Читать интересную книгу Тогда и сейчaс - Оли Дункан

Я вспоминаю… В апреле перед самым отъездом в Англию на улице Герцена встретила Ивана Кузьмича. Это произошло неожиданно. Видно, к своим ходил. Иван Кузьмич строго посмотрел на меня улыбающимися глазами и сказал:

– Вот-вот, значит, замуж вышла. И что он там с тобой делает?

– Я ещё не там, Иван Кузьмич, – отвечаю. – Когда буду там, то обязательно напишу вам на мужа. А коньяк «Камю» я могу принести.

– Оля, – взмолился Иван Кузьмич, – не приходи ко мне. Меня ж с работы выгонят.

Это была наша последняя встреча. Теперь, спустя много лет, я с удовольствием встретилась бы с этим строгим человеком, который мне всегда улыбался глазами. Хочу надеяться, что он ещё жив, хотя ему уже тогда было хорошо за шестьдесят. Я бы пришла и поставила на стол его любимый коньяк «Камю». Иван Кузьмич бы строго сказал «вот-вот», а потом мы бы обнялись.

Я вспоминаю… Через год в Лондон приехали мои родители, хотя говорят, что никого не выпускали за границу. Я их очень ждала, но это понятно. Главное, что они просто и органично влились в лондонскую жизнь. Особенно хорошо себя чувствовала мама. После экскурсий и музеев ходили по магазинам, название которых она хорошо знала. Кредитных карточек у родителей и в помине не было. Папа всё оплачивал налом, приговаривая: «Мне для своей жены ничего не жалко!» На его реплики никто внимания не обращал, главное, чтобы всё оплатил.

– Мне ещё вот этот бант в горошек, Саша, – говорила мама, смотрясь в зеркало.

Бант был взят, но почему-то не один, второй папа положил в карман. Перед выходом из магазина его накрыла мама:

– А ну-ка покажи, что у тебя там? – папа виновато вынул бант из кармана. – Это что? – голосом полицейского спросила мама.

– Бант в горошек, – ответил папа.

– Мы же мне уже купили. А это кому?

– Мне, – отвечает папа дрожащим голосом.

Бант конфискован, отец пожимает плечами. Помню, однажды, сидя на кухне, мы заметили папочку, проскользнувшего в дальнюю комнату. «Пусть освоится. Ему надо дать время, а потом будем брать с поличным», – решили мы. Вошли в комнату через пять минут. Отец держал в руках маленькую картонную коробку, он так радовался, что даже слово не мог вымолвить.

– Смотрите, смотрите, что я купил! Это же чистая везуха! – папа поднимает вверх маленькую шариковую авторучку, потом опускает её вниз острием и так несколько раз. – Шариковые авторучки с голыми бабами! Это же удивительно: так опустишь – грудь видна, этак опустишь – вообще всё! – отец безотрывно смотрит на авторучку, приговаривая, что он купил наконец-то то, что хотел, и в этом весь смысл всей его поездки, если, конечно, не считать Букингемский дворец. – Приеду в Москву и подарю всем врачам в клинике, а самую большую – таможеннику! Пусть ей рапорты пишет.

– Дай сюда, – сказала мама. Авторучки положили к банту.

Через некоторое время отец принёс в дом видеокассету, объяснив нам, что это – чистая порнуха! Мы, естественно, поинтересовались, как он её повезёт.

– А очень просто, – со знанием дела ответил отец, – от Захара человек зайдёт и провезёт.

– Это тот самый Захар, который два раза сидел за попытку переправить контрабанду за границу? – строго спрашивает мама.

– Точно, он! – обрадованно ответил папуля. Видеокассета присоединилась к банту и авторучкам. Больше отец ничего не покупал, потому что у него отобрали все деньги, последняя незначительная сумма была изъята из ботинка.

Я вспоминаю… В Москву мы ездили по работе чуть ли не каждый месяц, а иногда даже каждые две недели. Для меня это счастье! Муж работает с русскими заказчиками и получает хорошие контракты. Но все наши поездки были связаны с получением визы. Выглядело это примерно так: ко мне выходил работник посольства и с обиженным видом выдавал паспорт. Иногда это совпадало с какой-нибудь демонстрацией: люди шли с плакатами по улицам, полиция, напряжённость. Работник посольства внимательно на меня смотрит, да так, что у меня просто мурашки по коже идут:

– Ну иди, бастуй с ними против Родины!

