Читать интересную книгу Возрождение полевых цветов - Микалеа Смелтцер

или плохо. Ты просто делаешь то, что можешь, используя ту информацию, которая у тебя есть.

Тогда я ужасно боялась стать мамой, но у меня ни разу не возникло вопроса, оставить ли ребенка.

После смерти Форреста Тайер погрузился в депрессию. Это объяснимо, но вытащить его из этого состояния в одиночку я не могла. Я знала, что он должен был сделать это сам. А я была обязана позаботиться о том, что мой ребенок рос в безопасности, и я сделала это наилучшим образом, даже если для этого мне пришлось отпустить Тайера.

Я думала… Я думала, он меня найдет. Позвонит. Напишет сообщение. Отправит ко мне гребаного почтового голубя, в конце концов, но он ничего не сделал, а я чувствовала себя использованной и выброшенной на помойку.

– У меня что-то на лице?

– О! – Я отпрыгиваю в сторону и ударяюсь об угол барной стойки. – Ой!

– Осторожно. – Чтобы поддержать, он берет меня за запястье. От его прикосновения мою руку пронзает разряд тока.

– Я в порядке. – Я осторожно вырываюсь из его объятий, не желая выдавать свои чувства.

Он меня отпускает и протягивает бутылку вина, а я и не заметила, что она у него в руках.

– Я не знал, что на ужин, но не хотел заявиться с пустыми руками.

– О, какая прелесть. – Мама улыбается. – Спасибо, Тайер. Разве это не мило, Салем?

– Очень мило, – на автомате повторяю я и отворачиваюсь. – Схожу за бокалами.

Если бы я была уверена, что это не так, я бы поклялась, что мама пытается сосватать мне этого красавчика. Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, что он разбил мне сердце или что он отец Сэды. А раз они друзья, интересно, знает ли он, что у меня есть ребенок? Я думаю, что нет, иначе он бы об этом упомянул, когда мы говорили о моем замужестве.

Тайер болтает с моей мамой, а я ставлю на стол бокалы. Я набираю для мамы тарелку с едой и опускаю ее перед ней.

– Возьми себе тарелку сам, – говорю я Тайеру.

– Салем! – ругает меня мама.

Мои щеки вспыхивают.

– Я имела в виду, что он может выбрать все, что захочет.

Повернувшись к ним спиной, я беру тарелку и начинаю накладывать еду. Я не слежу за тем, что делаю, пока Тайер не говорит:

– Сомневаюсь, что курицу следует накрывать картофельным пюре. – Его длинный палец указывает на соус, который я приготовила и который должна была черпать ложкой вместо пюре, и я возвращаюсь к реальности.

От ужаса я закрываю глаза. Теперь для него очевидно, что даже спустя годы я к нему неровно дышу. До сих пор безнадежно в него влюблена Бог знает по какой причине.

Он разбил твое сердце! Он его разбил, и все-таки оно трепещет в моей груди при виде Тайера. Я ненавижу его. Я ненавижу себя. Я ненавижу все это. То, что он здесь, на кухне моей мамы. Что она умирает. Что Сэда в Бостоне. Я просто…

– Вот, давай я помогу. – Он забирает у меня тарелку, отделяет жареную курицу от картофеля и делает все как надо.

– Может быть, я хотела, чтобы пюре было поверх курицы, – ворчу я.

Он вскидывает бровь.

– Вот как?

– Ну… нет.

Не дожидаясь, пока я скажу что-нибудь еще, он докладывает в мою тарелку еды и несет ее к столу.

– Ты собираешься садиться? – спрашивает он, выдвигая для меня стул.

– Гм-м, да.

Мне не нравится, что он так со мной возится. Как будто я не в состоянии различить, где верх, где низ, где право, а где лево.

Я сажусь, и он задвигает мой стул, а я тихо пищу от удивления. Неужели он не понимает, насколько все это странно? Мама уткнулась в свою тарелку, но я успеваю заметить улыбку на ее губах.

– Чему ты улыбаешься?

– Ничему.

– Лгунья, – ворчу я.

Она насмешливо вздыхает, и вздох переходит в кашель, который заставляет меня насторожиться. К счастью, он прекращается до того, как я успеваю разволноваться.

– Нельзя называть умирающую женщину лгуньей.

– Почему? – Я знаю, что Тайер слушает наш разговор, но мне все равно. – Если туфелька подходит…

Она улыбается. Тайер отодвигает стул рядом со мной, его рука касается моей. Он садится. Мое предательское тело дрожит. Я знаю, что это заметно.

– Ты в порядке?

Я стараюсь изобразить улыбку:

– Великолепно. Просто немного прохладно.

Он с недоумением смотрит на меня, ведь в доме совсем не холодно. Мама вечно мерзнет и отказывается включать кондиционер.

– Аромат потрясающий. Ты приготовила ужин?

Я поворачиваюсь к нему и вскидываю бровь.

– А кто же еще? Ай. Ты меня пнула.

Мама невинно моргает в ответ.

– Вовсе нет.

Тайер смотрит то на маму, то на меня, явно забавляясь.

– Я ценю твое приглашение, Элисон.

– Я уже говорила тебе… – она кашляет, и моя рука с вилкой мгновенно опускается, – зови меня Элли.

– Элли, – повторяет он. – Точно, извини.

– Ты в порядке? – спрашиваю я ее.

Джорджия упоминала, что иммунная система нашей мамы сейчас не работает и она более чем когда-либо восприимчива к болезням.

– Я в порядке. Только в горле немного першит.

Я напряженно смотрю на маму, и даже Тайер выглядит обеспокоенным.

В такие моменты я понимаю, что она умирает. Что бы я ни делала, с каким бы упрямством она бы ни сражалась, это ее последняя битва и счастливого исхода не будет.

Одно дело – знать, другое – быть свидетелем этого.

– Может, тебе прилечь?

Она ковыряет еду в своей тарелке.

– Я в порядке.

– Мам, если тебе лучше лечь…

Мы сидим напротив нее, и она смотрит поочередно то на меня, то на Тайера.

– А что? Может, мне и правда стоит прилечь.

Я вскакиваю, чтобы помочь, но Тайер возвращает меня на место.

– Я ее отведу, – тихо произносит он.

Прежде чем я успеваю возразить, он обходит стол, помогает маме подняться и провожает ее в гостиную.

Я сижу, уставившись в свою тарелку, чтобы она не видела моих слез. Возвращается Тайер, и его стул скрипит по покрытому линолеумом полу.

– Ты не обязан оставаться, – бормочу я, не глядя на него.

– Я голоден, – хрипло произносит он. – И не собираюсь отказываться от домашней пищи. Я слишком устаю и ленюсь, чтобы готовить, и чаще всего заказываю еду навынос.

Я поворачиваюсь к нему, оценивая его фигуру. Он похудел.

– Не похоже, чтобы ты питался нездоровой пищей.

Его бровь изгибается, а губы дергаются в улыбке.

– Проверяешь меня?

– Не льсти себе.

Он усмехается и подносит ко рту вилку с картофельным пюре.

– Ты