и здорово дать головой о край чугунного котла. Висок промялся. Упрямый мужик так ничего и не выдал. Должно быть, здесь и правда не имели достаточного опыта в пыточном деле. Что хоть немного, да радовало.
Выезжая через высокую калитку верхом, маг обернулся. Стража уже закрыла за ним. Тяжёлые ворота, казалось, и вовсе были заперты всегда. Бойницы и окна этой крепости, одной из многих гильдийских, не светились, не показывали жизни и движения внутри. Словно все события последних часов ему просто привиделись. Тронув бока кобылы шпорами, он неспешно двинулся в седую тьму городской ночи. Подковы тихо и ритмично цокали о брусчатку.
Заводя лошадь в конюшню, Аспен прошёл мимо Желтка, поздоровавшись негромко. Конь тряхнул головой, склонился, но как-то странно, преувеличенно осторожно. Артефактик быстро понял в чём дело. В стойле тяжеловоза, в здоровенном гнезде из соломы, спал человек.
— Кто здесь ходит? А ну, не тронь коняху, лицо откусит. — Прохрипел вдруг Эйден спросонья, не вытаскивая головы из-под жилета.
— Прямо так и откусит? Совсем? — Маг устало усмехнулся, рассёдлывая кобылу, продолжил. — В жизни ведь никого не кусал. Даже когда ты ему жуков под нос совал, хвастаясь.
— А-а-а… Ну значит насмерть залижет. Как там… прошло?
— Кто-то хитрит, подкупает капитанов Лиги, выведывает их секреты, закрытые гавани, «похищая» судовые журналы, а то и пиратствует под шумок. Карсы. Почти наверняка они. Пытаются отодвинуть Редакар подальше. Но тщетно, Редакар растёт и благодаря, и вопреки. Вопреки желанию и интересам Боргранда, что куда важнее карских подначек. Чем кончится — неизвестно, но нас эта возня касается мало. Редакар давно не часть Бирны, купцы Лиги интересуют меня… не больше, чем я их. А гномы… да хер их разберёт. Тоже, наверняка, чего-то плетут. А у тебя что?
— Остерегайся лайонелитов. — Буркнул хриплый голос из-под соломы. — И не бойся выпивки. Или наоборот.
В конюшне послышался храп, и кто-то громко пустил ветры. Аспен спешно зашагал к выходу, уверенный, что Желток так в жизни не смог бы.
Престарелый рыцарь, наблюдавший за борделем из окна в доме напротив, взглянул на карманные часы. Дорогущие, даже в истёртой временем позолоте, они безотказно служили ему уже тридцать два года. А до него — наверняка ещё кому-то, и не менее верно. Механические часы были большой редкостью. Даже теперь, с распространением в Редакаре печатных прессов, паровых молотов, доменных печей, сложных ткацких станков и прочего. Рыцарь потёр глаза. С усилием отогнал от себя пустые рассуждения о техническом прогрессе и скоротечности времени. Глаза сверкнули тускло-зелёным, будто два полированных верделита на строгом, измождённом лице. Обмокнув острое гусиное перо в чернильницу, лайонелит сделал короткую заметку. «Второй в три сорок. Поднялся в покои. Первый в конюшне.»
За дверью послышались шаги, лёгкие и осторожные, потом такой же стук. Условный сигнал, хотя он и по шагам легко узнавал оруженосца. Юноша доложил то, что рыцарь и так знал, после чего поспешил обратно на пост. Всё это почти в абсолютной, непроглядной тьме никак не освещённой комнаты. Полумесяц, теперь сокрытый низкими тяжёлыми тучами, показывал всё меньше. Не помогали светлые, в побелке, стены, редкие на улице фонари, факелы или жаровни. Даже мышь бежала по водосточному желобу у края дороги вслепую, ориентируясь по памяти и запаху. Только чёрный кот видел достаточно. Он рухнул на добычу с высокого забора, как коршун, точно и метко. Уже с хвостом, торчащим из пасти, огляделся по сторонам. Старый лайонелит ухмыльнулся, встретившись с таким похожим, пристально зелёным взглядом.
— Хорош, котище. — Прошептал он себе под нос, снова всматриваясь в конюшню.
Нет, не только кот здесь мог видеть так. Пожилой рыцарь, не спавший и часа в сутки, был даже лучшим, более внимательным, зорким, терпеливым наблюдателем. Подмечал и записывал всё, что только могло иметь значение. Пожалуй — один из самых надёжных соглядатаев ордена. Его укрепляли вера и верность. Вера в такую далёкую, но вездесущую, приходящую во снах, если они достаточно выстраданы, богиню теней. И верность другому, не менее достойному поклонения, но не желавшему оного. Такие разные. День и ночь. Свет и тьма. Рыцарь беззвучно шевелил губами, вознося молитву Арана́йе. Поглаживая пальцами затёртый, но всё ещё явный рельеф на крышке карманных часов. Львиная голова, символ ордена святого Лайонела. Если не спать достаточно долго, лев переставал тикать шестерёнками и начинал глухо мурчать.
* * *
Следующие три дня пролетели быстро, шумно и деятельно. Скупали и продавали всякую всячину, спорили о ценах, радовались мелким коммерческим победам и возмущались чужой предпринимательской ловкостью. Шикарные апартаменты с видом на гавань постепенно заполнялись ларцами, флягами, мешочками и свёртками. На пятый день пребывания в Редакаре, Эйден так устал от людей, что не выдержал и практически сбежал за городские стены.
Однако, бегство его было достаточно подготовленным, а значит — вполне могло сойти за тактическое отступление. Старый заплечный мешок чуть оттягивала бутылка тёмного эля и скромный узелок с сыром и яблоками, суля пару спокойных и приятных часов в одиночестве. Подкованные сапоги оставляли характерные следы в дорожной пыли, и вели эти следы всё дальше от суетливых прохожих, с дорог на дорожки, оттуда на тропу и козью тропку, сворачивая каждый раз туда, где бы никто не попался навстречу.
Примерно в часе ходьбы от Редакара, миновав пригородные сады и жиденький местный лесок, он заприметил подходящее каменистое взгорье. Поросший жёсткой тёмной травкой холм как бы отгородился от случайных путников, с одной стороны — труднопроходимым крутым курумником, из крупных, с воловью голову, камней, с другой — негостеприимными зарослями особой муравьиной акации. Она-то и привлекла внимание Эйдена. Остановившись, разглядывая полые колючки и бегающих по ним муравьёв, он вдруг почувствовал на лице исключительно свежий, пахнущий солью ветер, а потом и услышал близкие волны. Уходя дальше от наезженных дорог, он всё больше заворачивал обратно к морю. Усмехнувшись собственному чудачеству, бывалый лесовик уверенно углубился в колючие заросли. Спустя несколько минут и пару неизбежных царапин, он таки добрался до вершины взгорья, остановился перевести дух и, оглядевшись, заулыбался по-настоящему. Открывшийся вид стоил всех трудностей подъёма. Небольшая узкая заводь внизу, также заваленная камнями, тихо плескалась мелкими, хаотичными волнами. До настоящей морской глубины было с сотню шагов на восток и отсюда она казалось ровной гладью, покрытой мелким белеющим орнаментом. Чуть правее, на фундаменте из естественной желтоватой скалы, возвышался обветренный остов старой известковой кладки. Эйден помедлил, предвкушая чистое удовольствие исследователя.
Раньше, неизвестно уж