– Это шахтёры бастуют против политики Маргарет Тэтчер, – отвечала я.

Но работник посольства меня не слышит, направляясь к своей внутренней двери, и вдруг чуть ли не жалобным голосом:

– А ты мне три батончика чёрного хлеба не могла бы привезти и ещё баночку атлантической селёдочки?

Я отвечаю, что сделаю это с большим удовольствием, если меня, конечно, пропустит таможня. Работник посольства даёт деловой совет:

– А ты скажи, что везёшь для генерала Полупэпэнко! – мягкая буква «г» выдаёт в нём украинца.

– Считайте, что чёрный хлеб у вас в кармане, а за селёдку я не ручаюсь, всё-таки атлантическая! – на этой фразе мы расстаёмся.

Лечу назад в Лондон, таможенник просит открыть чемодан и обалдевает:

– Это что такое?

– Везу для генерала Полупэпэнко, – буква «г» намеренно мягкая. Таможенник сам кладёт боевые продукты в чемодан. Я полетела. Значит, Иван Кузьмич был прав.

Работник посольства забирает всё с обиженным видом и без слов благодарности уходит. Я слышу лишь знакомое: «Ну гуд бай тебе». Возила я хлеб и селёдочку около двух лет, а потом всё как-то само собой закончилось: в один прекрасный тёплый летний день работник посольства ко мне не вышел. Но для «генерала Полупэпэнко» я возить не перестала, так как эта фраза была волшебной. Теперь, спустя много лет, я понимаю, что работник посольства поделился со мной паролем (видимо, три батона чёрного хлеба и банка атлантической селёдочки были для него важнее).

Я вспоминаю… До Горбачёва нам ещё далеко! Я начала свой маленький картинный бизнес, который превратился в большой и успешный. Когда что-то с любовью делаешь, всё получается. Надо сказать, что картины советских художников производили впечатление! Я имею в виду школу живописи. Да что говорить, англичане восхищались работами наших мастеров. Несмотря на то что многие послевоенные полотна были темноваты, выполнены на картонках или ветхих холстах, все восхищались мастерством советских художников и умением так трогательно передать человеческое тепло и непосредственность. Наши гениальные художники рассказывали о жизни народов СССР так, что даже англичанам хотелось посидеть с людьми в хатах, попить чай с семьёй за большим столом, поиграть в волейбол с ребятами во дворах, поудить рыбу, сплясать в конце концов! Англичане чувствовали тепло, которого у них дефицит! Будучи такими музыкальными, наши островитяне недополучили главного – человеческого тепла. Работы наших мастеров восхищали и завораживали. На моих выставках пили виски и восторгались девочками в бантах и школьной форме, солдатами в пилотках и любящими матерями. Картины советских художников настолько захватывали, что каждый хотел их приобрести. Я гордилась тем, что делаю, потому что рассказывала о своей Родине, детстве и юности! Я показывала жизнь своей великой страны, о которой тогда мало кто знал на Западе. Плохое – в сторону! Посмотрите на нас, полюбуйтесь, задумайтесь!

