уже около минуты.

— Слуха нет, — соврал я. — Медведь на ухо наступил. А ты?

— Не люблю показушное единство, — сказала она. — А ты молодец, что Мамонова не испугался. Другие бы не рискнули.

И девочка снова уткнулась в свою книгу, ничего толком не объясняя. Как она читает при такой тряске? Меня бы уже замутило давно, если бы я пытался глазами по строчкам водить.

Я еще раз оглянулся на Мамонова. Джинсы, клетчатая рубашка, темные волосы, стриженные, как когда-то говорили «под горшок». Как и у многих здесь, кстати. Его рыжий миньон размахивает руками, будто дирижирует. А «сын степей» что-то шепчет ему на ухо. Похоже, слаженная троица.

Автобусы катили сначала через лес, потом густые хвойные заросли расступились, потянулись сначала поля, потом травянистые холмы, кое-где украшенные мелкими рощицами и блестящими озерами. Если отвлечься от пионерских песен, которых, оказывается, много больше, чем единственная известная мне «Взвейтесь кострами, синие ночи…», то можно было подумать, что я просто еду на автобусе по трассе не особенно федерального значения. Ну да, природе-то все равно, какой сейчас год. Подозреваю, даже если бы меня занесло в какое-нибудь средневековье, но не в город, а куда-нибудь в лес, то фиг бы я определил не то что год, но даже с веком были бы проблемы.

«Меня забросило…» — вдруг подумал я. Как будто только сейчас я всерьез осознал, что происходящее вокруг — не сон и не игра. И я вовсе не смотрю ностальгическое кино, в котором ретро-автобусы вслед за ретро-волгой катят среди тучных полей под задорные советские песни. Это все… по-настоящему?

Захотелось себя ущипнуть, но я не стал. В любом случае, что это меняет? Даже в своих снах я не склонен разбегаться и прыгать со скалы, чтобы доказать нереальность…

Сколько прошло времени, трудно сказать. Мы проехали несколько больших деревень, некоторое время катили вдоль железнодорожного полотна, потом пересекли пару нешироких рек, потом снова начался лес, и вся колонна стала втягиваться на узкую лесную дорогу.

Скорость сразу же замедлилась, зато трясти стало вовсе уж немилосердно. Приходилось держаться за поручень переднего сидения, чтобы в проход не выкинуло.

Бодрые песни сразу же закончились, сменились на визги, вскрики и нетерпеливый