таверна привлекла внимание алыми лентами. Ими были по спирали обмотаны брусья, поддерживающие крышу веранды, перилла, её обрамлявшие, и девушки, там подававшие. Последние, к счастью, обмотаны были не целиком, широкие ленты исполняли функцию корсета, перетягивая талию и чуть поднимая грудь. Должно быть, владелец заведения где-то урвал крупную партию этой чудесной ткани и использовал её везде, где только возможно. Пиво здесь тоже подавали. Здоровенная бочка у входа, когда-то окрашенная в желтый и белый, очевидно намекала на это.
— О-о, некоторый выбор есть, попрошу. — Сухощавый, почти тощий мужчина с явно перебитым носом указал на ряды бочонков. — Ячменное, тут и тут пополам с полбой, то есть — дикой пшеницей, потому уложено здесь. Дальше, по порядку, пшеничное культурное, из озимых в основном, вот это уже с солодом, четыре бочонка, что потемнее. Там, ближе к стене, интересное леммасийское. На самом деле тоже моё, но так варят под Хо́лскагаром, с добавлением разной хвои и шишек, всё это прямиком оттуда, получается горчинка, душок, куда глубже любого хмеля, но распробовать может не каждый. А вот здесь как раз с хмелем, советую начать с фильтрованного «Предзакатного», подам в стеклянной кружке, сквозь такое на солнце смотреть — ну чисто полированный янтарь.
Пиво Эйдену поднесла не одна из девушек в алых лентах, но в итоге он был даже рад. Сам пивовар, владелец заведения, представившийся Тилхами́ном, оказался интересным и довольно приятным собеседником, собутыльником и человеком. Почти любую тему он сводил, в шутку или нет, непосредственно к пиву. К его варке, распитию, истории или торговле им.
— О-о, да конечно же ты не первый, кто восхищён моим особым вкусом, — проходящей мимо девушке он поправил ленту-корсет, — тут каждый пятый зубоскалит и потешается. Даже и девчонки мои, случается, подтрунивают. Я их, конечно, бью. Не по лицу, конечно. А ярко-алый цвет сего убранства отлично привлекает гостей, ты-то вон тоже здесь, выделяет заведение даже внешне, а уж наполнением мы выделяемся и того заметнее. Ведь особый вкус у меня не только… — пивовар задумался, подбирая слово, — к декораторству, боги, язык сломаешь, а и к чему?
Эйден усмехнулся, согласно кивая и пробуя очередной сорт пива, на этот раз — из отделанного бронзой бараньего рога.
— Именно. Да ты не выплёвывай хвоинки, они ошпаренные, жуются — как укроп. Тем более с хорошими зубами.
— Зубы не такие уж и хорошие.
— Они есть! — Тилхамин широко улыбнулся, зубов у него было совсем немного. — Что уже неплохо. А на границе Агрина и Леммаса пиво мешают с перекисшим кобыльим молоком, получается некрепко, мерзотно на вкус, но, говорят, полезно зубам. И костям. — Он почесал кривой нос. — Ты ведь тоже переломанный?
— Немного. Заметно хромаю?
— Нет. Но я внимательный. И разговорчивый. Бери пример. Рассказал тебе столько о том, что варю сам, перебивай смелее, а то так и до тайн яичного эля недалеко.
— Звучит пугающе, — вежливо согласился Эйден. — Так вот почему ты удостоил меня чести, внимания? Признал, разглядел… кого?
— Не разглядел. — Пивовар забавно зашевелил ноздрями. — Почуял. Десятки сортов пива различу даже по пятнам на столах. Даже по тёмным следам на стене подворотни. А от тебя тонко пахнет серой, сурьмяным маслом, диким виноградом и каким-то алкагестом.
— Даже виноград унюхал. Внушает. Да, я немного занимаюсь алхимией. В Редакаре проездом. Даже и не знаю, что мог бы такого же интересного рассказать.
— «Немного» занимаются алхимией, пожалуй, все, кроме коров с овцами. Ведь эти едят сырое. Проездом, или проходом, здесь тоже почти все. Вон, — он кивнул в сторону пристани. — Да и сомневаюсь, чтобы в мире было что-то интереснее пива. Вдыхай глубже.
Эйден последовал примеру Тилхамина, движениями ладони гоня насыщенный хлебный дух от пенящегося рога к носу.
— Но я бы послушал, — продолжил после паузы, за которую ополовинил кружку, пивовар, — про консервацию. Богатейшая тема ведь, нет? Проварка, дубильные порошки из смеси корней с корой, в конце концов — постоянное охлаждение. Сохранять благородный, но активно меняющийся, живой напиток, так сложно и так хочется. А раз уж тут случайно пускает пузыри проезжий алхимик… Прошу прощения.
Тилхамин за что-то зацепился глазами, поднялся спокойно, но быстро. Подошёл к молодому парню за соседним столом. Аккуратно хлопнув по плечу, указал на зарождающийся дебош. Парень встал, вытирая рукавом рот после жирного мяса, повёл плечами, направился к цели. Источником беспокойства и нарастающего шума был пьянющий сардиец, теснящий к стене одну из прислужниц таверны. Он пытался пальцем поддеть пресловутые ленты, оборачивающие талию, грубо тыкая в рёбра девушки и заливисто хохоча.
Крепкий парень дёрнул хулигана за воротник, оттащил на три шага от веранды заведения, и, не дав противнику даже повернуться, совершенно никого не стесняясь и не пытаясь скрыться, вогнал тому в бок массивный стилет. Сардиец хрюкнул, подавился, обмяк. Также, за шкирку, был оттянут в ближайшую подворотню и брошен небрежно. На улицу торчали босые ноги. Возвращаясь, вытирая о рукав, которым минуту назад утирал губы, свой увесистый четырёхгранный стилет — ро́ндель, парень простецки подмигнул Тилхамину. Тот поблагодарил кивком, прижав правую ладонь к сердцу.
— Сурово. — Тихо подытожил Эйден.
— Что делать…
— А… стража там? Может какие вышибалы?
— Стража с дубинами. Их стесняют гильдицы, вот стражников толком и не боятся. Моему охранителю, — он махнул рукой на толстобрюхого старика в углу, — тоже нельзя действовать резко. Я не разрешаю. Ведь за него отвечаю. А рыцарям купцы не указ. Как купец тебе говорю. И привечать их у себя весьма полезно, в случае чего — дважды просить не надо. А с этими, каждому известно, по-другому никак.
Эйден неопределённо хмыкнул. Только сейчас рассмотрев, на груди парня, сквозь потёки и блеск засаленного вамса, неясным пятном проступала чёрная львиная голова. Герб ордена святого Лайонела. Он смотрел недолго, почти сразу отвёл глаза. Снова вспомнив, почему опасался этого знака.
Людей вокруг стало больше, потом страшно много, так, что сидя — моря было не разглядеть, но заполночь народ стал расходиться, веранда, уже давно поблекшая в прохладной темноте, снова вздохнула свободно. Крики, песни, ругань выпивох стихали. Волны приятно и монотонно шумели, набегая на волнорез. Эйден с Тилхамином успели поговорить о многом, о лайонелитах, о Лиге, о странствиях, опасностях и красотах пути, о женщинах и торговле, и о торговле женщинами, и, разумеется, о пиве.
— Когда факелы гаснут, знаешь, о чём