Я вспоминаю… В ноябре – выставка. Перси Баркер, мой партнёр, с нетерпением ждёт меня. Оформила сорок холстов. С министерствами работать тяжело, но я готова. Пришлось везти всё самой, поездом. Дорога тяжёлая: границы, проверки, конечная остановка Остенде (Бельгия), а уж потом только четырёхчасовой паром до Англии (Дувр). Я часто так ездила и теперь очень устала. Дорога дальняя, а мы ещё даже Брест не проехали. Со мной в одном купе ехала на работу в Брюссель молодая пара. Точный возраст не скажу, думаю, лет до сорока. Увидели английский паспорт, и началось: возвращайся на Родину (буква «р» раскатистая), ты бросила свою страну, предательница! И так всю дорогу. Мои чувства были созвучны словам Высоцкого: «Я не люблю, когда мне лезут в душу, тем более когда в неё плюют». Проехали Брест, Польшу, ГДР, следующая – таможня ФРГ и западный Берлин. Вообще-то я не курю. Но пачка сигарет «Мальборо» у меня всегда была в сумочке для сувениров. Вынимаю сигаретку и закуриваю, пуская кольца в потолок: «Вот сейчас войдёт немецкая таможня, и я покажу пальчиком на ваши коробки с консервами, которые вы везёте в товарном количестве. У вас, конечно же, всё конфискуют, и вас ожидает голодная смерть в Брюсселе». Эти двое застыли, забыв про «возвращайся» и «предательницу». «Что притихли? – спрашиваю. – Что вас так беспокоит?» Вошли вежливые немецкие таможенники: «Гутэн абэнд. Ви геен зи бите? Что везёте? Продукты питания, цветы и т. д.?» «Нихтс, данке шон», – отвечаю. Всё! Таможенники вышли из купе. «Ребята, везите дальше свои консервы», – говорю я своим попутчикам. Молодая пара смотрит на меня благодарными глазами.

Я вспоминаю… Мои восьмидесятые. Подруга Роза влюблена в Алика Княжинского, который её постоянно обманывает, но не бросает, хотя лучше бы бросил. Роза похудела на десять килограммов. Это ей очень идёт. Хороша до невозможности: тонкая талия, раскосые глаза, густые каштановые волосы. Ну чем не красавица? Она любит, а он, паразит такой, её обманывает. «Это дело надо прекратить», – советую я ей. Но подруга не может, потому что каждый раз после очередной измены находит в почтовом ящике розу и записочку: роза для Розы. Романтично, не правда ли? И Роза готова всё забыть. Мы, женщины, всё это проходили. Я в розовых очках по жизни выступала. Носила утром, ночью, днём. Когда очки сняла, вдруг ничего не стало! Осталась с пустотой наедине вдвоём. Подруга верная, ты что ко мне пристала? Тебе понравился мой одинокий дом? Надену я очки, чтоб жизнь розой стала и поношу их утром, ночью, днём. Мы с Розой продолжаем страдать. Опять пропал! Звоним в гостиницу «Ялта»: «Добрый день, Александр Княжинский в номере?» Женский голос отвечает: «Такого нет, – мы облегчённо вздыхаем. И вдруг: – Александр Княжинский и Валентина Савицкая ожидаются завтра». Мы в ужасе смотрим друг на дружку. Подонок! Знакомых чувств неясное решенье. Я снова крашусь и, как дура, хохочу. Я верю в ложь себе на удивленье. Вы комплименты сыпете, а я люблю. Всё! Хватит! Но через десять дней подруга вынимает записочку с розой: роза для Розы. Романтика! Леопард своих пятен не меняет, Роза худеет на глазах: талия, как у балерины. Опять вычислили: уговорили девушку-телефонистку подслушать разговор. Она передала всё слово в слово. Разговаривал с некой Валентиной, у них роман. Роза опять плачет: «Подонок! Эти же слова он говорил мне! Всё! Княжинский вычеркнут из жизни!» Через месяц – роза для Розы. Ну как не простить? Это продолжалось очень долго. Вы устали? И мы с Розой тоже. Помог Михаил Сергеич Горбачёв (не лично, конечно!). Повеяло свежестью, вольным ветром. Подруга приезжает в Лондон по приглашению. Ей надо заказать шиву по умершему родственнику. Кто-то кого-то знал. Пришёл интересный мужчина в возрасте шестидесяти лет, представился Абрамом. Он был родом из Литвы, прекрасно говорил по-русски, обожал русских классиков и композиторов. Много о себе не рассказал: выехал из Советского Союза в 1949 году по фиктивному браку с полькой, потом через Варшаву, проделав большой путь, попал в Лондон. Успешный бизнесмен, считает себя английским евреем, разведён, имеет троих взрослых детей. После шивы Абрам предложил Розе пойти в ночной клуб. Через некоторое время они обручились. Розалия Прэйс, став официальной невестой, в Москву не вернулась. Спустя несколько месяцев мы были приглашены на хупу (еврейскую свадьбу). Подруга стала женой богатого человека, и мы опять стали жить на одной улице. Это судьба!