Мужчина тихонько прогудел какую-то мелодию, потом сел и замолчал. Скорей всего, он искоса разглядывал свою соседку. Как раз в этот момент подал голос ребёнок, которого привёз мужчина. Марина вязала, не поднимая глаз, а мужчина сказал:
— Спи, товарищ Самарин. Дедушка охраняет твой покой.
Она посчитала петли. Сколько сразу информации — в коляске мальчишка, фамилия его Самарин. Ребёнка сопровождает дед, а поскольку он дед, можно ожидать новых сообщений. Деды большие мастера посудачить. Правда, если быть объективной, нужно признаться, что и бабки не шибко ограничивают себя по части высказываний. Так что в данной ситуации будет кому поддержать беседу.
Ленке седьмой месяц, Марина — бабушка со стажем, но привыкнуть к этому почётному званию никак не удаётся. Она бабушка. С ума сойти. Хотя, вообще-то говоря, если сидящий по соседству гражданин внимательно её разглядел, он, конечно, уже заметил, что в волосах её поблёскивает седина. Но она нисколько ей не мешает, наоборот, многие даже считают, что она Марине идёт, она добавляет солидности, хотя, если разобраться, не так уж ей необходима эта самая солидность. Студенты упорно продолжают считать её молодой, но тому есть особая причина. Тут уж нечего прибедняться и изображать всё как нечто обыденное. Безусловно, в её судьбе и в её прошлом есть некая исключительность, которую нельзя забыть, такое даётся далеко не каждому, и потому люди часто вспоминают то, что было в её жизни.
Деликатно помолчав, мужчина опять что-то прогудел и снова умолк.
«Увертюра окончена. Сейчас он заведёт разговор».
— Разрешите обратиться?
Она подняла глаза и увидала широколицего плечистого дядечку в штормовке поверх лыжного костюма, в вязаной шапке с помпоном.
— Если не ошибаюсь, мы соседи. Будем знакомы: Самарин Сергей Фёдорович. А ваше имя-отчество, если не секрет?..
— Марина Андреевна.
— Вы заметили, Марина Андреевна, люди, которые только въехали в новый дом, очень любят знакомиться. Как в купе — вместе вошли, вместе ехать…
— Я не живу в этом доме, — сказала Марина. «Сейчас замолчит, поймёт мои слова как намёк, что не так уж я стремлюсь с ним познакомиться».
— А я здесь живу аж на девятом этаже. У меня тут сын с женой и с наследником квартиру получили. Вместе обитаем. По субботам даю молодым отгул. Они куда-нибудь на оперативный простор, а я обслуживаю Самарина-младшего.
«Похоже, из военных: «разрешите обратиться», «оперативный простор».
— Я заметил, детишки с вами, женщинами, ведут себя поспокойней. У вас кто, мальчишка, девчонка?
— Внучка.
Лицо Самарина выразило высшую степень удивления.
— Внучка?
«Давай, дедусь, не теряйся, произнеси дежурную фразу: «Никогда не поверю, что вы уже бабушка».
— Даю слово, — сказал Самарин, — никогда бы не поверил, что у вас уже есть внучка.
— И тем не менее это факт.
— Простите, если, конечно, не секрет, кто вы по специальности?
— Я преподаю…
— Педагог? Всё ясно. Ребёнок, он же чувствует, с кем имеет дело.
— Если учесть, что я преподаю математику, а Ленке неполных семь месяцев, вряд ли уж она что-нибудь особенное чувствует… А вы военный, да? Офицер?
— Точно. Наверно, всё же военная профессия накладывает на человека определённый отпечаток.
— Возможно.
— А вы, насколько я понимаю, человек мирного труда… Вот я сейчас смотрю на вас и мысленно представляю себе вашу биографию. Поступили в институт, только начали учиться — и вдруг война. Правильно?
— Совершенно правильно.
— Эвакуировали вас за тридевять земель, куда-нибудь в Среднюю Азию. Там тишина, светит солнце, цветёт арык…
— Цветёт большей частью урюк. А что касается арыка, то он главным образом течёт.
— Извините. Допустил ошибку, так как лично не наблюдал. Но это мелочь. В основном я, надо полагать, не ошибся. Родина предоставила вам возможность вдали от войны получить высшее образование, чтобы вы в дальнейшем могли обучать математике новое поколение. Вот так. Если я в чём не прав, имеете возможность меня поправить.
«Это уже заявка на продолжение разговора. Но меня очень занимает одна деталь — почему мне знакома фамилия Самарин? Где и когда я её слышала?»
— О чём задумались, Марина Андреевна?
Она не ответила. «Безумно знакомая фамилия».
Самарин по-своему истолковал её молчание.
— Я вас понимаю, — мягко сказал он. — Некоторые из наших с вами ровесников, которым не довелось принять участия в Великой Отечественной войне, испытывают на сегодняшний день вроде бы угрызение совести — так уж, мол, получилось, что раз я не участвовал с оружием в руках в боевых операциях, не имею я нынче морального права наравне с фронтовиками отмечать великий праздник Победы…
— Ко мне это не относится, товарищ Самарин.
— Правильно. Во-первых, вы женщина, и потом, как говорится, с помощью простой арифметики можно высчитать, что в годы войны вы были, извините, девчонкой. Так?
— Так.
— Конечно, были на войне представительницы женского пола. Медицинская служба, связь, военторг…
— Авиация.
— Точно. Между прочим, вам это будет интересно. Был такой гвардейский ночных бомбардировщиков авиационный полк. И, можете представить, весь личный состав — и лётчики, и штурманы, и техники и вооруженцы — все там были исключительно женщины…
— Значит, не вооруженцы, а вооруженщины, — улыбнулась Марина. «Самарин. Откуда мне известна эта фамилия?»
— Не верится? А ведь это истинная правда. У меня смешно получилось… Сорок шестой полк, про который я говорю, очень был знаменит, о нём и в газетах писали, и в журналах. Тогда у многих, в том числе у меня, создалось такое мнение, что в женском бомбардировочном гвардейском авиаполку и женщины служат особые, на других не похожие, не столько они женственные…
— Сколько мужественные, да?
— Точно. Но не в том смысле мужественные, что каждая способна на героический подвиг, а так, как говорится, чисто внешне. Одним словом, представил я себе, такие они все мощные, и голоса у них не женские, и плечи не как у вас, а как примерно у меня…
— Так оно и было на самом деле? — Марина вдруг почувствовала, что он где-то совсем близко, ответ на её вопрос. Вот-вот сейчас он что-то скажет — и она вспомнит, она наконец вспомнит, откуда ей известна его фамилия.
Как человек бывалый и к тому же опытный рассказчик, Самарин выдержал небольшую паузу, жестом испросил разрешения закурить и смущённо, почти виновато сказал:
— В том-то и дело, что всё было совершенно не так. Вот я гляжу на вас, какая вы женственная в этой вашей шубке с белым воротником, гляжу и думаю, что многие молодые ребята на фронте в своих тихих мечтах представляли девушек из сорок шестого именно такими. И вот, прошу внимания, в одной центральной газете поместили статью про боевые будни этого самого полка. В центре была фотография — девушка, самое большее лет двадцати, гимнастёрка, шлем с белым подшлемником, глаза вот такие и улыбка… Увидел я эту фотографию и, как говорится, потерял покой и сон. Сел я, мобилизовал свои способности и сколотил небольшое такое послание в стихах…
— Вы его помните?
«Ни о чём больше не надо его спрашивать, всё будет ясно сейчас, через минуту».
Самарин, щуря глаза, смущённо признался:
— Вы, возможно, будете смеяться, но писал я от всего сердца… «Здравствуй, небо голубое, здравствуй, белы облака. Славной гвардии девчата, вам привет из артполка!..»
— Ага, значит, вы были артиллеристом? — спросила Марина, с весёлым торжеством глядя на Самарина. Какая же у неё потрясающая память. Она была уверена, что вспомнит, и наконец вспомнила!
Самарин погрозил ей пальцем. Это означало, что поэта, даже начинающего, никогда нельзя перебивать.
— Да, я служил в артиллерии. Я начну сначала. «Здравствуй, небо голубое, здравствуй, белы облака. Славной гвардии девчата, вам привет из артполка! Как фашистская машина скоро вся разломится, разрешите, девушки, с вами познакомиться. Со своей артбатареи посылаю вам привет и прошу вас, дорогие, чтобы дали мне ответ».
Марина закрыла руками лицо. Наверно, ей было смешно и она захотела это скрыть.
— Вот вы смеётесь, — в голосе Самарина прозвучала обида, — а я ведь, между прочим, не являлся тогда членом Союза писателей…
— А сейчас являетесь? — не открывая лица, спросила Марина.
— Нет. Пошёл по другой линии.
— Это всё, что вы тогда написали?
— Ещё была концовка.
— Правильно. Ещё была концовка, — сказала Марина. Она опустила руки на колени и чётко, с весёлым вызовом прочитала: — «Сам я парень неженатый, не поэт и не артист, вам хорошего желаю и душой всегда я чист».
Самарин замер. В кино это, кажется, называется стоп-кадр.
— Вопросы будут? — тихо спросила Марина.